Что касается наших культурных преимуществ, одним из них является сильное чувство национальной идентичности (фактор № 6 в нашем списке). На протяжении всей истории США большинство американцев верило в уникальность страны, считало ее достойной восхищения и гордилось своей родиной. Неамериканцы часто отмечают оптимизм и готовность американцев к действиям: мы рассматриваем проблемы как существующие и требующие решения.
Другое наше культурное преимущество – американская гибкость (фактор № 10 в нашем списке), что выражается во многом. Американцы меняют место жительства в среднем каждые пять лет, намного чаще граждан других стран, которые обсуждаются в данной книге. Передача власти между нашими двумя основными политическими партиями происходит часто, а применительно к должности президента такой переход состоялся девять раз за последние 70 лет. Наша долгая история господства двух основных политических партий – Демократическая действует с 1820-х годов, а Республиканская с 1854 года – есть, скорее, признак гибкости, чем жесткости. Все дело в том, что всякий раз, когда появлялась третья значимая сила (например, «Лосиная» партия Теодора Рузвельта, Прогрессивная партия Генри Уоллеса и Американская независимая партия Джорджа Уоллеса[103]), вскоре она исчезла, поскольку ее программу «перенимала» частично та либо другая из двух основных партий. США также свойственна гибкость в отношении базовых ценностей. С одной стороны, наши декларируемые базовые ценности (фактор № 11) свободы, равенства и демократии официально не подлежат пересмотру (хотя есть сомнения в повсеместности их применения). С другой стороны, США за последние 70 лет отказались от ряда давних ценностей, которые были признаны устаревшими: внешнеполитическую изоляцию отвергли после Второй мировой войны, а дискриминация женщин и расовая дискриминация ушли в прошлое с 1950-х годов.
Теперь о наших недостатках. Первым шагом любой нации, желающей преодолеть общенациональный кризис, должно стать достижение общего согласия относительно того, что страна действительно находится в кризисе (фактор № 1); далее следует принять на себя ответственность за свои проблемы (фактор № 2), а не винить в них «других» (другие страны или группы внутри страны), и провести честную самооценку, чтобы понять, а что, собственно, «испортилось» (фактор № 7). США по-прежнему далеки от этих первых шагов. Американцев все больше тревожит текущее состояние нашей страны, однако мы до сих пор не пришли к единому мнению о происходящем. Честная самооценка сегодня явно в дефиците. Отсутствует общее признание того факта, что нашими фундаментальными проблемами являются политическая поляризация, явка на выборах и препятствия в регистрации избирателей, неравенство, уменьшение социально-экономической мобильности и сокращение государственных инвестиций в образование и общественные блага. Многие американские политики и избиратели прилагают все усилия к тому, чтобы усугубить эти проблемы, а не чтобы их решить. Слишком многие американцы стремятся обвинить в наших проблемах не самих себя, а других: чаще всего винят Китай, Мексику и нелегальных иммигрантов.
Богатые и влиятельные американцы, обладающие диспропорционально большой властью, склонны признавать, что со страной что-то не так, но вместо того, чтобы обратить свое богатство и влияние на поиск решений, они ищут способы избежать проблем американского общества для самих себя и своих семей. В настоящее время излюбленные, назовем их так, стратегии побега подразумевают покупку недвижимости в Новой Зеландии (самом изолированном государстве первого мира) или переделку заброшенных подземных ракетных шахт в роскошные уединенные бункеры (см. источник 10.2). Но как долго эта изысканная микроцивилизация в бункерах или даже сообщество «сливок» в Новой Зеландии проживет, если США падут? Несколько дней? Несколько недель? Или несколько месяцев? Это мировосприятие отлично передает следующий язвительный диалог:
ВОПРОС. Когда США начнут серьезно относиться к своим проблемам?
ОТВЕТ. Когда влиятельные и богатые американцы ощутят физическую угрозу.
К этому ответу я добавил бы вот что: когда влиятельные и богатые американцы поймут, что никакие привычные действия больше не гарантируют им физической безопасности, если большинство прочих американцев разозлится, разочаруется и реально утратит надежду.
Наш другой большой недостаток таков: среди дюжины прогностических факторов успеха (см. Таблицу 1.2) к США, пожалуй, категорически неприменим тот, который характеризует готовность учиться на моделях преодоления кризиса в других странах (фактор № 5). Наш отказ учиться на примерах других проистекает из веры в американскую «исключительность»: мы верим, что США настолько уникальны, что никакой опыт любой другой страны для нас не годится. Конечно, это полная ерунда: да, США действительно выделяются во многих отношениях, но все народы, общества, правительства и демократии имеют общие черты, позволяющие всем учиться друг у друга.
В частности, наш сосед Канада, как и США, является богатой демократией с большой территорией, малой плотностью населения, доминирующим английским языком, свободой выбора, обусловленной географическим положением, она богата минеральными ресурсами, а ее население составляют в основном иммигранты, прибывавшие сюда с 1600 года нашей эры. Мировая роль Канады отличается от американской, но Канады и США сталкиваются с одними и теми же общечеловеческими проблемами. Многие канадские социальные и политические практики резко отличаются от практик США; к примеру, это справедливо для общенациональных программ здравоохранения, иммиграции, образования, пенитенциарной системы и баланса между интересами личности и общества. Некоторые проблемы, по мнению американцев, не поддающиеся разрешению, канадцы решают способами, получающими широкую общественную поддержку. Например, условия приема иммигрантов в Канаде более тщательно проработаны и кажутся рациональнее, чем в США. Потому 80 % канадцев считают иммиграцию полезной для канадской экономики – сравните нынешние споры в США по поводу иммиграции. Но американское игнорирование опыта соседей поистине поразительно. Поскольку большинство канадцев говорит по-английски, живет буквально «за углом» и использует принятую в США систему телефонных кодов городов, многие американцы даже не воспринимают Канаду как отдельную страну. Они не понимают, насколько Канада отличается и сколько мы, американцы, могли бы извлечь полезного из ее опыта для решения наших собственных проблем.
Отношение американцев к Западной Европе на первый взгляд не совпадает с нашим отношением к Канаде. Для нас очевидно, что Западная Европа отличается от США (чего, повторюсь, не скажешь о Канаде). Начнем с того, что Западная Европа находится далеко от США, минимум в пяти часах полета, а не в пределах короткой поездки на автомобиле. Там почему-то говорят на других языках, кроме английского, и похваляются долгой историей, не связанной с недавней иммиграцией. Тем не менее, западноевропейские страны суть богатые демократии, которым присущи вполне знакомые американцам проблемы (здравоохранение, образование, тюрьмы и пр.). Вот только они как-то решают эти проблемы. В частности, европейские правительства финансируют здравоохранение, общественный транспорт, образование, заботу о пожилых, искусство и другие области повседневной жизни – словом, делают именно то, что американцы презрительно именуют «насаждением социализма»». Пусть в США доход на душу населения немного выше, чем в большинстве европейских стран, продолжительность жизни и показатель личной удовлетворенности в Западной Европе превосходят американские аналоги.
Это подсказывает, что нам есть чему поучиться у западноевропейцев. Но недавняя история США предлагает считаные примеры стремления перенимать опыт Западной Европы и Канады, не говоря уже об Японии эпохи Мэйдзи, поскольку мы убеждены, что американские методы лучше западноевропейских и канадских, и что США есть особый случай, для которого совершенно не годятся западноевропейские и канадские модели. Такое негативное отношение к чужому опыту лишает нас возможности, полезной для многих индивидов и стран: речь о возможности повторять шаги тех, кто успешно преодолевал схожие кризисы.
Два последних фактора олицетворяют один незначительный недостаток и передают одно послание. Под недостатком я имею в виду нежелание американцев терпеть национальные неудачи и мириться с провалами (фактор № 9), ибо это противоречит нашей деятельной натуре и нашему стремлению к успеху. По сравнению с англичанами, которые вытерпели унижение Суэцкого кризиса 1956 года, с японцами и немцами, которые оправились от сокрушительного поражения во Второй мировой войне (а немцы еще и от поражения в Первой мировой войне), американцы продемонстрировали, что провал войны во Вьетнаме разобщил нас и оставил незаживающую рану в обществе. Что касается послания, оно таково: США оставляют смешанное впечатление своими предыдущими попытками преодоления кризисов (фактор № 8). Мы не терпели поражения в войне и не были оккупированы, как Япония и Германия, к нам не вторгались, как в Финляндию, нам не угрожали вторжением, как Великобритании и Австралии; мы не переживали столь масштабных преобразований, как Япония в 1868–1912 годах или как Великобритания в 1945–1946 годах и в последующие десятилетия. Но США вынесли долгую гражданскую войну, угрожавшую национальному единству, справились с Великой депрессией 1930-х годов и успешно отказались от самоизоляции мирного времени ради военного сотрудничества в годы Второй мировой войны.
В предыдущих параграфах я подвел итоги анализа дюжины прогностических факторов применительно к США. Географические особенности, обеспечивающие свободу выбора, крепкая национальная идентичность и долгая история нашей гибкости – вот факторы, сулящие благоприятные перспективы. Среди барьеров на пути к светлому будущему назову отсутствие общего признания того факта, что страна действительно находится в кризисе, наше стремление обвинять других в наших проблемах и неготовность брать на себя ответственность, желание многих влиятельных американцев заботиться о себе, а не о стране в целом, и наше нежелание учиться на о