На самом деле многие, возможно, даже большинство расследований Бауэра закончилось ничем: даже в 1960-х годах немецкие суды часто оправдывали обвиняемых. Сам Бауэр нередко получал словесные угрозы, его стращали неминуемой гибелью. Но значение деятельности Бауэра заключается в том, что он, немец в немецком суде, демонстрировал немецкой общественности снова и снова, в болезненных подробностях, правду о делах граждан Германии при нацистах. Нацистские преступления – увы, далеко не только произвол нескольких злодеев у власти. Обычные солдаты и чиновники, в том числе многие из тех, кто после войны занял высокие должности в западногерманском правительстве, выполняли приказы нацистов, а потому были виновны в преступлениях против человечности. Усилия Бауэра обеспечили необходимый идеологический фон для студенческих восстаний 1968 года, которые будут обсуждаться ниже.
Изменения в отношении к нацистскому периоду стали очевидными для меня 21 год спустя, в 1982 году. В том году мы с моей женой поехали в отпуск в Германию. На автобане, приближаясь к Мюнхену, мы заметили указатель на пригород Дахау, где когда-то располагался нацистский концентрационный лагерь (по-немецки сокращенно KZ), ныне превращенный в музей. Никто из нас двоих прежде не бывал в KZ. Но мы не ожидали, что «обычная» музейная экспозиция произведет на нас такое впечатление: ведь мы многое знали о KZ из рассказов родителей моей жены (бывших узников, которым повезло остаться в живых) и из кинохроники. А менее всего мы ожидали того способа, каким сами немцы пытаются объяснить себе и другим появление этих лагерей.
Вообще посещение Дахау оказалось сокрушительным опытом – ничуть не менее сокрушительным, нежели последующее посещение гораздо более известного лагеря Освенцим, который также превращен в музей, но уже не немцами, ибо этот лагерь находится на территории современной Польши. Фотографии и тексты на немецком языке ярко освещают историю KZ Дахау: приход нацистов к власти в 1933 году, репрессии против евреев и тех, кто не сочувствовал нацистам в 1930-х годах, движение Гитлера к войне, работа самого лагеря Дахау и остальных «винтиков» нацистской системы концлагерей… Вовсе не снимая ответственность с немецкого народа, эта экспозиция отлично отражает принцип Фрица Бауэра: «Немцы должны осудить себя».
То, что нам с женой открылось тогда в Дахау, является частью обучения немецких детей с 1970-х годов. В школах подробно рассказывают о нацистских злодеяниях, многих учеников возят на экскурсии в бывшие KZ, которые, как и Дахау, ныне превращены в музеи. Такое общенациональное восприятие преступлений прошлого нельзя считать само собой разумеющимся. По сути, я не знаю ни одной другой страны, которая признала бы свою ответственность столь полно, как Германия. Индонезийских школьников до сих пор не просвещают относительно массовых убийств 1965 года (см. главу 5); знакомый молодой японец говорил мне, что им не рассказывали о военных преступлениях японцев (см. главу 8); а в США совершенно не принято посвящать американских школьников в мрачные подробности преступлений американцев во Вьетнаме, в историю истребления коренных американцев и угнетения африканских рабов. В 1961 году я наблюдал гораздо меньше признаков того, что немцы согласны нести ответственность за собственное темное прошлое. Если возможно отметить конкретную дату, как некий символический водораздел, то для Германии такой датой оказался 1968 год.
Мятежи и протесты, особенно со стороны студентов, прокатились волной по свободному миру в 1960-х годах. Они начались в США с движения за гражданские права, протестов против войны во Вьетнаме, движения за свободу слова в Калифорнийском университете в Беркли и движения под названием «Студенты за демократическое общество»[71]. Также студенческие протесты охватили Францию, Великобританию, Японию, Италию и Германию. Во всех этих странах, как и в США, протесты частично представляли собой восстание молодого поколения против старшего. Но эта конфронтация поколений обрела особую остроту в Германии по двум причинам. Во-первых, нацистское прошлое немцев старшего поколения означало, что пропасть между поколениями намного глубже, чем в США. Во-вторых, авторитарные отношения, свойственные традиционному немецкому обществу, заставляли старшее и молодое поколения немцев презирать друг друга вплоть до насилия. Выступления за либерализацию нарастали в Германии на протяжении всех 1960-х годов, а кульминацией этих протестов стал 1968 год (см. источник 6.4). Почему именно этот год?
Не только в Германии, но и в США, разные поколения обладают разным опытом и по-разному именуются. В США мы говорим о таких общепринятых обозначениях поколений, как бэби-бумеры, поколение X, миллениалы и пр. Но изменения год от года в Германии происходили быстрее и были более глубокими, чем в США. Когда знакомишься с американцем, вы с ним обмениваетесь краткими историями своей жизни – и вряд ли кому-то придет в голову начать со следующей фразы: «Я родился в 1945 году, и это обстоятельство поможет вам многое понять обо мне и моих жизненных принципах даже без моего рассказа». А вот немцы нередко начинают общение со слов, например, «Ich bin Jahrgang 1945», что означает «Я родился в 1945 году». Это следствие признания того факта, что все немцы осознают: их соотечественники обладают весьма различным жизненным опытом – именно в зависимости от того, когда они родились и где росли.
Примером может служить опыт моих немецких друзей моего возраста, родившихся в конце 1930-х годов. Никто из них не рос в условиях, которые мы, американцы, или молодые современные немцы готовы признавать нормальными. У всех были плохие воспоминания о детстве – разумеется, из-за войны. Скажем, среди моих шести ближайших немецких друзей этого поколения одна осиротела, когда ее отец-солдат был убит; другой видел издалека, как бомбят район, где жил его отец (тот выжил); третья росла без отца с годовалого возраста до тех пор, пока ей не исполнилось 11 лет, потому что отец находился в плену; четвертый потерял двух старших братьев, погибших на фронте; пятый проводил ночи под мостом, потому что город каждую ночь бомбили и спать в доме было небезопасно; шестого мать каждый день отправляла воровать уголь на железной дороге, чтобы было чем топить печь. Следовательно, мои немецкие друзья поколения 1930-х были достаточно взрослыми, чтобы получить травмирующие воспоминания о войне, хаосе и бедности, которыми ознаменовалось ее завершение, и о закрытии школ. Но они не были достаточно взрослыми для того, чтобы принять нацистское мировоззрение, которое внушала молодежи нацистская молодежная организация под названием «Гитлерюгенд». Большинство из них были слишком молоды, чтобы их призвали в новую западногерманскую армию, основанную в 1955 году; поколение 1930-х было последним Jahrgang, оказавшимся вне этого проекта.
Эти примеры различного опыта немцев, рожденных в разные годы, помогают объяснить, почему в Германии восстание студентов в 1968 году обернулось насилием. В среднем немецкие протестующие 1968 года родились около 1945 года, как раз в конце войны. Они были слишком молоды, чтобы расти на идеях нацистов, хранить воспоминания о войне или о годах хаоса и нищеты после войны. Они росли уже после экономического восстановления, в экономически комфортные времена. Им не приходилось отчаянно сражаться за жизнь; они наслаждались досугом и безопасностью в степени, достаточной для того, чтобы посвятить себя протестам. В 1968 году им было едва за двадцать. Они были подростками в 1950-х и начале 1960-х годов, когда Фриц Бауэр расследовал нацистские преступления простых немцев поколения их родителей. А родители протестантов 1945 года рождения сами по большей части родились между 1905 и 1925 годом. Это означало, что родители поколения 1945 года воспринимались их детьми как немцы, которые голосовали за Гитлера, подчинялись Гитлеру, сражались за Гитлера или впитывали нацистскую идеологию через школьные отделения движения «Гитлерюгенд».
Все подростки склонны критиковать своих родителей и бросать им вызов. Когда Фриц Бауэр в 1960-х публиковал результаты своих расследований, большинство родителей молодого поколения 1945 года рождения не рассказывало детям о нацистах, предпочитая укрываться за работой и восторгами по поводу послевоенного экономического чуда. Если ребенок спрашивал: «Мама и папа, что вы делали в нацистские времена?», родители отвечали так, как говорили мне немцы постарше, с которыми я беседовал в 1961 году: «Вы молоды, вам не вообразить, каково жить в тоталитарном государстве; нельзя просто действовать по убеждениям». Конечно, такое обоснование не могло удовлетворить молодежь.
В результате поколение 1945 года отвергало своих родителей и все это поколение целиком как нацистов. Становится понятным, кстати, почему студенческие протесты приняли насильственную форму также в Италии и Японии, двух других странах-агрессорах периода Второй мировой войны. Напротив, в США родители американцев поколения 1945 года отнюдь не считались военными преступниками вследствие участия в боевых действиях; они воспринимались как герои войны. Это не означает, что американские подростки 1960-х больше, чем подростки в других странах, воздерживались от критики своих родителей; это просто означает, что они не видели в своих родителях военных преступников.
Широко известен как символический акт 1968 года в Германии поступок молодой немки по имени Беате Кларсфельд (она была чуть старше поколения 1945 года), вышедшей замуж за человек, отца которого отравили газом в Освенциме. 7 ноября 1968 года она выкрикнула: «Нацист!» в лицо канцлеру Западной Германии Курту Кизингеру и ударила его по щеке, потому что он ранее состоял в национал-социалистической партии. Но при том, что участие родителей в нацистских преступлениях побуждало поколение немцев 1945 года рождения презирать родных, нацистское прошлое само по себе было не единственной причиной протестов 1968 года. Немецкие студенты выступали даже более яростно против всего того, что было неприемлемо для американских студентов и «хиппи» в 1968 году: войны во Вьетнаме, власти, буржуазных устоев, капитализма, империализма и традиционной мор