«Эпидемиологи все равно что монтажники-высотники в медицине, — говорил Джоэл Бреман. — Мы сборщики, собираем над бездной воедино стальные балки небоскребов. Нам необходимо быть внимательными, полностью сосредоточенными на том, что нужно сделать».
«Геркулес» приземлился на аэродроме Бумбы. Рюпполь завел мотор лендровера прямо в самолете и съехал по наклонному трапу под восторженные крики «Ой-е!» толпы местных жителей, радовавшихся появлению помощи. Вскоре все прибывшие уже сидели за кофейным столом с уполномоченным Зоны Ситизеном Олонго (тем самым, который недавно предлагал свободу любому заключенному, который согласился бы по поручению врачей вырыть могилу для умерших учителей). Уполномоченный заявил, что Бумба полностью отрезана от остальной страны карантином и что здесь невозможно добыть съестное, даже соль и пиво в бутылках.
Рюпполь, сидевший за тем же столом, поднял свой дипломат, который держал на коленях. Он сидел рядом с Джоэлом Бреманом, который был озадачен действиями бельгийца. Как Бреман вспоминал позднее, Рюпполь открыл портфель, перевернул его вверх дном, и на стол посыпались деньги, пачки заирских банкнот. Это и было тайным оружием, приготовленным Рюпполем для борьбы с болезнью.
— Возможно, это поможет облегчить положение, — холодно сказал Рюпполь уполномоченному.
— Что за чертовщина? Qu'est-ce que vous faites?[29] — прошипел ему на ухо Джоэл Бреман, решивший, что это взятка.
Рюпполь пожал плечами:
— Так здесь делаются дела.
Бреман был шокирован его поступком.
— Если мы будем так поступать, нам и шагу не удастся сделать без взяток, — сказал он Рюпполю.
Рюполь объяснил Бреману, что это не взятка. Он никогда и ни при каких обстоятельствах не дает взяток. Эти деньги — пособие от его организации «Фометро» должностному лицу, нуждавшемуся в них для того, чтобы выполнять свои обязанности в условиях кризиса.
На следующее утро бригада выехала по грунтовой дороге в миссию Ямбуку. Когда они добрались туда, их встретили упавшие духом монахини. И все же они приготовили гостям на обед мясо по-фламандски. Их чрезвычайно тронуло, когда один из приезжих, бельгиец Петер Пиот, заговорил с ними по-фламандски и нахваливал жаркое. Доктор Рюпполь достал виски. Отец Лео, тот самый священник, который любил банановые коктейли, выпил полбутылки. После обеда приезжие задумались, где же им ночевать. Любая кровать в миссии могла оказаться смертельно опасной, если в ней полежал инфицированный человек. В конце концов решили спать на полу в школьном классе для девочек. Так и поступили — вымыли пол раствором хлорки и легли.
Рюпполь наотрез отказался спать на продезинфицированном полу. Сказав своим спутникам, что будет спать отдельно, он отправился искать кровать. После недолгих поисков он обнаружил пустую гостевую комнату миссии, где стояла кровать. Отодвинув москитную сетку, он осмотрел простыни. Не увидев на простынях никаких страшных пятен, он забрался в постель.
«La nuit fut calme»[30], — отметил Рюпполь в своем дневнике. И все же в ночных звуках было что-то неестественное. В джунглях, как обычно, хохотали обезьянки-колобусы, скрипели козодои, жужжали и стрекотали бесчисленные насекомые — доносились обычные звуки, присущие природе центральноафриканских джунглей, но все же чего-то в них не хватало. В ночи ощущалась какой-то изъян. Природные звуки присутствовали во всем своем полнозвучии. Не слышно было барабанов.
Рюпполь вырос в Заире. Ребенком он каждую ночь засыпал под ритмичный бой барабанов, доносившийся из открытого окна спальни. В темноте звуки разносятся дальше, и сельские жители по ночам переговаривались между собою издалека при помощи барабанов. Сплошь и рядом они барабанили просто для того, чтобы поболтать между собою, связаться со знакомыми, обменяться новостями, как в других местах звонят по телефону. С детства Рюпполь любил звуки бьющих в ночи барабанов. Их стук не мешал ему, а, напротив, успокаивал, как могут успокаивать ребенка доносящиеся из соседней комнаты негромкие голоса беседующих родителей. Но в ту ночь он слышал только природные звуки, а звуки человеческого присутствия в лесу куда-то исчезли. Как будто там происходило что-то настолько ужасное, что люди даже не решались говорить об этом…
…Кто-то постучал в дверь: «Доктор! Скорее, пожалуйста!»
Лоносечение по Сарате[31]
Услышав стук, Рюпполь сразу же поднялся с постели. Еще не начинало светать. Он открыл дверь и увидел сестру Женовеву. Она сообщила, что в больницу доставили рожающую женщину, состояние которой вызывает серьезную тревогу.
Рюпполь быстро оделся, взял свой докторский чемоданчик и вышел вслед за монахиней на площадь перед больницей, где на стоявших на земле носилках лежала женщина в окружении доставивших ее родственников. Осветив ее фонарем, он увидел, что белки ее глаз густо налиты кровью. Это был симптом нового вирусного заболевания. У нее был жар, она обильно потела, и дело явно близилось к смерти.
Глядя на нее, Рюпполь похолодел от страха. Она находилась в крайне тяжелом состоянии с очень высокой температурой. На карте стояли две жизни. В обычных условиях он немедленно сделал бы кесарево сечение. Но беременная женщина, инфицированная неизвестным вирусом, безусловно, являлась источником большой опасности. Если он сделает разрез, будет много крови. И будет точно так же, как в случае с акушеркой сестрой Беатой. Она заразилась вирусом, принимая роды у больной, умирающей матери.
С другой стороны, у нее могло и не быть вируса. Если она не поражена этой инфекцией, то ее нельзя вносить в больницу и делать разрез, впуская вирус в кровеносную систему. Определенно, ни в коем случае нельзя делать операцию в родильном отделении, где на столе несмытая кровь и повсюду разбросаны окровавленные бинты и тампоны. И местная операционная ничуть не лучше.
«Вирус в больнице повсюду», — словно подтверждая его невысказанные мысли, сказала сестра Женовева.
Он решил делать операцию на улице. Но ему понадобится операционный стол. Он спросил сестру Женовеву, нельзя ли отыскать стол в кухне или столовой и вынести его на веранду. Монахиня умчалась выполнять поручение, а он оделся в хирургический костюм — хлопковую блузу, шапочку, марлевую маску, резиновые перчатки. Вирус передается через биологические жидкости организма. Значит, нужно позаботиться о том, чтобы они совершенно не попадали на его кожу и тем более на слизистые оболочки его тела, в первую очередь глаз и рта.
Вернулась сестра Женовева; за ней двое мужчин тащили стол. Его поставили на веранду, под электрическую лампочку. Мужчины подняли женщину с носилок и переложили на стол. Судя по виду, она испытывала страшную боль. Одним из двух мужчин был медбрат Сукато Мандзоба.
Висевшая под потолком электрическая лампа давала мало света. Рюпполь попросил монахиню и Сукато осветить фонарями выход из родового канала женщины и увидел вокруг вагины слизистые выделения и что-то похожее на мазки крови. Запустив два пальца в родовой канал, он нащупал раскрытую шейку матки и прикоснулся к ягодице или ножке младенца, застрявшего на входе в шейку. Младенец пребывал в ягодичном предлежании и не мог пройти через родовые пути.
Рюпполь решил не делать кесарево сечение. Операция сопровождается обильным кровотечением, а кровь может оказаться крайне заразной. Вторая причина — в больнице нет препаратов для общей анестезии. И наконец, культура Заира не приемлет кесарево сечение. Женщина, ребенок которой появился на свет посредством кесарева сечения, считается искалеченной и может быть отвергнута обществом. Он решил обойтись простой операцией лоносечения по Сарате. Эта операция была изобретена еще в конце XVIII в. во Франции, а в 1920-х ее усовершенствовал аргентинский врач Энрике Сарате. В современных больницах от этой операции уже отказались, но Рюпполь время от времени практиковал ее, когда по какой-то причине нельзя было делать кесарево сечение.
Он вымыл лобок женщины йодом и сделал инъекцию для местной анестезии прямо в операционное поле. Она наверняка почувствует боль, когда он будет делать разрез, но местная анестезия все-таки поможет. Сестру Женовеву и Сукато он попросил взять роженицу за руки и ноги и держать покрепче. Не исключено, что она станет дергаться или вырываться, когда он приступит к операции, а ему необходимо сделать разрез очень осторожно и тщательно.
Монахиня держала руки женщины, а медбрат Сукато взял ее под колени и приподнимал их, пока ноги не согнулись. Рюпполь взял скальпель в правую руку, а указательным пальцем левой стал ощупывать лобок. Он вел пальцем, легонько нажимая, чтобы почувствовать структуру костей, пока не нащупал точку, именуемую лонным сочленением. В этой зоне, находящейся в верхней части лобка, лонные кости таза соприкасаются между собой. Соприкасаются, но не срастаются, образуя нечто вроде сустава: в зоне лонного сочленения парные кости удерживаются вместе толстым хрящом и мощными связками.
Определив место пальцем, он велел медбрату Сукато понемногу разводить колени роженицы. Нажимай на колени очень мягко, инструктировал он Сукато, но держи крепко, чтобы она не вырвалась в случае чего.
Сукато принялся нажимать на колени, а Рюпполь вонзил острие скальпеля вертикально в хрящ лонного сочленения. Затем он повел разрез прямо по линии, идущей от пупка к влагалищу. Он осторожными нажимами прорезал хрящевую ткань, а кровь сбегала из разреза к выходу из родовых путей. Женщина не сопротивлялась; она хотела одного — чтобы ребенка как можно скорее извлекли. Врач продолжал легкими движениями резать, все время прислушиваясь.
Вдруг что-то хрустнуло, как будто резинкой щелкнули по столу. Этот звук означал, что хрящ частично разрезан и кости таза начали расходиться. Услышав хруст, Рюпполь тут же убрал скальпель от разреза и велел Сукато прекратить нажим на колени. Рюпполь оставил нетронутым какую-то часть хряща, так чтобы он до какой-то степени придерживал кости таза наподобие ленты. Если по неосторожности разрезать хрящ полностью, тазовые кости полн