К: Сделайте какое-нибудь предложение.
Д: Хорошо, это то, о чем я пытался Вас спросить. Я скажу премьер-министру, что если она не подумает…
К: Но сегодня до 21:00 сделайте предложение, чтобы запутать вопрос. Или вас осудят.
Д: Я поговорю с ней еще раз.
ПОСОЛ ДОБРЫНИН – КИССИНДЖЕР
Пятница, 26 октября 1973 года
До 18:30
К: Анатолий, пару часов назад нам сказали, что идет сообщение по горячей линии.
Д: Может быть. У меня нет информации. Обычно они проходят по горячей линии не более двух-трех минут.
К: Заседание Совета Безопасности начнется в 21:00.
Д: Вы получаете новости из вашего посольства?
К: Я не знаю, от кого мы получили информацию. Если это важно, какие бы суждения мы в конечном итоге ни вынесли по этому поводу, мы постараемся избежать нового [кризиса].
Д: Я знаю, что президент сегодня выступает с речью, а у меня только обычные телеграммы. У меня нет ни одной телеграммы по главному вопросу, кроме одного вопроса о социалистических странах в ООН [имеет в виду восточноевропейские государства-сателлиты]. Я не могу ответить на Ваш вопрос. Иногда они присылают мне «молнии».
К: Позвольте мне узнать, откуда мы получили информацию, и я Вам перезвоню.
ПРЕЗИДЕНТ – КИССИНДЖЕР
Пятница, 26 октября 1973 года
18:30
К: Господин президент.
Н: Есть ли какое-то новое развитие в делах с ООН или Генеральным секретарем, которые просили бы нас принять участие в…
К: Еще нет.
Н: В одном случае это миротворческие силы, а в другом – силы наблюдателей.
К: Мы ни при каких обстоятельствах не одобрим миротворческие силы. Это то, что заказал Совет Безопасности.
Н: Они согласились с этим…
К: Насчет сил наблюдателей нас еще не спрашивали, но мы можем сказать, что у нас есть основания полагать, что нас спросят.
Н: И Советы указывают, что они этого хотят. Они уже отправлены?
К: Они посылают семьдесят человек, но мы не должны хвалить их за это.
Н: Нет, нет. Хорошо, я попробую избежать этого.
ПОСОЛ ДОБРЫНИН – КИССИНДЖЕР
Пятница, 26 октября 1973 года
18:45
К: Анатолий, мы так понимаем, что о тревоге было оповещено с вашей стороны, просто по горячей линии.
Д: Возможно, потому, что в южной части Суэцкого канала идут бои. Это мое предположение.
К: Для Вашей информации, мы настоятельно призываем Израиль сделать какое-то предложение египтянам по этому поводу.
Д: Совет Безопасности уже заседает?
К: Нет, сегодня в 21:00.
Д: Если у нас что-нибудь будет, я, конечно, свяжусь с Вами.
К: Хорошо, я был бы признателен.
ДИРЕКТОР ЦРУ УИЛЬЯМ КОЛБИ – КИССИНДЖЕР
Пятница, 26 октября 1973 года
18:55
К: В течение двух часов нас предупреждали по горячей линии о поступлении сообщения, что является [довольно] странной процедурой. Мы становимся такими параноиками, что я просто задаюсь вопросом, является ли это признаком свершившегося факта. Вы что-нибудь подобрали?
Ко: Те, кто находился недалеко от Египта, очевидно, сменили позицию. Они действовали довольно тихо. Есть только один Садат. Он действительно очень огорчен. Вы видели его послание.
К: Вы имеете в виду его послание для меня?
Ко: Да, я его не виню. Это настоящая проблемка. Позвольте мне провести проверку и перезвонить Вам.
УИЛЬЯМ КОЛБИ – КИССИНДЖЕР
Пятница, 26 октября 1973 года
19:02
Ко: Мы не находим ничего особенного. Это были советские воздушные перевозки. […]
[…]
Ко: Нет, эти пушки слишком далеко, чтобы быть полезными в Александрии. Есть такая малая вероятность, чтобы они представляли собой какую-то угрозу.
К: Как Вы думаете, в среду мы излишне остро отреагировали на это письмо?
Ко: Я не думаю, что у Вас был какой-то выбор. У Советов, возможно, и не было намерения идти намного дальше, но все определенно выглядело именно так. Ваше письмо было откровенным и хорошим. Вы имеете в виду объявление тревоги?
К: Да.
Ко: Возможно, мы пошли немного дальше с оповещением по всему миру о мероприятиях по тревоге.
К: Мне просто интересно, какое это оказало влияние на них. Либо они…
Ко: По всему миру – это единственно правильное решение. Я думаю, Вы передали им важное сообщение.
К: Хорошо, спасибо.
…
Вечером 26 октября президент провел пресс-конференцию. Он пережил три недели необычайного напряжения: переговоры об отставке Агню и ее завершении, выбор нового вице-президента, начало войны на Ближнем Востоке, компромисс Стенниса, «субботняя ночная резня», начало процесса импичмента, письмо Брежнева и объявление о повышенной тревоге. Все это вместе дает несколько перегруженное описание, особенно при сравнении советского вызова, брошенного двумя сутками ранее, с кубинским ракетным кризисом, а также действия президента по отношению к Советскому Союзу, напоминающие минирование северовьетнамских портов.
История предлагает множество примеров кризисов, которые, казалось бы, были преодолены вновь, когда проигравшие заявляли о своей победе и устраивали переосмысление событий. Также было беспрецедентное уведомление о скором сообщении по горячей лини, которое, вопреки назначению горячей линии, а именно скорости, не было доставлено через два часа после того, как мы получили уведомление. Я выразил обеспокоенность Хейгу, который обсудил ее с Никсоном, в результате чего произошел следующий телефонный разговор.
ГЕНЕРАЛ ХЕЙГ – ПОСОЛ ДОБРЫНИН
Пятница, 26 октября 1973 года
20:04
…
Х: Послушайте, я только что вернулся от президента и сказал ему, что его сегодняшние высказывания были, по моему мнению, преувеличены и будут неправильно истолкованы.
Д: Ага.
Х: И я хотел, чтобы Вы знали, что он никоим образом не имел намерения рисовать ситуацию так резко, как у него получилось. То, что он пытался сделать, – и я не думаю, что это сработало, – он думал, что делает это, но, будучи в составе слушателей, я не думал, что он это сделал, пытался подчеркнуть свои сильные личные отношения с г-ном Брежневым, но мне так совсем не показалось.
Д: Да, мне это тоже не показалось.
Х: Нет. И он очень расстроен из-за этого, потому что он не хотел, чтобы так выглядело.
Д: Понимаете, генерал, я хотел бы сказать только об одном частном наблюдении. Это мое собственное, но, может быть, это полезно для Вас и для президента.
Х: Конечно.
Д: Что на самом деле в Москве они очень расстроены, и, если позволите использовать это слово – я высказываю свое собственное мнение, Вы не должны сомневаться в этом.
Х: Я понимаю.
Д: Потому что я не знал, что Вы мне позвоните.
Х: Верно.
Д: Но я думаю, что понимание между нами по этому поводу очень важно. Но они очень сердиты, потому что считают, что вы создали все это по причинам, которых мы не знаем, – мы не хотим обсуждать это, – но из-за искусственного кризиса, зачем? И когда Вы сравниваете это даже с кубинским кризисом, это действительно, извините, но это выходит за рамки любого сравнения. Из-за чего? Я хотел бы упомянуть только одну деталь: мы [постоянно] на связи с Генри по всем вопросам, большим и малым.
Х: Да.
Д: В начале каждого часа. Но что случилось ночью? Когда я передал это письмо, все было так, как сказал президент: я определил, что он ответил жестко. Все в порядке. Обычная процедура – через конфиденциальный канал. Но пока мы не получили письмо, Генри не упомянул ни слова о том, что вы собираетесь объявить о состоянии повышенной боевой готовности. Это самый простой способ – просто позвонить и сказать послу: послушайте, президент очень твердо настроен, поэтому, если вы действительно собираетесь упорствовать, извините – ну, вы можете использовать любой язык, который вам нравится, жесткий или не жесткий, или дипломатичный, – но мы будем вынуждены сделать это. Потом свяжусь с Москвой; Брежнев ответит, и тогда это естественно.
Х: Ага.
Д: Но вы молчали пять часов. Генри и Скоукрофт звонили мне, и они говорят: ответ, ждите ответа, – затем я получу ответ. Ответ был, ну, твердым, как сказал президент. Но он даже не упомянул об этом повышении боеготовности. Кстати, узнаем об этом по радио.
Х: Ага.
Д: Но для меня это выглядит реально нереальным. Потому что, если бы вы реально были обеспокоены, я уверен, что вы сначала связались бы с Брежневым, чтобы узнать, что происходит, если все было реально. Но вас это реально не особо беспокоило, так что это было проще всего – ввести в стране режим повышенной боеготовности, не сообщая нам об этом. Так что я немного, откровенно говоря, говорю вам без злости, без особых эмоций, но мне реально жаль по этому случаю, потому что он навредил очень многому из того, что было сделано, по какой причине все это произошло, мы не знаем реально. Поездка Генри в Москву была такой хорошей. Брежнев проводит с ним столько часов, сколько президент, кстати, никогда не бывает с Громыко. И выглядело так, что все было в порядке. Но затем он создал этот [неясно] кризис, что вы реальны, а мы просто более слабые партнеры, которые противостоят более храбрым Соединенным Штатам. Реально, у нас тоже есть люди вокруг Москвы. Конечно, он выглядит иначе.
Х: Ага. Ну, господин посол, что меня беспокоит, я не думаю, что это вообще отражение настроений здесь.
Д: Ну да.
Х: Например, то, что было сделано в связи с объявлением системы повышенной боеготовности, я уверен, Вы знаете, что это делалось бесчисленное количество раз и по каким-то причинам без особой шумихи.
Д: Да, без шумихи. Почему вы делаете это, д