и к делу CRP даже не просматривалось.
Впоследствии выяснилось, что уверенность Калифано могла основываться на информации, полученной по независимым каналам. Один из участников взлома, Альфред Болдуин[641], сразу же после ареста сообщников обратился за помощью к своему другу-адвокату Роберту Мирто. Мирто подключил к делу другого адвоката, Джона Кассиденто, в воскресенье они встретились с Болдуином, и тот наверняка рассказал некоторые подробности (например, «работал я тут на Никсона, и вышла небольшая неприятность», как всегда говорится в таких случаях). Кассиденто поначалу посоветовал Болдуину молчать, а уже через несколько дней согласовал со следствием судебный иммунитет в обмен на показания против остальных участников. В конце июля Кассиденто позвонил партнеру Калифано Эварду Уильямсу[642] и сообщил, что ведет клиента, которому «есть что сказать про "Уотергейт"».
Очевидно, с тем же успехом Кассиденто мог позвонить Уильямсу и сразу после разговора с Болдуином; однако и в этом случае Калифано узнал бы какие-то подробности лишь вечером в воскресенье, а между тем еще в субботу утром, звоня в The Washington Post, он явно планировал далеко идущую кампанию. Поэтому мы не считаем Болдуина, равно как и Глубокую Глотку, единственным информатором, сыгравшим решающую роль в Уотергейте; успех операции по отстранению Никсона определили согласованные действия многих людей, как и в случае с Кеннеди, часто даже незнакомых друг с другом. История Болдуина интересна другим — ни Вудворд с Бернштейном, ни Глубокая Глотка ничего о ней не знали до пресс-конференции Калифано и О’Брайена 6 сентября 1972 года:
Ссылаясь только на неустановленного «информатора» (Болдуина), демократы впервые обнародовали подробности о взломе 16–17 июня, предполагаемой прослушке Оливера и О'Брайена в мае, доставке записей разговоров в CRP и безуспешных попытках прослушать штаб Макговерна [Hougan, 1984, р. 241].
При подобной информированности нет ничего удивительного в том, что журналистское расследование развивалось куда хуже расследования официального[643]. Новый след в деле появился лишь 31 июля, когда репортеры The New York Times[644] раскопали кое-какую информацию:
31 июля Times сообщила, что окружной прокурор Майами Ричард Герштейн обнаружил подозрительные 89 000 долларов, которые пришли через чеки на банковский счет Бернарда Баркера, одного из взломщиков «Уотергейта». Редактор Post Сассман… разрешил Бернштейну поехать в Майами за подробностями; Бернштейн прибыл в офис окружного прокурора и отказался уходить, пока ему не позволили изучить чеки. Среди них Бернштейн нашел чек на имя Кеннета Дальберга[645], который был сборщиком средств в избирательный фонд республиканцев. Вудворд позвонил Дальбергу, и тот сказал, что доставил чек Морису Стансу, финансовому директору избирательной кампании Никсона [Garment, 2000, р. 118].
Результатом стала статья «Подозреваемые в установке жучков получали деньги из предвыборного фонда», вышедшая в Post 1 августа 1972 года. Однако это был последний успех Вудворда и Бернштейна в их журналистском расследовании; все дальнейшие попытки выяснить, как чек Дальберга попал к Баркеру, успехом не увенчались — Стэне отказался от комментариев, а других свидетелей обнаружить не удалось. К началу сентября интерес публики к Уотергейту сошел на нет, надежды демократов очернить Никсона в глазах избирателей полностью провалились[646], а официальное расследование завершилось признанием столь долго раскручиваемого скандала обычным ограблением:
15 сентября Министерство юстиции огласило обвинительные заключения. Маккорду и его команде, а также Лидди и Ханту были предъявлены обвинения; Магрудеру — нет… Министерство юстиции заявило: «У нас нет абсолютно никаких доказательств того, что кому-либо еще следует предъявить обвинение»… Сенатор Доул отметил, что обвинительные заключения доказывают отсутствие каких-либо оснований для «диких и клеветнических заявлений, которые делал Макговерн» [Ambrose, 2014].
Сегодня, когда мы уже знаем, чем все закончилось, невозможно поверить, что еще 15 сентября 1972 года вся Америка, включая самого Никсона, была уверена, что Уотергейт окончательно списан в архив. Но факт остается фактом: никаких вещественных доказательств связи взломщиков с их какими-либо непосредственными руководителями так и не было найдено, и для запуска настоящего Уотергейта потребовалось куда больше, чем журналистское расследование The Washington Post. И, как показали дальнейшие события, такие средства у противников Никсона были.
Суд над взломщиками «Уотергейта» начался 8 января 1973 года. 15 января почти все признали свою вину. 30 января судья Сирика вынес неожиданно суровый приговор, признав Маккорда виновным по восьми преступным эпизодам, а Ханта — по шести; каждый такой эпизод «тянул» на 5–8 лет тюрьмы. 7 февраля Сенат США проголосовал за создание Специального комитета по президентской кампании под председательством Сэма Эрвина — под «президентской кампанией» подразумевался все тот же взлом в «Уотергейте». 19 марта, осознав перспективу получить 50 лет тюрьмы, Джеймс Маккорд написал Сирике письмо о желании встретиться и сообщить кое-что важное. 23 марта Сирика огласил предварительный приговор — который мог быть пересмотрен, если обвиняемые пойдут на сотрудничество со следствием. Приговор «расколовшемуся» Маккорду был отложен, четверо кубинцев получили по 40 лет, Хант — 35; в отношении так и не признавшего свою вину Лидди был вынесен окончательный приговор в 20 лет, в том числе не меньше 6 лет и 8 месяцев без права на досрочное освобождение[647]. Уже через час после вынесения приговора Маккорд встретился с Сэмом Дэшем, главным юристом комитета Эрвина, и выразил желание рассказать все, что знает об ограблении. На следующий день он дал официальные показания на Джеба Магрудера[648] и Джона Дина[649].
В понедельник, 26 марта, газета The Los Angeles Times[650] сообщила, что Маккорд назвал имена Дина и Магрудера. Оба поняли, что тот, кто первым начнет сотрудничать, получит наибольшее снисхождение при вынесении приговора… В начале апреля адвокат Дина обратился к следователям по делу, чтобы от имени своего подзащитного обсудить условия признания вины… 14 апреля Магрудер и его адвокаты также встретились со следователями… Как написал позже историк Теодор Уайт, в апреле 1973 года «Никсон прошел точку невозврата» [Garza, 1985, р. 377].
Так буквально в течение нескольких недель «третьеразрядное ограбление» превратилось в масштабный заговор с участием практически всех приближенных Ричарда Никсона. Джон Дин и Джеб Магрудер не остановились на полпути и дали показания на самого президента; хотя после этого судебный процесс тянулся больше года[651], на деле все было кончено: запаса свидетельских показаний оказалось достаточно, чтобы с головой утопить Никсона в грязи.
Как видите, даже довольно поверхностно[652] рассказанная история Уотергейта содержит в себе явную загадку: откуда Грэм, Брэдли и Калифано с самого начала знали, что ниточки этого дела приведут их к Никсону? Ведь все усилия целого отряда журналистов (включая и репортеров из других газет) под предводительством Глубокой Глотки так и не обнаружили хоть сколько-нибудь серьезных свидетельств заговора — а значит, узнать о нем можно было только от кого-то из непосредственных участников. В беллетризированных воспоминаниях Вудворда и Бернштейна этот момент деликатно опущен; на самом деле Глубокая Глотка уже в первом телефонном разговоре должен был сказать: «Вы точно доберетесь до Никсона, вперед!» И сказать это он должен был не Вудворду, а самому Брэдли или даже Кэтрин Грэм.
Читатель. Вообще-то был человек, который прямо так и сказал! Этот ваш Калифано, он ведь буквально сразу после взлома позвонил в The Washington Post, и раз уж его там послушали, то наверное знали, с кем имеют дело.
Теоретик. Вот именно! Чтобы начать «охоту на Никсона», Брэдли и Грэм требовались вовсе не намеки Глубокой Глотки; им нужна была точная и достоверная информация о реальных раскладах внутри никсоновской администрации, полученная от заслуживающих доверия людей. И теперь самое время посмотреть, откуда такая информация могла к ним поступить; иными словами, поближе познакомиться с никсоновскими подручными и с теми способами, которыми они попадали в его окружение.
Начнем с показательной цитаты, говорящей о личных особенностях Никсона в его повседневной президентской жизни:
Никсону… казалось, не слишком нравилось быть президентом. Напротив, он постоянно был зол до такой степени, что те, кто об этом писал, вынуждены были лезть в словарь, чтобы найти еще один синоним для слова «гнев»…
[На полях News Summaries, которые помощники ежедневно клали ему на стол] было место, где он мог выразить свои настоящие чувства. Первое, что бросается в глаза в этих комментариях, — подбор слов; его глаголы почти всегда связаны с насилием. «Найдите кого-нибудь врезать ему», — писал Никсон об одном репортере; «увольте его», «зарежьте его», «сбейте его с ног», «сразитесь с ним», «выбросьте его на помойку» — о многих других….
В августе 1971 года Джон Дин направил персоналу служебную записку с предложением подумать, «как мы можем максимизировать наши возможности в отношении людей, которые активно выступают против нашей администрации»… Из этого менталитета и вырос Список врагов