не придают значения этнической гомогенности. Японская дилемма состоит в том, что страна страдает от обострения проблем, которые другие страны решают иммиграцией, но Япония никак не сообразит, что ей делать, если не поощрять иммиграцию.
Наиболее насущная проблема, как говорилось выше, заключается в снижении рождаемости, старении населения и возрастании экономического давления на платящих налоги здоровых и молодых работников, вынужденных финансировать пенсии и расходы на здравоохранение для все более и более многочисленных пенсионеров, одолеваемых возрастными заболеваниями. В США, Канаде, Австралии и Западной Европе тоже отмечается падение рождаемости и старение коренного населения, но эти страны сводят к минимуму последствия указанных проблем через привлечение большого количества молодых рабочих-иммигрантов. Япония не способна компенсировать сокращение рабочей силы посредством привлечения к труду неработающих и образованных японок с детьми, потому что, в отличие от Америки, здесь нет многочисленных иммигранток, готовых за плату ухаживать за детьми в отсутствие матерей. Также в Японии нет того обилия иммигранток, которые составляют большинство сиделок, медсестер и другого больничного персонала в США. (Я пишу эти строки, приходя в себя после кончины смертельно больной японской родственницы: семье приходилось носить ей еду и стирать белье, пока она лежала в больнице.)
Инновации в Японии приветствуются, судя по большому количеству патентов, выданных японским изобретателям, но японцы обеспокоены тем, что налицо меньше по-настоящему прорывных инноваций, чем можно было бы ожидать от крупных инвестиций в исследования и разработки. Недаром столь скромное (относительно, конечно) число японских ученых удостаивалось Нобелевских премий. Большинство нобелевских лауреатов от Америки – это либо иммигранты в первом поколении, либо их потомки. Но иммигранты и их потомки среди японских ученых встречаются не чаще, чем среди японского населения в целом. Сопоставление количества иммигрантов и числа нобелевских лауреатов не покажется натяжкой, если припомнить, что готовность рисковать и пытаться создать нечто принципиально новое является необходимым условием как для эмиграции, так и для инноваций.
В ближайшее время Япония не намерена решать эти проблемы посредством поощрения иммиграции. Что касается долгосрочной перспективы, сложно сказать, что японцы выберут – продолжение собственных мучений, изменение иммиграционной политики или некое неочевидное пока решение взамен одобрения иммиграции. Если Япония действительно решит одобрить иммиграцию, приемлемой для нее моделью может стать Канада, где всех потенциальных иммигрантов оценивают с точки зрения пользы, которую они способны принести стране.
Следующая важная проблема Японии после иммиграции – это последствия поведения японцев в годы мировой войны в отношении Китая и Кореи и их влияние на современные контакты с этими странами. Накануне и в ходе Второй мировой войны японцы совершали жуткие преступления против человечности в других азиатских странах, причем особенно досталось именно Китаю и Корее. Задолго до «официального» объявления войны 7 декабря 1941 года Япония затеяла полномасштабную необъявленную войну против Китая (с 1937 года). Японские военные истребили миллионы китайцев, нередко прибегая к совершенно варварским способам – например, связывали китайских заключенных и отрабатывали на них штыковые атаки, чтобы «закалить дух» японских солдат, убили сто тысяч китайских граждан в Нанкине в декабре 1937 – январе 1938 года и ликвидировали множество китайцев в отместку за «Рейд Дулиттла»[87] в апреле 1942 года. Хотя в нынешней Японии принято отрицать эти расправы над мирными гражданами, они хорошо задокументированы – не только китайцами, но и иностранными наблюдателями, а также сохранились многочисленные фотографии, сделанные самими японскими солдатами. (Желающие могут изучить более 400 таких снимков в книге Ши Янга и Джеймса Ина «Резня в Нанкине: неопровержимая история в фотографиях», опубликованной в 1999 году.) Корею Япония аннексировала в 1910 году, ввела в школах обучение на японском языке на все 35 лет оккупации, вынудила немалое число кореянок и женщин других национальностей сделаться секс-рабынями в борделях для японских военных и заставила множество корейцев трудиться (фактически на положении рабов) на благо Японии.
В результате ненависть к Японии до сих пор широко распространена в Китае и Корее. По мнению китайцев и корейцев, Япония мало что сделала для того, чтобы признать свои зверства, извиниться за них или хотя бы выразить сожаление. Население Китая сегодня в 11 раз превышает население Японии, тогда как совокупное население Южной и Северной Кореи составляет более половины населения Японии. Китай и Северная Корея обладают ядерным оружием. Еще Китай и обе Кореи располагают многочисленными, хорошо обученными и оснащенными армиями, тогда как вооруженные силы Японии остаются незначительными вследствие навязанной американцами конституции и вследствие нынешнего японского пацифизма. Северная Корея время от времени производит запуски ракет в сторону Японии, дабы продемонстрировать их способность поражать цели на японской территории. При этом Япония ведет территориальные споры с Китаем и Южной Кореей из-за ряда необитаемых крошечных островков, которые сами по себе не имеют никакой ценности, но важны из-за рыбных ресурсов, подводных запасов газа и полезных ископаемых в акватории вокруг. Мне представляется, что это сочетание фактов в долгосрочной перспективе сулит Японии немалую опасность.
Что касается азиатской оценки восприятия Японией событий Второй мировой войны, вот мнение Ли Куан Ю, зоркого наблюдателя, который, занимая на протяжении нескольких десятилетий пост премьер-министра Сингапура, хорошо узнал Японию, Китай, Корею и их лидеров: «В отличие от немцев, японцы не пережили катарсис и не избавились от пороков своей системы. Они не рассказывают своей молодежи о том зле, которое творили. Хасимото [японский премьер-министр] выразил глубокие сожаления в связи с 52-й годовщиной окончания Второй мировой войны (1997) и заявил о глубоком раскаянии в ходе визита в Пекин в сентябре 1997 года. Однако он извинился вовсе не так, как хотели бы того китайцы и корейцы от главы Японии. Лично я не понимаю, почему японцы столь упорно не желают признавать свои ошибки, просить прощения – и двигаться дальше. Нет, по какой-то причине они не хотят извиняться. Извиниться значит признать, что совершил ошибку. Выразить сожаление или раскаяние значит просто передать личные ощущения. Они отрицают резню в Нанкине, отвергают факты похищения корейских, филиппинских, голландских женщин и женщин других национальностей, служивших «женщинами для утех» (эвфемизм для принудительного секса); отрицают проведение жестоких биологических экспериментов на живых китайцах, корейцах, монголах, русских и прочих военнопленных в Маньчжурии. В каждом случае только после неопровержимых доказательств на основе их собственных документов они неохотно соглашаются, что нечто подобное могло иметь место. Это внушает подозрения относительно намерений Японии в будущем. Нынешнее поведение Японии служит предвестником ее будущего поведения. Если кто-то стыдится своего прошлого, менее вероятно, что он захочет его повторить».
Каждый год среди моих студентов в университете Калифорнии в Лос-Анджелесе оказываются студенты из Японии, которые рассказывают мне о своем обучении дома и об опыте переселения в Калифорнию. По их словам, на уроках истории в японских школах Второй мировой войне уделяется мало времени («эта война длилась всего несколько лет тысячелетней японской истории»), почти ничего не говорится о роли Японии как агрессора, зато подчеркивается количество жертв (две атомные бомбы погубили около 120 000 японцев) и не упоминается, что японцы несут ответственность за гибель миллионов людей, в том числе нескольких миллионов собственных солдат и мирных жителей; а США обвиняют в том, что Америка обманом побудила Японию развязать войну. (По справедливости, корейские, китайские и американские учебники истории излагают каждый собственную версию Второй мировой войны.) Моих японских студентов шокирует, когда они вступают в азиатские студенческие общины Лос-Анджелеса, сталкиваются с корейскими и китайскими студентами – и впервые узнают от тех о японских военных преступлениях, которые до сих пор заставляют ненавидеть Японию выходцев из этих стран.
В то же время некоторые мои японские студенты и многие другие японцы ссылаются на многочисленные извинения, принесенные японскими политиками, и спрашивают: «Разве Япония уже не извинилась?» Если коротко, то нет, потому что извинения звучат неубедительно и сопровождаются заявлениями, которые минимизируют или вовсе отрицают японскую ответственность за преступления. Более развернутый ответ побуждает сравнить Японию с Германией, которая демонстрирует противоположный подход к осознанию своей истории. Почему подход Германии в значительной степени переубедил ее бывших врагов, тогда как подход Японии не убеждает ее главных жертв, Китай и Корею? В главе 6 описаны разнообразные способы, какими лидеры Германии выражали раскаяние и принимали на себя ответственность; еще там говорилось, что немецких школьников учат помнить о преступлениях, совершенных их соотечественниками. Наверняка китайцев и корейцев возможно убедить в искренности раскаяния Японии. Не исключены символические жесты, аналогичные немецким: скажем, премьер-министр Японии мог бы посетить Нанкин, упасть на колени перед китайцами и попросить прощения за Нанкинскую резню. По всей Японии могли бы появиться музеи и памятники, а в бывших лагерях для военнопленных можно вывесить фотографии и подробные описания злодеяний военного времени. Сюда следовало бы регулярно возить японских школьников на экскурсии – по самой Японии и в такие места, как Нанкин, Сандакан, Батаан[88]