Центральное географическое положение Германии в окружении соседей кажется мне важнейшим фактором в истории страны. Разумеется, такое положение сулит немалые преимущества: именно оно сделало Германию перекрестком дорог для торговли, обмена технологиями, распространения искусства, музыки и культуры. Циник отметит, к слову, что местоположение Германии заодно способствовало ее вторжению во многие страны в ходе Второй мировой войны.
Но даже при этих преимуществах политические и военные уязвимости такого положения страны поистине огромны. Тридцатилетняя война, ключевое религиозное противостояние и схватка за власть между большинством ведущих государств Западной и Центральной Европы в XVII столетии, велась в основном на немецкой территории; население Германии в итоге сократилось вполовину, а война нанесла германским землям такой сокрушительный экономический и политический удар, что его последствия ощущались и следующие два столетия. Германия последней из крупных западноевропейских стран смогла объединиться (1871), и это объединение потребовало усилий высококвалифицированного дипломата (Бисмарка, наделенного уникальной способностью учитывать возможные реакции многих других европейских держав). Военным кошмаром для новообразованной единой Германии была война на два фронта – против западного соседа (Франция) и против восточного (Россия); этот кошмар со временем осуществился и привел к поражению Германии в обеих мировых войнах. После Второй мировой войны три ее соседа вместе с США поделили Германию. Западногерманское правительство не могло напрямую предпринять какие-либо шаги, которые позволили бы добиться воссоединения: оставалось только ждать благоприятных возможностей, порожденных событиями в других странах.
Различающиеся географические ограничения означают, что скверное лидерство приводило к гораздо более тяжким последствиям в Германии, чем в менее географически ограниченных странах. Например, германский император Вильгельм II, его канцлеры и министры были печально известны своими ошибками и утратой связи с реальностью, но Германия вовсе не владела монополией на скверное лидерство: США, Великобритания и другие страны тоже вносили свою лепту. При этом США и Великобританию защищали морские и океанские просторы, из чего следовало, что неумелые лидеры, совершающие глупости, не обрекают эти страны на катастрофу, тогда как стратегическая близорукость Вильгельма и его канцлера поставила Германию на край гибели в Первой мировой войне.
Философию, которой руководствовались во внешней политике успешные немецкие государственные деятели, метко подытожил Бисмарк: «Нужно всегда стараться видеть, куда направляется Господь по мировой истории, в какую сторону Он движется. Затем подпрыгнуть и схватиться за Его полу, чтобы тебя унесло так далеко, как только получится». Именно такова была стратегия канцлера Гельмута Коля в 1989–1990 годах, когда политические потрясения в Восточной Германии и Советском Союзе наконец-то, подкрепляя инициативы Вилли Брандта 1969–1974 годов, приоткрыли возможность для воссоединения Германий. Аналогичная стратегия в американском футболе называется «Играть на перерыв». Эта философия была бы совершенно немыслимой для Великобритании на пике ее имперского могущества, она до сих пор немыслима для США (во внешней политике, а не в футболе). Вместо того Британская империя ожидала, а нынешние США продолжают ожидать, случая проявить инициативу и навязать противнику свою волю.
Следующим примером, в котором Германия представляет собой крайность среди наших «подопытных», является жалость к себе и проявления виктимизации (фактор № 2). Это особенно интересная тема для обсуждения, поскольку Германия на самом деле олицетворяет не одну, а сразу две противоположные крайности – в своих разноречивых реакциях на Первую мировую и Вторую мировую войны.
К октябрю 1918 года, накануне окончания Первой мировой войны, последние наступательные инициативы Германии на Западном фронте оказались тщетными. Союзные армии наступали, в подкрепление прибыли миллионы американских военнослужащих[74], и неизбежное поражение Германии теперь виделось всего лишь вопросом времени. Но немецкие части отступали организованно, потому союзники еще не достигли германских границ. Переговоры о перемирии ускорили мятеж германского флота и несколько случаев вооруженного бунта в самой Германии. В итоге послевоенные политические агитаторы, в особенности Адольф Гитлер, утверждали, что германские войска не потерпели военного поражения, что солдат предали «ударом в спину» изменники среди гражданских политиков. Условия Версальского договора, навязанного Германии победоносными союзниками, содержали пресловутую оговорку о «вине за развязывание войны», выставляли Германию агрессором и вынуждали немцев ощущать свою «ущербность» и обиду на победителей. Потому, пускай многие немецкие историки после войны сами признавали, что были допущены политические ошибки, которые втянули Германию в войну на неблагоприятных условиях, распространенное послевоенное мнение, популярное у немецкой общественности, гласило, что Германия стала жертвой, а ее лидеров нельзя считать ответственными за невзгоды страны.
Теперь сравним это восприятие себя как жертв после Первой мировой войны с самовосприятием Германии после Второй мировой войны. В мае 1945 года армии Германии были разгромлены на всех фронтах, территорию Германии оккупировали союзные войска, и капитуляция рейха, что не удивительно, оказалась безоговорочной. Никто – ни немцы, ни другие народы – не отрицал, что Вторая мировая война в Европе началась из-за непомерных амбиций Гитлера. Немцы постепенно узнавали о чудовищных и беспрецедентных зверствах, творившихся в рамках политики правительства Германии в концентрационных лагерях и на Восточном фронте. Страдало и гражданское население Германии, особенно это касалось разбомбленных Гамбурга и Дрездена, а также других немецких городов; мирные жители бежали, спасаясь от наступления советских войск, а этнических немцев изгоняли из мест их проживания в Восточной Европе и на бывшей восточногерманской территории поляки, чехи и прочие восточноевропейские народы. Как считается, советское наступление и изгнание немцев затронули более 12 миллионов немецких граждан, в одночасье превратившихся в качестве беженцев; свыше 2 миллионов из них погибло, а около миллиона немецких женщин было изнасиловано[75].
Эти страдания немецкого гражданского населения удостоились некоторого внимания со стороны власти и общественности в послевоенной Германии. Однако жалость к себе и проявления виктимизации отнюдь не определяли самовосприятие немцев после Второй мировой войны, в отличие от Первой мировой. Отчасти причина заключалась в том, что немцы понимали: все злодеяния русских, поляков и чехов в отношении мирного населения Германии суть возмездие за те зверства, которые сами немцы творили на территориях обитания перечисленных народов. Но нельзя принимать этот отказ немцев от роли жертвы и их готовность устыдиться после Второй мировой войны как должное – именно потому, что перед глазами у нас пример обратного поведения тех же немцев после Первой мировой войны (и японцев после Второй мировой войны, см. главу 8). Так или иначе, болезненная переоценка прошлого принесла пользу: сегодня Германия поддерживает гораздо более тесные и теплые отношения с бывшими врагами, чем было после Первой мировой войны (а вот у Японии все не настолько хорошо).
Два оставшихся случая, в которых Германия является образцом экстремальности, если можно так выразиться, взаимосвязаны: это роль лидеров и честная самооценка или ее отсутствие (фактор № 7). Поскольку географическое местоположение Германии в центре Европы регулярно подвергало страны всевозможным угрозам, в отличие, допустим, от Великобритании или США, защищенных водными преградами, то вполне очевидно, что влияние хорошего или дурного руководства более значимо именно для Германии, а не для Англии или Америки.
Среди дурных лидеров Гитлер, безусловно, достоин бесспорного первого места в новейшей мировой истории. Можно, конечно, доказывать, что в совокупности условия Версальского договора, крах немецкой валюты в 1923 году, безработица и экономическая депрессия 1929 года все равно подтолкнули бы Германию к агрессии – даже не будь Гитлера. Но вряд ли кто усомнится, что Вторая мировая война, спровоцированная Германией без Гитлера, был бы совсем другой. Злодейский, скажем так, менталитет Гитлера, его харизма, авантюризм во внешней политике и желание истребить всех на свете евреев выделяли его из числа прочих лидеров-«ревизионистов» той эпохи. Несмотря на первые военные успехи, оторванная от реальности оценка ситуации побуждала Гитлера неоднократно отвергать советы своих военачальников и в конечном счете привела к поражению Германии. Среди образчиков такой ошибочной оценки упомяну неспровоцированное объявление войны США в декабре 1941 года, хотя Германия уже воевала с Великобританией и Советским Союзом, и игнорирование мнения генералов, умолявших одобрить отступление немецкой армии, попавшей в ловушку под Сталинградом (1942–1943).
Вторым после Гитлера в списке дурных руководителей Германии недавнего прошлого стоит кайзер Вильгельм II, чье тридцатилетнее правление завершилось падением монархии и поражением Германии в Первой мировой войне. Да, можно спорить о том, случилась бы Великая война без Вильгельма. Однако наверняка эта война велась бы иначе, ибо Вильгельм, как и Гитлер, был нетипичным (в своем роде, конечно) лидером. Он обладал куда меньшими полномочиями, нежели Гитлер впоследствии, но имел право утверждать или отклонять кандидатуру канцлера Германии, опирался на лояльность большинства немцев и являлся главнокомандующим немецкими вооруженными силами. Не злой по характеру, Вильгельм отличался эмоциональной несдержанностью и склонностью к нереалистичным суждениям, редко прислушивался к здравому смыслу и неоднократно проявлял поразительную бестактность, что порождало непредвиденные осложнения. Среди его мно