После этого врач из Америки Дэниел Баух занялся поисками нового руководителя для кенемской Программы Ласса. Дэн Баух, профессор Школы здравоохранения и тропической медицины Университета Тулейна в Новом Орлеане, курировал Программу Ласса от США и был близким другом доктора Контеха. Прилетев в столицу Сьерра-Леоне Фритаун, он приступил к собеседованиям с местными врачами, чтобы отыскать того, кто пожелает заменить доктора Контеха. «Если выпадет случай обсуждать с врачами в Сьерра-Леоне работу, которую они хотели бы получить, — сказал мне недавно Дэн Баух, — приготовьтесь к тому, что вряд ли хоть кто-нибудь пожелает заведовать отделением лихорадки Ласса в Кенеме». Кенема — это глухой городишко в районе алмазных копей, казенное жалование нищенское, а отделение Лассы, как уже все знали, оказалось смертельной ловушкой для его руководителя.
Потратив несколько недель на бесплодные поиски, Баух повстречался с Хумарром Ханом. Хану тогда было 29 лет, и он только что закончил ординатуру в Медицинском колледже Университета Сьерра-Леоне. Баух пригласил его выпить пива во фритаунском отеле и после непродолжительной беседы предложил новому знакомому эту работу.
Хан не сразу принял предложение. Баух повысил ставку: он развернул перед Ханом перспективу возможного будущего. Лихорадка Ласса, несомненно, представляет собой серьезную проблему, и Хан, приняв эту должность, поможет сохранить немало жизней. Он будет изучать вирус Ласса в содружестве с лучшими американскими специалистами. Он будет выступать на международных конференциях. Он вполне может стать соавтором статей в ведущих научных журналах. «Но казенное жалование ужасно», — добавил Баух.
Хан попросил день-другой на размышление. На самом деле он должен был встретиться с отцом. Для принятия важного решения требовался отцовский совет. Его родители, Ибрагим и Амината Хан, жили в приморском городке на противоположной от Фритауна стороне залива. Мистер Хан, которому уже сравнялся 91 год, пользовался общенациональной известностью как деятель образования и был поборником строгой дисциплины. Хумарр был самым младшим из десяти сыновей и дочерей этой супружеской четы.
Братья и сестры относились к нему как к малышу, способному, но безответственному, и до сих пор называли его детским прозвищем. Он переправился через залив на ржавом пароме и поехал на такси по проселочной дороге туда, где в густой тени прятались домики из бетонных блоков. В море, у самого берега, рыбаки в длинных деревянных лодках забрасывали сети; дым кухонных очагов расползался окрест, смешиваясь с резким соленым запахом Атлантического океана.
Он сел с родителями на веранде и на фула, их родном языке, рассказал о предложении работы, полученном от Дэна Бауха.
Мистер Хан буквально вышел из себя:
— Работать с вирусом Ласса очень опасно! — воскликнул он на фула. — Ты же знаешь, что случилось с доктором Контехом.
Конечно, Хумарр знал: об этом писали все фритаунские газеты.
— Не беспокойтесь, сэр. Я знаю, что нужно делать, чтобы не подвергаться опасности.
— Ты не умеешь думать о безопасности! — горячился мистер Хан.
Миссис Хан была полностью согласна с ним. Она не желала, чтобы ее сын связывался с вирусом Ласса.
— Не смей! — добавил мистер Хан.
— Но я хочу заниматься именно этим, — настаивал Хумарр.
По мнению родителей, в этом и состояла главная беда Хумарра: он делал то, что хотел. Когда он учился в медицинском колледже, родители решили, что он совсем съехал с катушек. Он пил пиво, курил сигареты, засиживался допоздна с друзьями, болтался по барам и ночным клубам и заводил подружек. «Ты идешь прямой дорогой в ад! Прямо в ад!» — предупреждал его мистер Хан. А сейчас он уговаривал сына выкинуть из головы мысли о лихорадке Ласса и ехать в Америку:
— Молодежь переезжает в Штаты и зарабатывает большие деньги. (Сахид, старший брат Хумарра, IT-специалист, жил в Филадельфии.) Сахид поможет тебе устроиться в Филадельфии.
— Я не хочу жить в Филадельфии. И не смогу работать в офисе. Только врачом.
— Так будь врачом в Филадельфии. Или в Балтиморе.
— Нет, сэр, я не поеду в Америку. Я останусь здесь! — решительно заявил Хумарр.
На следующий день он сказал Дэну Бауху, что согласен на предложенную работу.
За десять лет все предсказания Дэна Бауха сбылись: Хумарр вел исследования в сотрудничестве с известными американскими учеными и некоторые из них сделались его близкими друзьями. Выступал на международных конференциях. Стал соавтором научных статей в ведущих журналах, хотя не имел еще публикаций в Science, что считается вершиной любой научной карьеры. Казенная зарплата и впрямь оказалась жалкой, но он завел в Кенеме и частную практику, дававшую ощутимый доход. Приступая к работе в Кенеме, Хан, естественно, в подробностях знал о том, что случилось с его предшественником доктором Контехом. Он нечасто заходил в отделение Ласса, даже в СИЗ. В «горячей» зоне даже мелкая случайность может стоить жизни.
Докурив сигарету, Хан вышел из своего укрытия и пошел по дорожке к офису Программы Ласса, занимавшему маленький одноэтажный оштукатуренный домик, спрятавшийся за пальмой. Под деревом обычно сидели на скамейке и болтали в ожидании вызова несколько водителей скорой помощи и больничных служителей. Хан поздоровался с ними, прошел в кабинет координатора Программы Ласса, молодой женщины по имени Симбири Джеллох, и спросил о поступивших электронных письмах и телефонограммах. Она ответила, что одна из иностранных коллег, американская исследовательница Пардис Сабети, известила о телефонном совещании по поводу Эболы и хотела, чтобы он принял в нем участие.
Сабети
Доктор Пардис Сабети уже много лет поддерживала связи с Программой Ласса и находилась в дружеских отношениях с Хумарром Ханом. Когда Хан присоединился к совещанию, она сидела за столом в своем кабинете лаборатории северо-западного корпуса Гарвардского университета. Прочие участники совещания находились в других городах и странах. Любимица Сабети, серая крыса Коко, либо спала на коленях хозяйки, либо гуляла по кабинету. («Может быть, кто-то сочтет меня ненормальной, но я не держу животных в клетках», — говорит Сабети.) Пардис Сабети, хрупкой дружелюбной женщине, тогда было под 40, она занимала пост ассоциированного профессора[19] биологии в Гарварде и специализировалась в области чтения и анализа геномов. Помимо руководства лабораторией в Гарварде, Сабети возглавляла исследования геномов вирусов в Институте Броуда Массачусетского технологического института (МТИ) и Гарвардского университета. Она, в частности, изучала эволюцию вирусов — их изменения в процессе приспособления к окружающему миру. А в свободное время она еще выступала ведущей вокалисткой инди-бенда Thousand Days («Тысяча дней») и писала для него песни. Завершение работы над четвертым альбомом группы пришлось отложить из-за вспышки Эболы.
— Хумарр, как у тебя дела? — спросила Сабети. — Я о тебе беспокоилась. Опасаюсь, что Эбола может переброситься в Сьерра-Леоне.
Хан ответил, что сам этого опасается. «Горячая» лаборатория Программы Ласса была единственной лабораторией высокого уровня биологической безопасности в обширном регионе Западной Африки. Первый принцип военных действий против эмерджентного вируса состоит в том, чтобы установить, куда он перемещается. Но у Хумарра Хана не было лабораторного оборудования, позволяющего выявить в крови вирус Эбола. Если Эбола пересечет реку и окажется в Сьерра-Леоне, Хану и его группе нужно будет как-то выявлять носителей этого заболевания. Выявленные зараженные будут изолированы в отделении Ласса, где за ними будут ухаживать прошедшие специальную подготовку сестры, одетые в защитные спецкостюмы. Это не позволит вирусу переходить к другим людям и остановит цепное распространение инфекции.
Сабети предложила Хану амплификатор для проведения полимеразной цепной реакции (ПЦР)[20]. Этот прибор способен распознать генетический код Эболы в крови человека. Она пообещала немедленно отправить ему такой аппарат и прислать людей, которые обучат сотрудников «горячей» лаборатории Хана пользоваться им.
Закончив разговор, Сабети вышла из кабинета, заперла дверь, чтобы крыса не убежала, и поехала в Институт Броуда занимавший два сверкающих, словно хрустальные, здания на Кендалл-сквер, рядом с кампусом МТИ. Только штатных сотрудников, занимавшихся расшифровкой и анализом геномов, в этом институте насчитывалось около 4000. В своем отделе, расположенном на шестом этаже, Сабети собрала совещание с небольшой группой сотрудников, которой предстояло увеличиться в численности и получить известность под названием Оперативного штаба по борьбе с Эболой. Они приступили к планированию и распределению ресурсов для обороны человечества от нападения вируса. Сабети решила изъять из бюджета своей Гарвардской лаборатории $600 000 в виде лабораторного оборудования и расходных материалов, а также наличных на текущие расходы. К концу дня она поручила двоим коллегам, Кристиану Андерсену и Стивену Гайру, возглавить группу, которая отправится в Кенему к Хумарру Хану и организует там лабораторию для исследования крови на Эболу. Андерсен и Гайр безотлагательно принялись готовиться к отъезду в Западную Африку.
Хумарр Хан углубился в изучение литературы об Эболе и очень встревожился. На следующий день после разговора с Пардис Сабети он связался с Джозефом Фейром, ученым из американской биотехнологической фирмы «Метабиота» (Metabiota). Хан и Фейр были близкими друзьями, иногда выпивали вместе, и был даже случай, когда Хан спас Джозефу Фейру жизнь. Фейр предложил устроить в Кенеме лабораторию для исследования крови, и Хан, не раздумывая, согласился. Пардис Сабети тоже посылала ему лабораторию, н