— Я не знаю, что делать. Я всего лишь хочу спасти друга. Как мне поступить?
— Я не могу дать вам никаких советов.
— Лиза, вы сами стали бы лечиться антителами?
Ей пришлось немного помолчать и подумать. Если она скажет, что воспользовалась бы ZMapp для себя, можно ли будет рассматривать это, как будто она рекомендует ему дать лекарство пациенту? «Переходить красную черту, черту этических ограничений, нельзя», — сказала она себе. После продолжительной паузы сказала вслух:
— Если бы речь шла обо мне, то стала бы.
И сразу же, как только прозвучали эти слова, подумала, не слишком ли много она сказала.
— Лиза, я не стану пытаться запутывать вас недомолвками, а буду говорить прямо. Я знаю, что вы попали в ситуацию конфликта интересов. Я знаю, что вы хотели бы помочь, но обязаны молчать, так как много лет создавали это лекарство и заинтересованы в том, чтобы оно было испытано на человеке. — «Я только что познакомился с этой женщиной, — думал он. — Способна ли она выйти за рамки, установленные научной деятельностью, и сделать то, что нужно?» — Умоляю вас! — вырвалось у него. — Если бы дело касалось кого-нибудь из ваших близких, ваших родных — воспользовались бы вы этим средством или нет?
Они смотрели друг другу в глаза через стол. Она молчала.
Он не отрывал взгляда, вглядываясь в ее лицо и рассчитывая получить ключ, который позволил бы раскрыть ее эмоции и ее мысли. Он увидел, как она отвела взгляд, как будто сфокусировала его на чем-то, находящемся за пределами этой комнаты. «На чем-то очень личном и болезненном», — подумал он. «Есть ли у нее дети?» — мелькнул у него вопрос. И тут же он вспомнил, что она упоминала в разговоре сына. Он ничего не знал об этом мальчике.
Тянулись напряженные до мучительности секунды. Секунды становились все длиннее, а Хенсли хранила молчание. «Мама, а что будет, если я заражусь Эболой?» Действие этого препарата на ребенка, страдающего гемофилией, было бы совершенно непредсказуемым, и использовать его было бы крайне опасно.
В конце концов она нарушила тишину:
— Да. Я дала бы его своему ребенку.
Затянувшаяся пауза, предшествовавшая этим простым словам, не позволяла усомниться в их правдивости. И все же он чувствовал в ней глубокие эмоции, которых не мог ни разглядеть, ни понять. «Что-то не на шутку гнетет ее», — думал он.
А в своем сердце Плайлер так и не мог решить, что же выбрать. И прямо сказал ей об этом.
Тогда-то Хенсли предложила устроить дистанционный консилиум с основными изобретателями препарата — Джином Олинджером, Ларри Цейтлином и Гэри Кобингером. Никто из них не ответил на вызов по мобильному телефону, и она сказала Плайлеру: «Давайте позвоним моему отцу». Она объяснила, что ее отец ученый и занимается как раз клиническими испытаниями на людях экспериментальных препаратов на основе антител.
Майк Хенсли ответил сразу. Лиза переключила свой телефон на громкую связь, положила его на стол Плайлера, и они склонились над телефоном, чуть ли не соприкасаясь головами.
— Папа, дал бы ты мне ZMapp, если бы я заболела Эболой?
Майк Хенсли не задумался ни на секунду:
— Да, Лиза, дал бы обязательно. — Он много думал об этом еще до того, как ему задали этот вопрос.
Тут позвонил Ларри Цейтлин.
— Вы применили бы ZMapp для себя? — спросил его Плайлер.
Цейтлин ненадолго задумался:
— С той оговоркой, что мою рекомендацию относительно ZMapp следует считать этически сомнительной: применил бы.
— Ларри, более точная формулировка вопроса: дал бы ты его своему ребенку? — вмешалась Хенсли.
Плайлер замер над телефоном Хенсли, ожидая ответа Цейтлина.
«Вот это вопрос, так вопрос», — подумал Цейтлин. Он представил себе пятилетнюю дочку и младенца, ощущая себя совсем незначительным и совсем забыв в этот миг об Африке. Он перевел дыхание:
— Да, я дал бы его своему ребенку.
Закончив разговор, Плайлер решил навестить Кента Брэнтли, проверить его состояние и помолиться вместе с ним. Он подъехал на машине к дому Кента и заглянул в окно. У больного дежурила врач Линда Мобула, одетая в биозащитный спецкостюм.
Кент неподвижно лежал в кровати. Он был в сознании и испытывал мучительную боль. Глаза его были ярко-красными, пульс сильно частил, и дышал он мелко, с хрипом заглатывая воздух. Сыпь покрывала его тело с головы до пят. Ему уже сделали три переливания крови для возмещения потерь при кровотечении, и его простыни пропитались телесными истечениями и кровью. Кент сомневался в том, что у него надолго хватит сил для дыхания. А если он утратит способность дышать самостоятельно, то умрет, потому что в больнице не было ни кислорода, ни аппаратов искусственной вентиляции легких.
Ланс и Кент произнесли молитвы и коротко поговорили. Медицинский самолет ожидался через пару дней. Для умирающего от Эболы два дня — это долгий срок. Кент думал, что, может быть, ему удастся сохранить способность дышать на протяжении 48 часов и он сможет дождаться самолета. На борту его подключат к аппарату ИВЛ и системе жизнеобеспечения. С этим оборудованием он может пережить полет и доставку в больницу в Атланте, где ему предоставят самое передовое лечение. А вот то, что Нэнси доживет до самолета, очень маловероятно. «Отдай лекарство Нэнси», — сказал Кент.
Плайлер ушел, не сказав Кенту о том, как намерен поступить.
На рассвете следующего утра Ланс Плайлер так же сидел в постели, пил кофе и глядел на коробку-холодильник. За окном разбивался о песок прибой Атлантического океана. Он так и не мог заставить себя прикоснуться к коробке. Он достал из сумки Библию и открыл. Потрепанные, засаленные страницы потемнели от пота и были испещрены пометками, сделанными карандашом и шариковой ручкой. Он открыл Книгу Есфири.
Там говорилось о юной царице Есфири, еврейке, ставшей женой царя Персии. Ее дядя Мардохей узнал, что придворные царя составили заговор, целью которого было истребление всех евреев, живших в Персии. Мардохей убедил Есфирь предупредить царя о заговоре и попытаться тем самым спасти всех евреев страны. Он сказал Есфири: «И кто знает, не для такого ли времени ты и достигла достоинства царского?» И Есфирь, рискуя жизнью, предупредила царя и тем самым спасла евреев.
Доктору Лансу Плайлеру пришло в голову, что, может быть, и он достиг достоинства царского именно для такого времени. Но, в отличие от Есфири, он не мог своим действием спасти всех. Он был обязан сделать выбор, и у него не было никакой возможности выбора избежать. Один вариант состоял в том, чтобы ни делать ничего — не использовать препарат — и оставить Богу выбрать, кому жить, кому умереть. Но он чувствовал, как когда-то ветхозаветная Есфирь, что Бог, похоже, обязывает его сделать выбор и принять на себя ответственность. Кент сказал, чтобы он отдал лекарство Нэнси. Но если он, Ланс Плайлер, нарушит правило медицинской сортировки и использует препарат для Нэнси, она все равно может умереть, а он лишит Кента шансов на спасение. Он закрыл Библию.
Теперь он думал о том, нельзя ли все-таки распределить лекарство между двумя пациентами. Это будет крайне рискованным поступком. Если дать одну дозу Нэнси и одну — Кенту, обоих пациентов нужно будет как можно скорее, без задержек и проволочек, доставить в Атланту. А в Атланте для них должны быть готовы другие курсы ZMapp. Если что-то пойдет не так, оба пациента умрут.
Дом Нэнси Райтбол находился за углом. Тем же утром, позже, Плайлер остановился у окна Райтбол и внимательно присмотрелся к ней. У нее была терминальная стадия Эболы, кровь сочилась сквозь кожу и истекала из кишечного тракта. Она была намного старше Кента, хуже развита физически и, совершенно очевидно, могла умереть в любой момент. Плайлер разглядывал ее через окно, и сострадание требовало отрешиться от правил сортировки. Если он ничего не сделает, она умрет. В то утро он решил в конце концов дать лекарство ей. Он сделал свой выбор.
Вскоре Плайлер отнес коробку на крыльцо дома Нэнси и дал инструкцию лечащему врачу Деборе Эйзенхат. Ей предстояло вскрыть один из трех флаконов, развести его содержимое в физиологическом растворе и ввести Нэнси внутривенно. Пенопластовый кубик несколько часов стоял на крыльце открытым, пока медики готовили Нэнси Райтбол к тому, чтобы стать экспериментальным объектом номер один.
Пока медики «Сумки самаритянина» готовились ввести ZMapp Нэнси Райтбол, в государственной больнице Кенемы начались похороны Хумарра Хана. Толпа в 500 человек собралась перед детским отделением, где на площадке для посетителей стоял белый гроб. На этом же самом месте люди зажигали свечи и пели гимны после того, как пророк Вахаб предсказал смерть уважаемого доктора.
После заупокойной службы носильщики в биозащитных костюмах перенесли гроб на каменистую площадку перед недостроенным зданием нового отделения Ласса, недалеко от места, которое Хан выбрал себе в качестве курительной. Могильщики взялись за лопаты, но дело двигалось плохо. Кенемские скалы возрастом в 3 млрд лет яростно сопротивлялись. Шли часы, а могильщики продолжали долбить землю и выбрасывать ее наверх. Постепенно толпа рассосалась, и остались только продолжавшие напряженно работать могильщики да гроб. Хлынул дождь.
Вскоре после того, как Ланс Плайлер оставил коробку-холодильник на крыльце дома Нэнси Райтбол, «Сумка самаритянина» выпустила пресс-релиз, в котором сообщала о введении экспериментального лекарства на основе антител американке, заболевшей Эболой. Согласно пресс-релизу, препарат был предоставлен Национальными институтами здоровья и персонально исследователем НИЗ Лизой Хенсли.
Уже через несколько минут агентство CNN получило материал от «Сумки самаритянина» и поместило его на своем сайте. В следующие несколько часов в электронный почтовый ящик Хенсли посыпались письма от специалистов по Эболе со всего мира. Все были изумлены, встревожены и засыпали ее вопросами: