Сходите на вокзал старой балтиморско-огайской железной дороги, — то ли в шутку, то ли всерьез говорил он Фрэнку Кенту, — посмотрите, он все еще там, и сохранились ли рельсы в железнодорожном полотне? Люди в Балтиморе еще что-то едят и носят одежду? Или мы уже окончательно вернулись к дикости? [Schwartz, 1981, р. 258]
Однако столь же хорошо Барух понимал и ограниченность собственных возможностей. Командовать экономикой в масштабе страны — дело нехитрое; но чтобы такое командование принесло реальные результаты, требовалось нечто большее, чем должность директора Корпорации финансовой реконструкции. Требовался элитный консенсус (подобный тому, который сложился вокруг Вильсона в конце 1910-х), хорошая команда исполнителей[154] и согласованный план действий, основанный на адекватной теории. Барух был готов поддержать любое имевшее шанс на успех начинание, но собственного плана у него не имелось; в конце концов, он был биржевым спекулянтом, а не строителем империй.
Читатель. Все интереснее и интереснее! Это что же получается, все прогрессисты оказались в правительстве Гувера? А элита только глядела со стороны, как они будут ее спасать?
Теоретик. А что вас удивляет? Любой кризис — серьезное испытание прежде всего для картины мира, сложившейся в головах элиты; ведь обычно ее представители считаю себя самыми умными и лучше всех разбирающимися в жизни[155], и тут вдруг какой-то кризис! Первая и самая понятная реакция — пусть разбираются вассалы, это они напортачили. Осознать, что нужно самим что-то менять в сложившейся ситуации, способны очень немногие. Тем интереснее, кто же были эти немногие в Америке начала XX века.
Практик. Ну и не нужно забывать, что у управляющих вассалов есть ощущение личной ответственности за конкретные решения, а у членов элиты оно выражено значительно слабее.
Читатель. Из списка богатейших семей остались только Дюпоны, неужели они?
Теоретик. Вот именно, неужели? Кого мы вспоминаем, рассуждая о знаменитых американских богачах? Морганов, Рокфеллеров, иногда Форда, совсем уж упертые конспирологи — Баруха; но фамилия «Дюпон», как правило, остается забытой. А между тем вечно остающиеся в тени Дюпоны сыграли в формировании «Нового курса» едва ли не решающую роль.
Династия Дюпонов уже к началу XX века насчитывала несколько поколений и несколько ветвей семьи, что в 1902 году привело к угрозе потери семейного бизнеса (а заключался он, на минуточку, в производстве пороха). Большая часть Дюпонов к этому времени не интересовалась управлением делами DuPont de Nemours и решила банально продать предприятия; семейный бизнес уцелел только благодаря трем двоюродным братьям (каждый из разной ветви) — Колеману, Альфреду и Пьеру Дюпонам. С помощью молодого и весьма талантливого секретаря Пьера — Джона Раскоба — они учредили совместную компанию и выкупили у родственников контрольный пакет акций.
В 1914 году Колеман Дюпон тяжело заболел, и его пакет акций путем закулисных махинаций приобрел Пьер, что, разумеется, не понравилось Альфреду, лишившемуся контроля над бизнесом. С 1916 по 1918 год он пробовал оспорить в суде права Пьера, но потерпел неудачу и вышел из состава директоров DuPont de Nemours. Таким образом, к началу 1930-х главными представителями семьи Дюпонов стал Пьер Дюпон (со своим бессменным партнером Джоном Раскобом). Как мы уже знаем, в середине 1920-х они стали главными спонсорами Демократической партии; теперь самое время сказать о том, зачем они это сделали:
Пьер Дюпон… придерживался мнения, что богатые не должны нести бремени налогообложения. Налоги, полагал Дюпон, должен платить рабочий, а не «производительный» класс (под которым он понимал крупных работодателей). Эту же точку зрения разделял Джон Раскоб… эти два выдающихся джентльмена додумались до блестящей схемы: они захватят контроль над Демократической партией и поручат ей отменить сухой закон. После этого они введут налог на пиво, напиток рабочего класса. Предполагаемые сборы составят 1,3 млрд долларов, что позволит на 50 % сократить корпоративные и личные налоги. Губернатор Нью-Йорка Эл Смит стал орудием дюпоновского плана [McElvaine, 1993, ch. 1].
В отличие от других представителей правящей элиты, Дюпоны рассматривали государственное вмешательство в экономику как нормальное и желательное подспорье к ведению бизнеса. С наступлением Великой депрессии Дюпоны столь же энергично включились в планирование новых[156] отношений между трудом и капиталом:
Альфред… проповедовал не просто гуманизм, а гуманизм с точки зрения классового подхода. «Если капитализм не собирается остаться на обочине, — объяснял он, — он должен разработать некий план, который защитит трудящихся от кризисов. Это может быть сделано, если разработать честный и всеобъемлющий порядок распределения прибыли, выделив на поддержание благосостояния рабочих тот излишек, который сейчас тратится на интересы вложенного капитала».
Хотя Ламмот Дюпон распределял прибыль несколько иначе, его братья[157] были солидарны с Альфредом в вопросе о необходимости какого-нибудь всеобъемлющего плана. Такой план был предложен в 1931[158] году на съезде Национальной ассоциации производителей электрооборудования президентом General Electric Джерардом Своупом[159]. Своуп предложил обязательную картелизацию всех крупных американских корпораций в федеральные торговые ассоциации; эти ассоциации должны были регулировать объемы производства и цены, удерживая первые на низком уровне, а вторые — на высоком. Соблюдение правил такого «честного бизнеса» должно обеспечиваться правительством, а централизованное планирование — осуществляться национальным экономическим советом, состоящим из руководителей корпораций и профсоюзных лидеров…
План Своупа… получил широкое признание в деловом сообществе, особенно со стороны трех влиятельных организаций: Национальной ассоциации производителей, Торговой палаты США и Национальной промышленной палаты. Дюпоны присутствовали во всех трех, особенно в Национальной промышленной палате… председателем которой был не кто иной, как Иренэ Дюпон [Colby, 1984].
Для биографа Дюпонов связь между их взглядами и планом Своупа представлялась очевидной, однако нам переход от «братья хотели какого-нибудь плана» к «такой план появился» представляется слишком зыбким. Поэтому посмотрим на ситуацию 1931 года в более широком контексте:
Думающие бизнесмены начали понимать, что к чему… Бернард Барух… призывал приостановить антимонопольные законы, чтобы разрешить «промышленное самоуправление с санкции правительства». Уильям Мак-Аду… говорил о Мирно-промышленном комитете[160]. Уолтер Тигл из Standard Oil of New Jersey хотел пересмотреть антимонопольное законодательство, чтобы разрешить «сокращение добычи до имеющегося рыночного спроса». Рудольф Спрекелс, прогрессист времен Теодора Рузвельта… призывал выделить каждой компании честную долю рынка [Schlesinger, 2003].
Не остался в стороне и прямой ставленник Раскоба, лидер Демократической партии Эл Смит:
Эл Смит выдвинул и более серьезное предложение, заявив в октябре 1931 года, что «по меньшей мере необходима умеренная, честно действующая диктатура, иначе мы так и будем иметь дело с обещаниями, остающимися на бумаге» [Colby, 1984, ch. 10].
Как видите, «какие-нибудь» планы предлагались в то время в достаточном количестве. Однако массовую[161] поддержку получил вовсе не «мирно-промышленный комитет» политического тяжеловеса Мак-Аду, а план относительно малоизвестного Джерарда Своупа. Все, что мы уже знаем об устройстве Власти, говорит нам о том, что столь тепло может быть принят только заранее согласованный между ключевыми фигурами план, озвучивать который поручается пользующемуся безусловным доверием спикеру. Биография такого спикера обычно позволяет очертить круг оставшихся за кулисами сюзеренов; кем же был Джерард Своуп, которому выпала честь выступить спикером активной части американской элиты?
Родившийся в семье германских эмигрантов Исаака и Иды Своуп, Джерард Своуп представлял собой классического «self-made man». В возрасте 21 года он работал в магазине General Electric подсобным рабочим за доллар в день[162]. После окончания Массачусетского технологического университета Своуп снова устроился в General Electric — уже квалифицированным инженером. Далее он постепенно продвигался по карьерной лестнице, пока в 1917 году не получил приглашение поработать в правительстве в должности менеджера по снабжению под руководством строителя Панамского канала Джорджа Геталса, входившего в Военно-промышленный комитет Баруха. Другим сотрудником Военно-промышленного комитета в это время был младший брат Джерарда, Герберт, позднее ставший пресс-секретарем и лучшим другом Баруха. По-видимому, участие в делах Военно-промышленного комитета в те годы было большим плюсом к карьере — после войны Своупа снова позвали в General Electric, на этот раз в качестве президента дочерней International General Electric; ну а в 1922 году он стал президентом головной компании.
Уровень связей обоих Своупов с Барухом можно понять, ознакомившись с составом участников званого обеда, который Барух устроил в честь прибывшего в Нью-Йорк Уинстона Черчилля[163]:
В тот вечер