Какой Чили вышла из почти 17 лет военных репрессий и бесчеловечных преследований со стороны собственного правительства? Почему психологическая травма не усугубилась? Хотя сегодня Чили все еще борется с наследием правления Пиночета, меня приятно удивляет то обстоятельство, что чилийцы больше не изводят себя переживаниями. В наибольшей степени это стало возможно благодаря сильной национальной идентичности и гордости за страну (фактор № 6). По сей день чилийцы воспринимают мир так, как рассказывал мне мой чилийский друг в 1967 году: «Чили резко отличается от других стран Латинской Америки; чилийцы знают, как управлять страной». Они прилагали и прилагают немалые усилия к тому, чтобы и впредь отличаться от прочих латиноамериканских государств и управлять страной эффективно. Они сознательно реализуют свой девиз «Чили для всех чилийцев», несмотря на то, что у многих имеется сильный побудительный мотив отвергать некоторых соотечественников как уроженцев другого, «не нашего» отечества. Без этой национальной идентичности Чили не удалось бы избежать политического паралича, и страна не смогла бы снова стать самым демократическим и богатейшим государством Латинской Америки.
Чили иллюстрирует честную и реалистическую самооценку силы и одновременно отсутствие такой реалистичности на разных этапах своей истории (фактор № 7). Пиночет и его товарищи-военачальники в 1973 году правильно заключили, что могут одержать победу над противниками в Чили и за рубежом; а вот Альенде ошибался, полагая, что ему удастся утвердить у власти в Чили марксистское правительство. Это различие наглядно отражает печальную истину: успех не обязательно гарантирован благонамеренным и порядочным людям, его вполне способны добиться люди злонамеренные.
Еще Чили служит примером получения поддержки и отсутствия поддержки от других стран (фактор № 4), а также примером заимствования моделей для обучения (фактор № 5). Противодействие США сыграло определенную роль в гибели Альенде, а немедленное возобновление экономической помощи со стороны Америки после переворота 1973 года во многом обеспечило долгосрочное выживание военного правительства. Пиночет видел (пусть это не совсем соответствовало реальности) в экономике США образец свободной рыночной экономики и отчасти поэтому принял экономическую программу «чикагских мальчиков».
Точно так же Чили иллюстрирует преимущества и недостатки свободы действий (фактор № 12). Географическая изоляция Чили (горы и пустыня) от латиноамериканских соседей значительно снизили беспокойство Альенде и Пиночета относительно того, что их политика может спровоцировать вмешательства соседних стран – Аргентины, Перу и Боливии. По контрасту, диктаторы в Уганде, Руанде, Восточном Пакистане, Камбодже и многих других странах были свергнуты вследствие вмешательства соседей. Но свободу действий Альенде ограничивали далекие США, а свобода действия всех чилийских правительств определялась деятельностью меднодобывающей промышленности (важнейшей опорой экономики) и ситуацией на мировых рынках, которые Чили не могла контролировать.
Таковы особенности чилийского кризиса с точки зрения индивидуальных кризисов. Теперь давайте рассмотрим особенности, уникальные для общенациональных кризисов (то есть стоящие особняком от кризисов индивидуальных), и сравним события в Чили с событиями в других странах, которые мы анализируем в данной книге.
Во-первых, кризис в Чили в 1973 году, как и кризис в Индонезии в 1965 году (см. следующую главу), был внутренним, в отличие от внешнего шока, потрясшего Японию в 1853 году и Финляндию в 1939 году. (Разумеется, нельзя отрицать роль внешнего давления со стороны США в чилийском кризисе.) Внутренние кризисы в Чили и Индонезии стали следствием политической поляризации общества, разногласий относительно глубоко укорененных базовых ценностей и готовность убивать и рисковать гибелью вместо стремления к компромиссу.
Во-вторых, история Чили служит примером мирного развития, противопоставляемого насильственной революции. В Германии в 1848 году, а затем во всплеске насилия в 1968 году революция провалилась, но последующая мирная эволюция способствовала достижению почти всех революционных целей. Перемены в Австралии после 1945 года осуществлялись исключительно мирно, без каких-либо попыток насильственной революции. Напротив, кризисы в Чили и Индонезии, в 1973-м и в 1965 году соответственно, завершились бурными революциями и долгому пребыванию у власти военных правительств. Но в обоих случаях военные режимы удалось в конце концов лишить власти мирными протестами. Успех таких протестов ничуть не гарантировался в тот момент, когда они начинались, однако другим вариантом было смещение Пиночета в Чили и Сухарто в Индонезии посредством насилия, причем подобную попытку наверняка жестоко подавили бы вооруженные силы. Зато ни чилийских, ни индонезийских военных не удалось заставить стрелять в многолюдные толпы мирных демонстрантов.
В-третьих, Чили – снова как Индонезия в 1965 году или как Германия в 1933 году, но не как Япония эпохи Мэйдзи и не как Австралия после Второй мировой войны – демонстрирует пример единоличного лидерства: в случае с Пиночетом это оказался исключительно порочный (на мой взгляд) лидер. Чилийские друзья рассказывали мне, что нарастание поляризации общества в Чили в конце 1960-х и начале 1970-х годов фактически вынуждало думать, что рано или поздно все сведется к насилию. Еще до переворота 11 сентября 1973 года насилие в стране возрастало шесть лет подряд. Что удивило чилийцев вроде моего приятеля, который на званом вечере в декабре 1973 года говорил, что военное правительство продержится у власти менее двух лет, так это продолжительность насилия. Перед нами не просто короткий всплеск убийств и грабежей в течение нескольких дней или даже недель после переворота; чилийцев пытали и убивали много лет, а Пиночет занимал высший пост в государстве почти 17 лет. Такой исход был неожиданным не только для простых чилийцев, но и для тех, от кого можно было бы ожидать, что они смогут предугадать и предсказать поведение Пиночета: речь о партнерах по хунте, которые трудились с ним на общем профессиональном поприще многие десятилетия, и о ЦРУ, чья работа отчасти как раз и заключается в том, чтобы предугадывать события в других странах. Партнеры Пиночета и аналитики ЦРУ были потрясены жестокостью Пиночета и его твердой хваткой, которая столь радикально отличалась от поведения всех предыдущих лидеров военных переворотов в истории Чили. А индивидуальный психотип генерала продолжает вызывать дискуссии среди историков.
Наконец стоит присмотреться к современной чилийской истории, чтобы разглядеть те помехи, которые затрудняют преодоление злодеяний прошлого. В мае 1945 года нацистская Германия была разгромлена в военном отношении, многие нацистские лидеры покончили с собой, страна была оккупирована врагами. После Второй мировой войны в Германии хватало бывших нацистов, но они не смели в открытую защищать преступления свергнутого режима. Если коротко, Германия признала и публично осудила преступления нацистов. С другой стороны, имеется пример индонезийской армии, которая истребила более полумиллиона соотечественников в 1965 году, но правительство, отдавшее приказ об этих массовых расправах, оставалось у власти – и остается до сих пор. Не удивительно, что и поныне, хотя прошло более 50 лет, мало кто из индонезийцев отваживается говорить вслух об этих массовых убийствах.
Чили выступает промежуточным случаем. Военное правительство Чили, развязавшее террор против собственного народа, мирно уступило власть демократическому гражданскому правительству. Но военные лидеры остались живы и сохранили немало полномочий и привилегий. Новое демократическое правительство Чили изначально не решалось преследовать военных преступников. Сегодня оно по-прежнему проявляет осторожность. Почему? Потому что армия всегда может вспомнить былое. Потому что многие чилийцы все еще хвалят Пиночета. Потому что лозунг «Чили для всех чилийцев» подразумевает, к сожалению, и бывших военных преступников.
В завершение отмечу вот что: многих моих американских читателей, обеспокоенных нарастанием политической поляризации в США, наверняка напугает этот краткий пересказ событий недавней чилийской истории. Пусть в Чили имеется крепкая демократическая традиция, политическая поляризация общества и отказ от поисков компромиссов привели к насилию и диктатуре, чего почти никто не предвидел. Возможно ли нечто подобное в США?
Можно сразу же возразить: «Нет, конечно, нет! Америка отличается от Чили. Армия США никогда не взбунтуется и не установит диктатуру».
Да, США действительно отличаются от Чили. Но со временем одни различия стираются, а другие возрастают, и это действительно может обернуться крахом демократии в США. Если такое и вправду случится, все произойдет не в форме восстания вооруженных сил; имеется немало иных способов покончить с демократией. Я отложу дальнейшее обсуждение этого вопроса до главы 9.
Когда я вернулся в Чили в 2003 году, впервые после 1967 года, меня повели в президентский дворец Альенде, ныне превращенный в туристскую достопримечательность. Вход туда свободный для всех. У главного входа стоял мрачного вида полицейский (карабинеро) с винтовкой в руках; под ногами у него была подставка высотой в полтора фута, так что он возвышался над зеваками. Полицейский внимательно оглядел меня, даже не подумав улыбнуться, и спросил, что мне нужно. Я ответил, что я турист, и он позволил мне пройти. Я шел и думал, как могла бы повернуться ситуация, если бы я неосознанно нарушил какие-то правила. Такой же полицейский или солдат, думал я, поливал Родриго Рохаса бензином и сжигал паренька заживо. Мне стало настолько страшно, что я покинул дворец, не проведя там и минуты. Зато теперь я лучше понимал, почему демократическое правительство Чили действует осторожно и не торопится обвинять всех без исключения пиночетовских палачей и убийц.