Когда стало ясно, что она скончалась, три ассистировавшие Тетушке сестры расплакались, и их плач вскоре перешел в горестный вой. Стенания разносились из отделения Эболы по всей больнице и донельзя пугали людей. Надя Вокье, одетая в защитный костюм, работала в «горячей» лаборатории в 50 ярдах вниз по склону холма от отделения Эболы. Она услышала рыдания медсестер и поняла, что в отделении Эболы случилось что-то ужасное.
Можно представить себе, что Тетушка сурово одергивала Принсес Гбори, Сиа Мабай и Фатиму Камара. Она могла потребовать от своих помощниц, чтобы они успокоились. Но могла и сказать им, что на все воля Божья. Не исключено, впрочем, что Тетушка рыдала вместе с ними.
В конце концов Тетушка прошла в помещение для дезинфекции и сняла биозащитный костюм, залитый околоплодными водами и кровью. Там имелся и опрыскиватель с дезинфицирующим раствором. Никто не знает, был ли он заполнен в ту ночь. Опрыскиватель часто оказывался пустым, поскольку в больнице не хватало уже и хлорки; впрочем, медики частенько ленились опрыскиваться обеззараживающей жидкостью. Никто не знает, опрыскала ли Тетушка свой костюм, прежде чем снять его. Под ним, как всегда, был белый накрахмаленный медицинский костюм, за тот вечер совершенно промокший от пота. Ее уже ждал брат, Мохамед Йиллах. Он завел мотоцикл, она уселась на заднее сиденье, обхватила брата за талию, и он повез ее домой. И тоже заразился.
На следующий день, после полудня, в ворота больницы опять вошел пророк Вахаб и опять принялся орать. Он оказался полностью осведомлен о смерти Люси Мей.
Огоньки свечей
Пророк Вахаб, ведомый видением будущего, которое, судя по всему, язвило его хуже роя оводов, ворвался в ворота больницы быстрым шагом, выкрикивая на ходу. «О! — пронзительно орал он. — О! Ваша жертва была мала! Слишком мала!» Проведенный «обряд» не удался, вопил Вахаб. Люси Мей была одной из трех медсестер, обреченных на смерть. А теперь умрут многие и многие из медиков. Но для многих обреченных шанс на спасение все же оставался. Будущее еще можно изменить. Голос Вахаба разносился по всей территории, проникал за стены отделений, где к пророчествам напряженно прислушивались медики и пациенты — те, кто еще оставался в больнице. «Не теряйте времени, — кричал он, — зажигайте свечи, это будет ваша жертва!» Он кричал, что совершить жертвоприношение должны все медики, которые еще остались в живых. Что надлежало зажечь свечи по всей больничной территории. И участвовать в этом должны все медики без исключения! Если не сделать этого, многие умрут. Даже важный доктор — и тот умрет. И Вахаб исчез так же поспешно, как и появился.
Как только зашло солнце, около полусотни сотрудников и сотрудниц больницы собрались перед родильным отделением. Многие из них были в повседневной одежде, поскольку уже не выходили на работу. Они зажгли свечи и медленно пошли по дорожкам, распевая на крио евангельские песнопения в изложении для трехголосного хора. Их голоса звучали нежно и безмятежно. Процессия двигалась по больнице, и к ней присоединялись все новые и новые участники, и каждый нес горящую свечу, надеясь, что эта свеча будет сочтена достойным подношением и жизнь того, кто ее несет, будет спасена. В своих молитвах медики просили Бога уберечь их и всю больницу от смерти.
«Это было очень красиво, потрясающе, и очень, очень грустно», — вспоминала позднее Надя Вокье.
Процессия, в которой насчитывалось уже больше сотни человек, остановилась перед детским отделением, где был большой навес без стен, под которым родители с детьми собирались в ожидании приема врача. Крыша защищала их от дождя и солнца. Толпа втянулась под этот навес, те, кто не поместился, остались снаружи. Пространство под навесом и стены больничного детского корпуса озаряли свечи; медики продолжали петь. Предсказание Вахаба, казалось, висело в воздухе над множеством трепещущих огоньков свечей и лицами молящихся. Вахаб предсказал, что если и эта жертва будет сочтена недостаточной, то умрут еще многие и многие, и среди них доктор, от которого многое зависит. Если остановить вирус не удастся Тетушке Мбалу Фонни, рискующей в этой борьбе собственной жизнью, если его не удастся остановить огоньками множества свечей, то его не остановит уже никто и ничто.
Часть третья. Старинный закон
Дорога до киншасы
Чтобы лучше разобраться, что же представляют собой эмерджентные вирусы, нам придется вернуться во времени вспять, к кризису 1976 г., когда Эбола впервые дала о себе знать в отдаленной католической миссии, затерявшейся в низинном дождевом лесу на севере центральной части Заира. Если внимательно присмотреться к этому событию, первой вспышке Эболы, можно узнать нечто такое, что поможет подготовиться к появлению следующего эмерджентного вируса, где бы и когда бы оно ни произошло. Где-то на Земле какой-нибудь другой эмерджентный вирус 4-го уровня, не менее, а, возможно, и более заразный, чем Эбола, дожидается возможности перескочить из виросферы в представителя человеческого рода. Этот человек передаст инфекционный агент кому-нибудь еще, агент быстро переместится на большое расстояние по воздуху, путешествуя в ком-то из пассажиров самолета, и может положить начало цепной реакции распространения инфекции в городах, как это случилось с Эболой. Поскольку от такого эмерджентного вируса не будет ни вакцины, ни медикаментозного лечения, действие вируса окажется ужасным, и будет казаться, что на него нет никакой управы.
Если мы хотим одолеть следующий вирус, имеет смысл изучать историю. Глядя на людей, которые столкнулись с Эболой во время ее первой зарегистрированной встречи с человеческим родом, можно многое узнать. Можно узнать, как они жили и умирали и что делали при встрече с неведомым. Можно проследить их действия при столкновении с вирусом — и ответные действия вируса. Можно выведать их тайны.
Эбола — это в некотором роде существо, хотя и не разумное. Это даже не одно существо, это бесчисленное их множество, отчаянно стремящихся, в биологическом смысле слова, к выживанию и самовоспроизводству. Растущая масса вирусных частиц Эбола не ощущает себя сущностью. У нее нет ни памяти о прошлом, ни способности предвидеть будущее. У массы нет эмоций, нет желаний, нет страха, нет любви, нет ненависти, нет жалости, нет планов, нет такого понятия, как надежда. И все же, как и все другие формы жизни, каждая частица этой массы обладает неизменным биологическим стремлением к копированию себя и передаче своего генетического кода сквозь время.
Глядя на кризис 1976 г., можно увидеть, как удалось удержать то, что казалось неудержимым, и какие духовные и человеческие затраты понесли те люди, который впервые столкнулись с Эболой и попытались остановить ее. Узнав больше о событиях 1976 г., можно лучше воспринять ту битву, которая развернулась в государственной больнице Кенемы в 2014 г. и, по сути, распространилась на весь мир. Можно узнать кое-что новое о человеческом характере в кризисные моменты, когда решается вопрос жизни и смерти, можно воочию увидеть драматическое взаимодействие между человеческим родом и природой, которое всегда было предметом глубокого интереса для автора этой книги. Перед теми, кто сталкивается с вирусом, стоит простой вопрос: как убить вирус раньше, чем он убьет их?
Жан-Жак Муембе, доктор медицины, сидел в кресле салона самолета «Фоккер-Френдшип» и слушал звенящий гул турбовинтовых двигателей. За окном было темно. Самолет летел над областью почти нетронутых дождевых лесов, следуя руслу реки Конго против ее течения. Внизу не было видно никаких огней — ни городов, ни электрических фонарей, хотя там имелись деревни, примостившиеся в разрывах полога леса или укрывающиеся под кронами деревьев. Жители части этих деревень говорили на языках группы банту, а в других деревнях и совсем мелких поселениях обитали тва, люди очень маленького роста; их народ населял дождевые леса Центральной Африки десятки тысяч лет, намного дольше, чем любые другие местные племена.
Муембе хотел как можно скорее доставить больных — сестру Мириам и отца Слегерса — в лучшую больницу Киншасы. Их заболевание, характеризующееся полиморфной и загадочной клинической картиной, должно было быстро развиваться и могло оказаться смертельным. Муембе также очень тревожился о состоянии образцов крови и фрагмента печени, которые могли непоправимо испортиться на тропической жаре. Он надеялся, что, изучив эти образцы, он сумеет идентифицировать болезнь и тогда, возможно, станет понятно, как остановить ее распространение. Он склонялся к мысли о том, что это брюшной тиф или желтая лихорадка.
Через некоторое время появилась россыпь огней, «Френдшип» начал снижаться и приземлился в Кисангани, городе на реке Конго, который когда-то именовался Стенли-Фолз.
Аэровокзал в Кисангани, изрядно запущенное здание из выкрошившегося от дождей плохого бетона, охраняли солдаты, верные диктатору Мобуту Сесе Секо. Врачи помогли священнику и монахиням устроиться в креслах зала ожидания и купили им содовой воды. Сестра Мириам чувствовала себя достаточно хорошо для того, чтобы выпить фанты или кока-колы. В зале ожидания аэропорта Кисангани эти несколько человек провели почти всю ночь — вторую ночь после того, как выехали из миссии в Ямбуку. Муембе держал коробку с биологическим материалом рядом с собою на полу, где было так же жарко, как и везде. Он знал, что образцы разлагаются, но все же не терял надежды, что удастся сохранить достаточно для анализа.
В предутренний час в Кисангани приземлился реактивный «боинг» авиакомпании «Эйр Заир». Врачи и пациенты погрузились туда, и самолет понес их на запад, над беспросветными пространствами дождевого леса, по которому тут и там змеились реки. Вскоре после рассвета дождевой лес сменился просторами саванны, перемежающейся полосами галерейных лесов