Позднее в тот же вечер, обсуждая дома события дня с Нэнси, Мэтлок поискал в интернете, что такое ТЭРФ.
– Транс-эксклюзивный радикальный феминизм, – сказал он.
– Ага. Я знала, – отозвалась Нэнси. – Так трансгендеры называют феминисток типа Джералдин Гиффард.
– Это была она? Мне показалось, что я ее узнал.
– Ты не слышал? Оно же в новостях и сплошняком в сети.
– Я не искал. Послушал в машине Брюса Спрингстина. Иногда нужен перерыв от настоящего времени.
– Ой да, она-она это была, – сказала Нэнси. – Я все гадала, полезет ли она в это. Довольно агрессивный ход – заявиться на полицейскую пресс-конференцию по убийству и мертвощаться к жертве. Совершенно точно сознательный выбор. Она пришла разжигать.
Мэтлок опять полез в Гугл. Нэнси остановила его.
– Мертвощаться – обращаться к человеку, сменившему пол, по его прежнему имени, Мик, – пояснила она. – Довольно гнусный жест – намеренно де-легитимизировать выбор самоопределения человека. Тебе б догонять все это дело, мой милый, а не то опять вляпаешься.
Мэтлок долил им в бокалы. Нэнси права. Ему действительно пора догонять. И не только потому, что не хотелось вляпываться: либо убийство Сэмми – случайный поступок невменяемого психопата, в чем, за отсутствием последующих нападений и каких бы то ни было предыдущих нераскрытых убийств, Мэтлок начал сомневаться, либо кто-то хотел угробить именно Сэмми. И если так, тогда Мэтлоку нужно Сэмми понимать.
А также людей, которые Сэмми на дух не выносили.
23. Ведьма ТЭРФ
Джералдин Гиффард была средних масштабов знаменитостью с незапамятных времен. Прославленной феминисткой-интеллектуалкой, чья знаковая работа “Хреноруб” стала обязательным чтением среди студенток университетов во дни, когда феминистки еще ходили с волосатыми подмышками, а поп-певицы еще носили одежду.
Возможно, о Джералдин Гиффард большинство людей знало лишь то, как ее представили на одном снобском и вычурном круглом столе, – как “Джермен Грир[67] для босяков”. На что Гиффард дала свой знаменитый ответ: “Это глубоко сексистское замечание. Я Джермен Грир для босых персон”. Такой вот крутояйцый (ее определение) самоуничижительный юмор сделал ее любимицей публики и надежным вариантом для любой телевизионной затеи с участием “звезд”, куда требовались телегеничные эксцентрики. Печь пироги, жить на острове в условиях каменного века, учиться бальным танцам. И конечно, говорить о феминизме в программе “Вечер новостей”[68] и на Радио 4, когда б эта тема ни возникала на повестке дня.
Как знаменитая феминистка второй волны Джералдин Гиффард должна была бы стать героиней для феминисток молодых и современных. Но, разумеется, транс-политика изменила природу женской риторики в совершенно неожиданную и радикальную сторону. Довольно внезапно феминистки моложе тридцати единогласно и поголовно подхватили представление, ранее считавшееся маргинальным, что политически и социально транс-женщины ничем не отличаются от цис-женщин (или “женщин”, как, по настоянию Джералдин Гиффард, должны называться цис-женщины).
“Не стану я применять приставку «цис», – сообщила она Джону Хамфризу в программе «Сегодня»[69]. – Я – женщина. Точка. И, кроме всего прочего, это еще и ужасное словцо. Как «цыц» или «циста»! «Транс» – слово действия. Оно позитивное, дающее силу. «Цис» же, напротив, – небрежное и уничижительное. Сладенькое. По-моему, это задумано специально! Даже слова приличного нам не выделили!”
Горластое вмешательство Гиффард на пресс-конференции, посвященной Сэмми Хилл, – лишь одно из целой череды недавних громких заявлений на гендерные темы, которые, по словам многих молодых феминисток, критиковавших Гиффард, “ввели ее в историю не с той ноги”.
Для Джералдин Гиффард все это закрутилось, когда мужчина по имени Брюс Дженнер, прославленная американская звезда реалити-телевидения, герой самцовых видов спорта и патриарх из клана Кардашьянов, вдруг объявил, что он женщина по имени Кейтлин[70]. Это виртуозно организованное саморазоблачение, начавшееся с гламурного снимка Кейтлин для обложки “Вэнити Фэр”[71], стало для многих первой из штормовых перемен в общественных настроениях, какие захлестнули Западный мир и привели к тому, что “туалетные войны” сделались темой всех последующих американских выборов. В ту пору общий отклик на решение Дженнера почти на всех флангах политики и медиа показал могучую поддержку. Сам президент Обама присоединился к хору славословия и похвалил Кейтлин за ее вдохновляющую отвагу.
Журнал “Гламур” сделал ее Женщиной Года.
Звучали, конечно, и кое-какие недоброжелательные голоса консервативно мыслящих, но гораздо меньше, чем можно было ожидать. Более того, внезапное объявление, что былой олимпийский спортсмен и телезнаменитость реалити-программ на телевидении сделался женщиной и что на этот счет не может и не должно быть споров, больше всего негодования вызвало у старых феминисток с левым креном. Джермен Грир, как это стало известно, сказала по данному поводу, что если отрезать себе член, женщиной от этого не сделаешься, и Джералдин Гиффард неизбежно стала голосом маленькой, но шумной группы протестующих против новой транссексуальной ортодоксии.
“У этого человека никогда не было менструаций, – громко и сердито заявила Джералдин в «Новостном вечере» по поводу Кейтлин Дженнер. – Этот человек никогда не вынашивал детей – он им отец. Этот человек ни разу не пережил муки бесплодия утробы, не претерпел мужского насилия или любого другого бытового сексизма, какой женщины сносят ежедневно, всю свою жизнь. И конечно же, этот человек сознательно содействовал такому сексизму – не только как необычайно известный спортсМЕН, но и как неотъемлемая часть клана Кардашьянов, существующего, чтобы пропагандировать почти исключительно невозможные разновидности женских тел и невозможно нереалистичные социальные ожидания среди впечатлительных молодых женщин”.
Непопулярная точка зрения. Гиффард в самом настоящем смысле слова портила малину.
“Но вы же не станете отрицать гендерную дисфорию? – подначила ее ведущая «Новостного вечера», нисколько не пытаясь скрыть свое неодобрение. – Или же муки от предубежденности против них, какие переживают люди, живущие с дисфорией”.
“Ну, вряд ли их бьют каждый день, как им нравится заявлять”.
“Серьезно? Серьезно, профессорша Гиффард?”
“Не так, как какого-нибудь черного мужчину под стражей в Алабаме или женщину на улице без никаба в Саудовской Аравии. Но нет, я не отрицаю ни отчуждения этих людей в обществе, ни их страданий, ни их права на сочувствие и понимание. Отрицаю я саму мысль о том, что биологических самцов можно, нужно и необходимо определять юридически как женщин лишь потому, что они заявляют себя женщинами, и что я как биологическая женщина не имею права выдвигать оппозиционную точку зрения”.
В результате того единственного интервью Джералдин Гиффард мгновенно перестала быть обожаемой, слегка чокнутой старушкой-левачкой и превратилась в полноценную нацистскую сцукоблядь. Молодые радикалки, чьи матери и бабушки брали с собой “Хреноруб” в женский лагерь мира в Гринэм-Коммон[72], настаивали, чтобы эту книгу изъяли из университетских списков для чтения.
Мэтлока все это ошарашивало. Смена общественных настроений произошла поразительно быстро. Всего пять лет назад никто и представить себе не мог, что целое поколение женщин с влагалищами объединится для защиты женщин с членами, чтобы попрать женщину с влагалищем, которая прежде была иконой феминизма.
Но если Джералдин Гиффард ее новое положение парии и задевало, она этого не показывала. Поношения, казалось, ее даже подзадоривали. Кое-кто – возможно, из вредности – говаривал, что самые возмутительные выплески Джералдин обычно совпадали с выходом ее очередной книги. Но поскольку выход новых книг был для нее обычным делом, трудно определить, цинизм это или совпадение.
24. Спорная мотивация
Наутро после взбаламученной пресс-конференции Мэтлок, Тейлор и Клегг собрались в Оперативном штабе для оценки достигнутого. Это была уже девятая встреча со дня убийства Сэмми Хилл и воодушевляла она не больше, чем предыдущие восемь. Слово “достигнутое” начинало смотреться несколько избыточным.
– Опрос местного населения? – спросил Мэтлок, хотя ответ знал заранее.
– Ничего, шеф, – ответил Тейлор. – Наша команда запротоколировала сотни и сотни часов опросов – и ни единой поклевки. Несколько человек признались, что были в парке примерно во время убийства, но никто из них на вероятного подозреваемого не похож и никто ничего не видел.
– Камеры наблюдения? – осторожно спросил Мэтлок.
– Все еще отсматриваем – и по-прежнему ничего, – ответила Клегг. – Мы заглянули в каждую местную лавку, в каждый паб – искали хоть что-нибудь, хоть какого-нибудь человека с молотком, но пока ничего даже отдаленно подозрительного. Уже оставили в покое уличные камеры и проверяем все такси, автобусы, магазины. Всё.
– То есть убийцей мог быть кто угодно, – вздохнул Мэтлок. – И мотив тоже какой угодно.
– Секс, по-моему, наиболее вероятен, – сказал Тейлор. – Изнасилование, которое пошло наперекосяк. Преступник напал, обнаружил, что у жертвы – у него или у нее – под юбкой нет того, что ему нужно, и удрал, бросив его или ее умирать.
– Перестань уже говорить “его или ее”, Бэрри, – встряла Клегг. – Это она, как тебе известно. Или оне, в случае Сэмми.
– Ой, да блин, Сэлли. Какая херня, бля.
– Никакая не херня, бля. Это уважение!
– Боже! Бля, местоимения? Серьезно? Ладно, я хочу сказать одно: что бы там ни было у нее или у онех в трусах, вряд ли такое ищет обычный насильник, нападающий на женщину.