Дети стали предметом особой заботы правительства… Они должны были подписывать обязательство, называвшееся «Обещание маленького американца»:
За столом я не оставлю ни крошки
Еды на тарелке,
И я не буду есть между приемами пищи, но
Буду ждать ужина [Голдберг, 2012, с. 120].
С точки зрения прогрессизма депрессия вовсе не была полезным этапом «перехода от джина и джаза к традиционным ценностям», а воспринималась вызванной чьими-то происками поломкой общественного механизма, который нужно было исправить целенаправленными мерами. Действующий президент Герберт Гувер по своим личным убеждениям относился именно к таким «прогрессистам», поэтому, столкнувшись с угрозой новой рецессии, не смог остаться в стороне и не помочь страдающему народу:
Я напомнил секретарю[145], что депрессия семидесятых принесла людям массу страданий, которые могли быть предотвращены… Другие члены администрации… вместе со мной считали, что мы должны использовать государственную власть для смягчения ситуации [Hoover, 2011, р. 31].
Читатель. Как интересно! Вы нам рассказывали, что Гувер — ставленник Морганов, а теперь выясняется, что он с ними даже не посоветовался?
Теоретик. Мы не случайно уделили довольно много страниц описанию реального механизма, посредством которого достигался в тогдашней Америки консенсус элиты, — президентских выборов. Американские президенты никогда не были «ставленниками», и уж тем более «марионетками» какой-то одной семьи; они являлись компромиссными фигурами, выбранными из имевшихся кандидатов по принципу своего рода «равноудаленности» от основных центров Власти. Влияние, которое непосредственные спонсоры имели на свежевыбранного президента, ограничивалось назначением нужных спонсорам людей в его администрацию; но решения по ключевым вопросам президент принимал сам, сам выбирал, советоваться ли ему со спонсорами или обойтись услугами других консультантов.
В период всеобщего процветания такая самостоятельность угрожала интересам всей элиты куда меньше, чем явная ангажированность президента в пользу одного из кланов. Ну а что получилось, когда такой самостоятельный президент начал действовать в условиях кризиса, мы сейчас и увидим.
Гувер действовал быстро и решительно. Наиболее важным его действием был созыв серии совещаний в Белом доме, на которые приглашались ведущие финансисты и промышленники страны. Целью этих совещаний было убедить приглашенных удерживать ставки заработной платы и увеличить инвестиции… Первое совещание прошло 18 ноября 1929 года [Ротбард, 2002].
Как видите, популярный миф о том, что «Гувер ничего не делал, а Рузвельт спас страну», неверен по меньшей мере в первой своей части. Гувер начал спасать страну сразу же после октябрьского биржевого краха и занимался этим до последнего дня в Белом доме. К какому результату привели его активные действия — уже другой вопрос[146]; но до этого момента оставалось еще целых три года.
Практик. Опять несколько слов об экономической теории. Весной 1930 года в США начался структурный кризис, который, до исправления соответствующих диспропорций, происходит с достаточно высокими темпами спада (около ю% в год). Остановить его теми инструментами, которые на тот момент были в руках американской элиты (как правительства, так и бизнеса), было невозможно. Гувер использовал все возможные инструменты (и ровно те же, которые потом использовал Рузвельт). Но они давали превышение ВВП на 2–3 % в год, что на фоне 10 %-ного падения было совершенно незаметно. Но в конце 1932 года (то есть сразу после выборов в ноябре) экономика вернулась к равновесному состоянию (на более низком уровне), структурный кризис закончился — и Рузвельт пожал все лавры той политики, которую реально разработал Гувер. Ничего нового — такая же история была у Джимми Картера почти через полвека.
Теоретик. Возвращаемся к началу кризиса. В течение ноября 1929 года Гувер поставил задачу сохранения заработной платы всем крупным отраслям промышленности. В том же месяце он поручил учрежденному в июне 1929 года Федеральному комитету по делам фермеров регулировать цены на сельхозтовары, не допуская их снижения (путем централизованных закупок и субсидий). В декабре Гувер создал отдел общественного строительства при Министерстве торговли — с целью организации общественных работ, на которых планировалось занять безработных. Фактически все основные моменты будущего «Нового курса» были реализованы в первые же месяцы рецессии (регулирование промышленности и сельского хозяйства, общественные работы); однако Гувер на этом не остановился. На очереди было регулирование внешней торговли и финансовых рынков.
17 июня 1930 года Гувер подписал долго готовившийся закон Смута-Хоули, резко повышавший ввозные пошлины практически на все товары. Ответные действия европейских держав можно было легко предсказать, как и резкое падение международной торговли вслед за этим «обменом любезностями»; однако в своем стремлении «защитить» американскую экономику от конкуренции импортных товаров Гувер пошел даже на первую открытую конфронтацию со своими главными спонсорами:
«Я буквально на коленях умолял Гувера наложить вето на идиотский тариф Смута-Хоули», — рассказывал Томас Ламонт [Chernow, 2010, ch. 17].
Еще бы — дом Морганов не только зарабатывал на международных финансовых операциях, но и активно кредитовал европейских заемщиков. После принятия тарифа их экспорт в США неизбежно сократится, а следовательно, откуда они возьмут доллары для возврата кредитов? Но Гувер спокойно проигнорировал мольбы еще недавно всемогущего банкира и продолжил заботиться о народе.
В июле 1930 года Гувер учредил Плановый комитет для регулирования рынка недвижимости, в сентябре — запретил иммиграцию в США, а в октябре атаковал Нью-Йоркскую фондовую биржу[147], заставив ее прекратить предоставление ссуд под «короткие продажи». В феврале 1931 года Гувер «протащил через Конгресс» закон о стабилизации занятости, предусматривавший выделение еще 1 млрд долларов на общественные работы. 4 октября[148] 1931 года президент провел секретное совещание с крупнейшими финансовыми организациями США[149], убеждая их создать Национальную кредитную корпорацию, которая предотвращала бы банкротства банков, выделяя им денежные средства. Под угрозой принятия законов, делающих участие в такой корпорации обязательным, финансисты согласились поучаствовать в ней добровольно, скинувшись на общую сумму в 500 млн долларов.
Наконец, в январе 1932 года Гувер провел через Конгресс создание Корпорации финансирования реконструкции (RFC) — крупнейшей частно-государственной финансовой компании, обладающей правом эмиссии облигаций на сумму 1,5 млрд долларов. Руководить этой корпорацией президент предложил небезызвестному Бернарду Баруху, но тот по причине, которая вскоре станет понятной, отказался. RFC тут же начала выдавать ссуды, за 1932 год влив в экономику 2,3 млрд долларов[150]. Как видите, Гувер не сидел сложа руки и по части расходования государственных и кредитных средств не знал себе равных[151]. Однако вместо окончания депрессии результатом его деятельности стали дальнейший рост безработицы и очередная волна банкротств мелких и средних банков, начавшаяся в конце 1932 года.
Казалось бы, уже к 1931 году самые твердолобые «прогрессисты» могли понять, что «решительные меры» по борьбе с депрессией привели к противоположным результатам[152]. Но убеждения потому и называются убеждениями, а не «мнениями» или «гипотезами», что они не меняются под воздействием даже самых очевидных фактов. Убежденный сторонник государственного вмешательства в экономику будет объяснять любые проблемы тем, что такое вмешательство было недостаточным (неправильным) или проводилось в жизнь не тем человеком. Именно так относился к деятельности Гувера уже знакомый нам «одинокий волк с Уолл-стрит»[153]Бернард Барух:
В апреле 1931 года он сказал Мак-Аду: «Процесс восстановления идет мало-помалу. Это очень неприятно, но я не верю, что правительство сможет как-то ускорить дело. Каждый раз, когда оно пытается, становится только хуже» [Schwartz, 1981, р. 258].
Практик. Еще одно небольшое отступление. Мы видим, что отсутствие правильной экономической теории может привести к тяжелым последствиям. Понимания реальных причин ПЭК-кризиса и его отличия от кризиса циклического в экономической науке тогда не было, и это привело к очень тяжелым последствиям. Отметим, что в мейнстримовской версии экономики его нет и сейчас.
Теоретик. Поуправляв (в качестве директора Военно-промышленного комитета) экономикой США в 1917–1918 году, Барух был не просто прогрессистом, а прогрессистом, проверившим идеи на практике. В своей деятельности он руководствовался прежде всего принципом практической целесообразности:
Разговаривая с бизнесменами, он [Барух] подчеркивал необходимость государственного планирования в духе старого Военно-промышленного комитета. Общаясь с людьми, которых он считал фанатично прогрессивными, Барух делал акцент на терпимости и преемственности… Барух, в отличие от Раскоба, не хотел связывать себя с определенной программой или кандидатом. Он хотел сохранять свое влияние, а не тратить его попусту; для него выживание было важнее успеха [Schlesinger, 2003].
Уже в 1931 году Барух прекрасно понимал глубину текущего кризиса: