[607] — закрыть «золотое окно» — значило проиграть наверняка…
Читатель. А вы ничего не путаете? Никсон ведь отменил золотой стандарт — и все равно выиграл выборы!
Теоретик. Выиграл, потому что кроме отмены золотого стандарта сделал кое-что еще. И в этом ему помог не кто иной, как Конналли:
Прекращение конвертируемости золота выглядело бы совсем иначе, будь оно представлено как часть позитивной экономической политики, направленной на борьбу с инфляцией… Весной [1971] Никсон и Конналли согласились, что если иностранный спрос на золото заставляет их закрыть золотое окно, следует в тот же момент ввести контроль над ценами и заработной платой. Подобные меры уже обсуждались в виде комиссии по мониторингу зарплаты и цен; однако Никсон понимал, что любой промежуточный шаг сразу же вызовет критику как недостаточно радикальный. Поэтому он решил «перепрыгнуть через всех» и зайти так далеко, чтобы никто не мог жаловаться, что он не пошел дальше. Это означало полную заморозку цен и заработной платы [Stein, 1994, р. 166].
Практик. Любопытно, что «утечки» разнообразных секретов преследовали Никсона все время его пребывания у власти; но его самый главный секрет — об отмене золотого стандарта — был успешно сохранен в тайне. Почему? Возможно потому, что знали о нем кроме Никсона только три человека: Конналли, Шульц и Мак-Кракен[608], непосредственно участвовавшие в выработке решения и понимавшие последствия утечки[609]. Но можно предположить и другой вариант: даже если утечка об этом и была, ее получатели не собирались обнародовать такой секрет.
Теоретик. Как бы там ни было, принятое еще весной решение ждало своего исполнения несколько месяцев. Только когда 9 августа Великобритания попросила у Минфина предоставить очередную партию золота на сумму 3 млрд долларов[610], Конналли осознал, что тянуть дальше некуда. По его настоянию Никсон собрал секретное[611] совещание — не столько для выработки решения, сколько для информирования сотрудников, еще не знавших о «новой экономической политике». 13 августа вертолеты с участниками[612] совещания приземлились в Кэмп-Дэвиде, и в 15:00 началось заседание, завершившее эпоху золотого стандарта в истории человечества.
Никсон вынес на обсуждение три пункта: о заморозке зарплат и цен сроком на 90 дней[613], о мерах по выравниванию платежного баланса (закрытие «золотого окна» и повышение пошлин) и о сокращении налогов для стимулирования экономики. Ранее не посвященный в планы Никсона Бернс[614] пришел в ужас от перспектив отмены золотого стандарта, заявив, что «газета "Правда" напишет об этом как о конце капитализма» и что «если мы сделаем это, цена на золото удвоится»[615].
Практик. Напомним, что золото к 1980 году выросло с 35 до 850 долларов за тройскую унцию. Так что Бернс сильно недоучел эффект отказа от золотого стандарта.
Теоретик. Волкер, которого Конналли как раз для этого с собой и взял, объяснил, что у правительств других стран будут и другие заботы, кроме как скупать золото, — именно для этого и предусмотрено повышение пошлин.
Больше возражающих не было, и участники, разбившись на группы, занялись подготовкой как, собственно, новой экономической политики, так и выступления Никсона по ее поводу. Секретность по-прежнему оставалась на высоте, и когда в воскресенье, 15 августа, в телевизионном выступлении в прайм-тайм Никсон объявил об отмене золотого стандарта и заморозке цен, это стало шоком для абсолютного большинства политиков и бизнесменов[616]. Новая экономическая политика, фактически сводившаяся к возобновлению государственного регулирования, стала фактом — и мгновенно вернула Никсону поддержку большинства американцев. Первыми отреагировали спекулянты — в понедельник, 16 августа, индекс Доу-Джонса вырос на 3 %; затем подключились и остальные:
Почти все редакционные статьи были благоприятными, включая постоянных критиков Никсона вроде The New York Times… призыв Никсона к национальной гордости, отпор спекулянтам и иностранным поставщикам, налоговые льготы — все это нашло отклик в массах. Акции компаний на фондовой бирже и акции Никсона пошли вверх; все опросы показывали подавляющую поддержку его программы, его выступлений и его самого [Stein, 1994, р. 744].
Но Никсон не был бы Никсоном, если бы ограничился только одним, пусть даже и крайним средством:
Затем Никсон агрессивно стимулировал экономику… Он не стал рисковать и сделал все возможное. В оставшиеся месяцы 1971 года Никсон увеличил пособия по социальному обеспечению, увеличил налоговые льготы для бизнеса на инвестиции и снизил ставки налога для физических лиц. Он поручил своему кабинету потратить как можно больше из годового бюджета к середине 1972 года и еще раз повысил размер пособий незадолго до выборов.
Отказывавшийся делать это в 1970-м, Бернс, в свою очередь, резко снизил процентные ставки. Летом 1971 года ставка ФРС составляла 5,5 %, к февралю 1972 года Бернс снизил ее до 3,25 %, и вскоре экономика снова начала расти. Нет никаких сомнений, что именно Никсон попросил Бернса сделать это; указание имеется на магнитофонных записях Никсона, обнародованных после Уотергейта [Madrick, 2012, р. 173].
Стимулирование экономики обошлось бюджету в 46 млрд долларов (суммарный дефицит 1971 и 1972 годов), однако игра стоила свеч; выборы 1972 года стали триумфом Никсона и его Новой экономической политики:
В 1972 году Джордж Макговерн выиграл номинацию от Демократической партии… и это была полная катастрофа. Макговерн, оторванный от рабочего класса, просто не интересовался экономикой, пытаясь победить за счет педалирования морального вопроса войны во Вьетнаме. Выведя часть войск, Никсон снизил остроту этого вопроса; а вот в экономике он ввел контроль над ценами и успешно сдержал инфляцию. Американцы поверили, что Никсон сможет лучше справиться с экономикой, и массового проголосовали за него [Stoller, 2019].
Итак, Никсон блестяще повторил «сто дней» Рузвельта: отменил золотой стандарт, увеличил государственные расходы, запретил ценам расти, продемонстрировал всему миру, что именно он, президент, является настоящим хозяином американской экономики и получил за это подавляющую[617] поддержку избирателей. А вот дальше случилось нечто странное: не прошло и полутора лет, как блестящий популист, опытный интриган и выдающийся президент, обуздавший инфляцию и закончивший войну во Вьетнаме, стал обвиняемым в уголовном процессе о злоупотреблении властью.
Разумеется, мы помним, что для Рузвельта его «Новый курс» закончился второй депрессией 1938 года, потерей контроля над Сенатом, отчаянием начала 1939-го и чудесным спасением за счет мировой войны. Но все это случилось лишь через несколько лет после «Нового курса», а неприятности Никсона начались еще до его триумфальных выборов, 17 июня 1972 года, когда группа «взломщиков» была арестована в отеле «Уотергейт». Кем бы ни были предполагаемые враги Никсона, они начали действовать, не дожидаясь результатов Новой экономической политики, — для них было достаточно самого факта ее объявления.
Если бы вслед за этим произошло что-то вроде создания антирузвельтовской Лиги свободы, разгадать очередную загадку истории было бы просто; однако судьба этой незадачливой Лиги и ее участников многому научила американский истеблишмент. Мы помним, как даже незначительная утечка в прессу подробностей о встрече Дэвида Рокфеллера с Никсоном повлекла за собой серьезные репутационные потери для Chase; можно себе представить, что случилось бы с очередной Лигой, посмевшей открыто критиковать сверхпопулярного президента. Не стоит забывать и о том, что в распоряжении Никсона имелись не только возможности доставить своим врагам серьезные неприятности, но и горячее желание сделать это при каждом удобном случае:
За неполный год, который прошел между публикацией «пентагоновских бумаг» в июне 1971 года и ограблениями «сантехников» в «Уотергейте» в мае и июне 1972-го, Никсон действительно «вселил страх»[618] в своих врагов, как и планировал летом 1971-го. Враги включали не только Кэтрин Грэм, но и разведывательное сообщество (Хелмс и Гувер), и сотрудников Агентства по национальной безопасности… Ко времени взломов большая часть Вашингтона кипела ненавистью к Никсону [Davis, Graham, 2017, р. 542].
Страх вынуждал к осторожности и скрытности, поэтому, чтобы раскрыть реальную интригу, стоявшую за Уотергейтом, нам придется сложить картину из разрозненных фактов — подобно той, которую мы уже сложили в «деле Стросс-Кана». Итак, как же отреагировал крупный бизнес (находившийся, как мы помним, в перекрестном владении многочисленных «старых семей», доверивших управление своими активами наиболее успешной властной группировке «мудрецов») на Новую экономическую политику Никсона?
Прежде всего бизнес осознал, что отныне экономикой заправляет сам Никсон, а не его сотрудники:
Рокфеллер был чрезвычайно заинтересован в согласовании своих намерений с намерениями президента. Но получить прямую аудиенцию у Никсона было непросто… через три недели его [Рокфеллера, после совещания 13 сентября в Белом доме с его участием] попросили представить свои предложения в письменном виде. Мысль о том, что ему отказано в личных встречах, не устраивала Рокфеллера; 18 октября он снова потребовал личной встречи с Никсоном. Ему снова отказали [Prins, 2014].