Распространенное заблуждение гласит, будто жертвами становились исключительно или преимущественно индонезийские китайцы. Нет, большинство жертв были обыкновенными индонезийцами, расправлялись с явными и мнимыми коммунистами и их семьями, а не конкретно с китайцами. Другое заблуждение гласит, что эти убийства стали спонтанным взрывом народного негодования со стороны эмоционально неустойчивых и умственно незрелых людей, склонных к «амоку» (это малайское слово характеризует людей, сошедших с ума и пустившихся убивать). Лично мне неведомы какие-либо доказательства того, что индонезийцы как народ эмоционально неустойчивы и склонны к убийствам. Это индонезийские военные спланировали и осуществили расправы, чтобы защитить свои интересы, а пропагандистская кампания убедила многих индонезийцев в том, что нужно убивать соседей, чтобы защитить себя от «коммунистов». Военные действовали жестоко, но отнюдь не иррационально: они стремились уничтожить своих сильнейших противников – и им это удалось.
Ситуация на конец октября 1965 года была следующей: Сухарто располагал лояльностью некоторых, но не всех военных командиров, а Сукарно оставался пожизненным президентом, его все еще уважали как отца-основателя Индонезии, он был по-прежнему популярен среди офицеров и солдат и обладал изрядным политическим опытом. Сухарто не мог просто отодвинуть, так сказать, Сукарно (вообразите, что какой-то амбициозный американский генерал решил сместить Джорджа Вашингтона в разгар второго президентского срока нашего любимого отца нации).
Сухарто ранее считался просто умелым военачальником – и не более того. Но теперь он начал демонстрировать политические навыки, превосходя даже Сукарно. Он постепенно завоевывал поддержку других военачальников, менял офицеров и чиновников, сочувствующих PKI, на тех, кто был ему предан, и два с половиной года продолжал медленно и осторожно оттеснять Сукарно от власти, притворяясь, что действует от имени президента. В марте 1966 года Сукарно был вынужден подписать письмо о передаче полномочий Сухарто; в марте 1967 года Сухарто стал исполняющим обязанности президента, а в марте 1968-го он сменил Сукарно на посту президента – и оставался у власти еще 30 лет.
В отличие от Сукарно, Сухарто не проводил антиколониальную политику и не покушался на территориальные приобретения за пределами Индонезийского архипелага. Вместо того он сосредоточился на «домашних» индонезийских проблемам. В частности, Сухарто покончил с затеянной Сукарно вооруженной «конфронтацией» с Малайзией из-за Борнео, восстановил членство страны в Организации Объединенных Наций, отказался от диктовавшегося идеологией Сукарно сближения с коммунистическим Китаем и стал ориентироваться больше на Запад – по экономическим и стратегическим причинам.
Сам Сухарто не имел университетского образования и не понимал сути экономической теории. Вместо этого он передал индонезийскую «официальную» экономику (в отличие от неофициальной, о которой ниже) в руки высококвалифицированных местных, многие из которых получили ученые степени в Калифорнийском университете в Беркли. Так родилось прозвище «мафия из Беркли». При Сукарно экономика Индонезии обросла дефицитом, что обернулось ростом государственного долга и высокой инфляцией. Подобно «чикагским мальчикам» генерала Пиночета в Чили, «мафиози» Сухарто запустили экономические реформы, балансируя бюджет, сокращая субсидии, принимая ориентацию на рынок и сокращая государственный долг и инфляцию. Воспользовавшись тем, что Сухарто отказался от левой по идеологии политики Сукарно, «мафиози из Беркли» стали привлекать иностранные инвестиции и американскую и европейскую помощь в разработке природных ресурсов Индонезии, особенно нефти и минералов.
Другим же органом экономического планирования в Индонезии выступала армия. Сухарто заявил: «Вооруженные силы проявляют большой интерес к процессу модернизации государства и общества и хотят играть значимую роль в этом процессе… Если армия остается равнодушной к проблемам консолидации нового порядка, она утрачивает свою исконную роль и не прислушивается к ходу истории… У военных две функции, это вооруженный инструмент государства и функциональная группа для осуществления целей революции». Вообразите, что американский генерал становится президентом и произносит такие слова об армии США! Получилось, что индонезийские военные фактически создали параллельное правительство с параллельным бюджетом, приблизительно равным официальному государственному бюджету. При Сухарто армейские офицеры составляли больше половины мэров, администраторов и губернаторов провинций Индонезии. Местные офицеры имели право арестовывать и задерживать на неопределенный срок любого, кого подозревали в действиях, «наносящих ущерб национальной безопасности».
Офицеры основывали бизнесы и практиковали коррупцию и вымогательство в широчайших масштабах, дабы финансировать армию – и, конечно, набивать собственные карманы. Сам Сухарто не вел демонстративно пышный образ жизни, но его жена и дети прославились своим беспутством. Не вкладывая личные средства, его дети создавали бизнесы, приносившие богатство. Когда его семью обвинили в коррупции, Сухарто разгневался и заявил, что это богатство есть следствие отменных деловых навыков. Индонезийцы дали жене Сухарто (ибу Тянь – мадам Тянь) говорящее прозвище «мадам десять процентов», потому что она, как говорили, забирала себе 10 % от стоимости государственных контрактов. К концу правления Сухарто Индонезия вошла в число самых коррумпированных стран мира.
Коррупция проникла во все области жизни индонезийцев. Например, когда я работал в Индонезии на международную экологическую организацию «Всемирный фонд дикой природы» (WWF), мой друг-индонезиец, также работавший на WWF, показал как-то на директора местного отделения и шепнул, что его зовут «Мистер Коррупция»: поскольку он коррумпирован, что называется, до крайне степени, а яхта, которую зарубежные спонсоры WWF приобрели для этого отделения организации, очутилась в личной собственности Мистера Коррупция. Еще один пример неправительственной коррупции: работа в Индонезии часто подразумевала, что мне приходилось летать с тяжелым багажом, за который взимали плату за перевес сверх норматива. Я вполне привык к тому, что всякий раз, когда я регистрировался у стойки внутреннего аэропорта Индонезии, сотрудник авиакомпании выходил ко мне и просил оплатить лишний багаж наличными ему в карман, а не в пользу авиакомпании.
Сухарто заменил руководящий принцип Сукарно («управляемая демократия») на так называемый «новый порядок», подразумевая якобы возвращение к индонезийской конституции 1945 года и пяти принципам Панчасила. Сухарто утверждал, что избавится от «скверных веяний» индонезийских политических партий, которые совершенно бесполезны. Он считал индонезийский народ недисциплинированным, невежественным, подверженным опасным идеям и не готовым к демократии. В своей автобиографии он писал: «При демократии Панчасила нет места для оппозиции западного образца. В царстве Панчасила мы признаем musyawarah [обдумывание] во имя достижения mufakat [общего согласия] людей… Мы отвергаем оппозицию, принятую на Западе. Здесь мы не признаем оппозицию с опорой на конфликт, оппозицию, которая просто пытается быть другой… Демократия должна предусматривать дисциплину и ответственность, потому что без них она означает только путаницу».
Эти убеждения Сухарто – что есть всего один жизненный путь и что споров быть не должно – охватывали многие области индонезийской жизни. Допускалась лишь одна приемлемая идеология, Панчасила, которую государственным служащим и военным полагалось изучать в рамках государственной программы воспитания. Конечно, всякие забастовки запрещались: они противоречили Панчасила. Единственной приемлемой этнической идентичностью считалась индонезийская, поэтому китайцам запретили пользоваться китайской письменностью и носить китайские имена. Национальное политическое единство не оставляло никакой автономии для Ачеха, Восточного Тимора, Индонезийской Новой Гвинеи и других «особых» регионов. В идеале Сухарто предпочел бы всего одну политическую партию, но парламентские выборы с конкуренцией нескольких партий были необходимы для легитимации правительства Индонезии на международной арене. Впрочем, проправительственная «функциональная группа» под названием «Голкар» неизменно побеждала на выборах, набирая до 70 % голосов, тогда как все прочие политические партии были объединены в двух других функциональных группах, исламской и неисламской, и всегда проигрывали. Таким образом, Индонезия при Сухарто стала военизированным государством, как и в последнее десятилетие голландского колониального управления – с той разницей, что государством теперь управляли индонезийцы, а не иностранцы.
Историческая экспозиция в вестибюле индонезийского отеля, увиденная мною в 1979 году, отражала точку зрения Сухарто на провальный переворот 1965 года как на коммунистический заговор, своего рода определяющий момент современной индонезийской истории. У огромного монумента Панчасила, возведенного в 1969 году в память о гибели семи генералов (см. источник 5.5), почитаемых как «семь героев революции», проходила торжественная церемония отдания памяти и повторного посвящения – причем она до сих пор проводится каждый год. Барельеф на памятнике и расположенный по соседству музей измены PKI отражают историю постколониальной Индонезии как череду предательских действий коммунистов, кульминацией каковых стала попытка государственного переворота 1965 года. Ежегодно 30 сентября все индонезийские телеканалы должны показывать (а все индонезийские школьники – смотреть) мрачный часовой фильм, снятый по заказу правительства о пленении и гибели семи генералов. Разумеется, в фильме не упоминалось об убийстве в отместку полумиллиона индонезийцев. Только на десяток лет позже, в том году (1979), когда я начал работать в Индонезии, большинство политических заключенных наконец освободили из тюрем.
Парламент Индонезии переизбирал Сухарто президентом один пятилетний срок за другим. Спустя почти 33 года, сразу после того, как его провозгласили президентом на седьмой пятилетний срок, правящий режим рухнул – быстро и неожиданно, в мае 1998 года, чему причиной послужила совокупность факторов. Азиатский финансовый кризис уронил стоимость индонезийской валюты на 80 % и спровоцировал беспорядки. Сам Сухарто в свои 77 лет утратил связь с реальностью, лишился былых политических умений и был потрясен смертью в 1996 году жены, которая была для него ближайшим партнером и, как говорится, якорем. Общество все громче возмущалось коррупцией и неправедным богатством президентской семьи. Собственные успехи Сухарто породили современное индустриальное индонезийское общество, граждане которого больше не соглашались на упорное стремление президента управлять всем и вся. Индонезийская армия, похоже, пришла к выводу (как и чилийские военные после протестного голосования 1998 года), что она не в состоянии остановить волну протестов и что Сухарто, подобно Пиночету, должен уйти в отставку, пока ситуация еще под контролем.