Завершив стерилизацию, Надя сняла маску и бросила ее в большую пластиковую бочку для биологически опасных отходов. Потом она с величайшей осторожностью расстегнула молнию комбинезона, вылезла из него, стянула с рук перчатки и положила все это в ту же бочку. Оставшись в повседневной одежде, Надя повернулась спиной к двери и обвела взглядом помещение «горячей» лаборатории. И вышла оттуда спиной вперед. Так требовали правила техники безопасности: открываешь дверь спиной, выходишь задом наперед и оказываешься в крошечном, похожем на шкаф, тамбуре. Смысл такого выхода из «горячей» лаборатории задом наперед состоит в том, чтобы удостовериться, что ты не тащишь за собою какой-нибудь загрязненный предмет — что угодно, что могло прицепиться к тебе в лаборатории.
Покинув «горячую» лабораторию, Надя со своей коробкой свернула за угол, к своей лаборатории-контейнеру. Там она разместила пробирки в лотке амплификатора и запустила прибор.
Первый цикл завершился через две минуты. На экране появилось несколько точек. Второй цикл — и точек стало больше. Каждые две минуты на экране прибавлялось точек. В их расположении стала намечаться закономерность. По экрану тянулось несколько горизонтальных линий из точек, и с появлением новых точек каждая линия удлинялась. Каждая линия относилась к определенному образцу крови. Если в нем содержался вирус Эбола, то горизонтальная в начале линия точек начнет загибаться вверх, и чем дальше, тем круче. То есть если линия пошла вверх, значит, человек заражен Эболой.
Но амплификатор даст внятный результат не раньше чем через час. В это время Надя обдумывала дальнейшие действия. Если анализ Лины укажет на наличие Эболы, ее нужно будет немедленно эвакуировать. Каждый час на счету. Лина — американка. Планов срочной эвакуации американцев отсюда не существовало. О происходившем в Кенеме никто ничего не знал. Эвакуацией Лины придется заниматься самой Наде. У Нади был в Кенеме любовник, бизнесмен из Ливана по имени Хади. У него имелись связи и деньги. Надя останется с Линой, что бы ни случилось. Лучше всего было бы вывезти ее в Швейцарию.
Но, возможно, вывезти Лину в Швейцарию не удастся. Если анализ окажется положительным, ее просто не пустят на борт коммерческого авиалайнера. Следовательно, чтобы попасть в Швейцарию, придется нанимать частный самолет. С экипажем, умеющим работать в биозащитном снаряжении. Если самолет не удастся найти и оплатить в течение суток, нужно будет посадить подругу в скорую помощь, везти во Фритаун и поместить ее в больницу там. Но Эбола уже начала появляться и во Фритауне. Больницы там стали небезопасны. И система здравоохранения во Фритауне вполне могла не устоять перед опасностью. Надя не очень-то волновалась. Она следила за работой прибора.
Пророк и пророчества
За три часа Надя дважды проделала тест, но так и не увидела признаков наличия Эболы в крови Мозес. Она ощущала себя совершенно спокойной. Не исключено, что вирус действительно присутствует в крови Лины, но его, по крайней мере, недостаточно для того, чтобы прибор мог выявить опасность. Надя позвонила Лине и сообщила ей результат. Та немного приободрилась — ведь мало кто в состоянии сохранять спокойствие, представляя себе все последствия этого заболевания.
Но на следующее утро Лина почувствовала себя еще хуже. У нее были жар и сильная слабость, рвота, понос и острая боль в животе. И все же она отказалась от повторных анализов и вышла на работу в кризисный центр. Ее муж и дочери понятия не имели о том, что с нею происходило. Прошло 48 часов, болезнь не прогрессировала, и Мозес решила, что, по-видимому, Эболы у нее нет. Но ее состояние оставалось очень плохим.
Через несколько дней на помощь Хумарру Хану наконец-то приехал от Всемирной организации здравоохранения врач военно-морского флота США Дэвид Бретт-Мейджер. Он прежде всего осмотрел Лину, назначил ей антибиотик, и ее симптомы пошли на убыль. После этого Бретт-Мейджер приступил к работе в отделении Эболы, где делал все, что в его силах. Он был крайне встревожен сложившейся ситуацией и удручен обнаруженными серьезными недостатками в обеспечении биобезопасности. Например, медсестры должны были опрыскивать защитные костюмы дезинфектантом перед тем, как снять их, но сплошь и рядом или в опрыскивателе не было раствора, или персонал не давал себе труда обработаться дезинфектантом.
Потом анализ показал наличие Эболы у мужчины-санитара из родильного отделения; позднее он умер в изоляторе. Это был второй сотрудник Кенемской больницы, умерший от Эболы, — первой жертвой стал водитель скорой Сахр Ньокор. Смерть санитара из родильного ужасно напугала медсестер, которые еще не бросили работу: если уж там можно подхватить вирус, то, значит, и где угодно по всей больнице.
Едва известие о смерти санитара успело распространиться, как в ворота больницы неожиданно вошел совсем еще молодой человек и принялся кричать. Этого тощего, жилистого парня лет 18 звали Вахаб. Вахаба отлично знали в Кенеме и окрестностях. Он был знахарем, лечившим больных травами, и считался пророком, способным видеть будущее. Кое-кто из жителей города считал Вахаба немного сумасшедшим, а некоторые полагали, что им овладел Сатана, оттого мысли у него путаются. Но многие верили, что Вахаб на самом деле способен провидеть будущее и что его видения истинны. Вахаб ходил по домам. Когда кому-нибудь хотелось узнать свое будущее, он мог постучать в дверь Вахаба, если у него было такое желание. Он не брал денег за предсказания, он делал их бесплатно и лишь в том случае, если у него случалось прозрение.
Пророк Вахаб утверждал, что судьба реальна, но не безусловна: порой судьбу человека можно и изменить. Если человеку было что-то предопределено, Вахаб мог увидеть его будущую участь, но случалось, что он видел и возможность этой участи избежать.
И вот он зашагал по дорожкам между больничными корпусами и остановился перед родильным отделением. «О! — пронзительно заорал он — так, что его голос был хорошо слышен внутри: — О! Здесь умер санитар! (Он говорил на крио, на английском его слова изложили несколько сотрудников больницы, слышавшие эти речи собственными ушами.) Трое медиков умрут! — орал Вахаб. — Один уже умер! Еще двое умрут! Трое медиков умрут! Это неизбежно!»
Итак, он утверждал, что трое медиков обречены на смерть и с этим ничего нельзя было поделать. Один санитар уже умер, еще двум медработникам предстояло умереть; Вахаб, правда, не говорил, кому именно. Вахаб между тем бродил по дорожкам среди больничных корпусов и тем же диким голосом выкрикивал свое предсказание, согласно которому еще двоим сотрудникам больницы неизбежно предстоит умереть. Его голос разносился по территории, и его слышали все медики и больные.
А потом Вахаб поведал окружающим, как изменить судьбу. «Все еще живые медики должны совершить жертвоприношение или молитву! — вопил он. — Вы должны сделать обряд!» Если же медики не послушаются его, стращал пророк, не пойдут на церемонию, то умрут не только трое обреченных, но гораздо больше. Но три человека из них умрут в любом случае. «Совершите вы обряд или нет, но трое из вас умрут! — надрывался Вахаб. — Но если не совершите, то умрут многие и многие! Жертвуйте и молитесь!» И так же неожиданно, как появился, юноша выскользнул за ворота и исчез в городе.
Пророчество Вахаба напугало медиков — в первую очередь медсестер и медбратьев, которые все еще не бросили работу и находились в это время в больнице. Тем, кто не слышал воплей, быстро передали их содержание, а потом весть молниеносно долетела до родственников медиков. Вахаб, впрочем, поскупился на подробности в своем пророчестве. Он не объяснил, что за «обряд» или «жертвоприношение» имелись в виду и что именно медикам надлежит сделать, чтобы спасти большую часть своего коллектива от смерти. Он не указал те две персоны, которые обречены в любом случае. Медперсонал гадал, кому же из них не удастся ускользнуть от горькой участи.
На следующее утро, в пятницу, медики толпой собрались на пыльной площадке перед родильным отделением — тем самым, где работал умерший санитар. Они возносили христианские и мусульманские молитвы, пели гимны, каялись перед Богом и умоляли Его простить им грехи, сохранить жизнь им и всем, кто находится в больнице.
Люси Мей, беременная медсестра, ухаживавшая за водителем скорой перед смертью и сразу после нее, тоже могла присутствовать в толпе тем утром. Не исключено, что она пела гимны вместе с другими сестрами, потому что у нее был замечательный голос и она участвовала в церковном хоре. Восемь дней назад она отерла от крови голову Сахра Ньокора как раз перед тем, как он умер от Эболы. Люси Мей была ночной медсестрой в отделении «Пристройка» и могла как раз освободиться со смены к началу «обряда». Но она находилась на завершающем сроке беременности и поэтому вполне могла уклониться от церемонии и сразу отправиться домой, особенно если чувствовала себя не очень хорошо.
В восемь вечера того же дня Люси Мей, дисциплинированная и старательная работница, не вышла на свою смену в «Пристройку». Коллеги решили, что у нее одно из недомоганий, связанных с беременностью. Следующий день, субботу, она провела дома в постели и была явно нездорова. Воскресным утром она не пошла на мессу и не пела в хоре собора Святого Павла. К ночи воскресенья Люси Мей стало совсем плохо. Кто-то из ее близких позвонил в больницу, приехала скорая помощь, и Люси доставили в «Пристройку», где она работала.
Ее положили в палату на двоих, и доктор Хумарр Хан осмотрел больную. Поскольку она была сотрудницей больницы, Хан обратил на нее особое внимание и лично взялся за ее лечение. Было очевидно, что у нее имеются некоторые симптомы Эболы, и врач распорядился взять у нее кровь на анализ. Несмотря на возникшие подозрения, он решил оставить ее в удобной палате привилегированного отделения. Переводить беременную женщину в отделение Эболы без анализа, подтверждающего предположение, было бы неэтично. Если она не инфицирована и попадет в отделение Эболы, то и она, и младенец неизбежно заразятся.