«Лиза, что вы творите?.. Дали американке экспериментальные антитела?.. Антитела, полученные НИЗ?.. Вы с ума сошли?.. Кто позволил вам давать больному неапробированные антитела?»
Хенсли в это время работала, облачившись в спецкостюм, в своей лаборатории и не видела электронной почты. Если уж совсем точно, в тот момент Нэнси Райтбол еще не получила препарат. Директор Центра по контролю за заболеваниями CDC доктор Том Фрайден, увидев сообщение, позвонил доктору Энтони Фоси, главе Национального института аллергии и инфекционных заболеваний (NIAID), одного из институтов системы НИЗ, в состав которого входит Многоотраслевой исследовательский центр в Форт-Детрике. Фрайден был встревожен и спросил Фоси, что происходит в Африке с сотрудником НИЗ и новым препаратом. Энтони Фоси к такому вопросу не был готов. Похоже, он просто ничего не знал об этом. Если экспериментальное нелицензированное и неапробированное лекарственное средство предоставлено НИЗ и выдано пациенту сотрудником НИЗ, любое решение по применению этого средства должно предваряться решениями чиновников высокого ранга и осуществляться с разрешения и под наблюдением Администрации по контролю за продуктами питания и лекарствами. Выходило так, будто Лиза Хенсли грубо нарушила все правила. Руководители НИЗ не знали о ней почти ничего. Она была научным работником невысокого ранга и проработала в учреждении всего несколько месяцев. Начальники НИЗ стали спрашивать: кто она такая, эта Лиза Хенсли, и какого дьявола она натворила? Кем бы она ни была, она, похоже, сорвалась с цепи.
Непосредственный начальник Питера Джарлинга, администратор НИЗ Клифф Лейн пришел к Джарлингу и потребовал подробностей. Джарлингу пришлось рассказать, что Хенсли летала на вертолете, чтобы забрать лекарство из антител, и что она, возможно, инфицирована Эболой. Джарлинг принес извинения, что не проинформировал своевременно об этом высшее руководство. Ситуация обернулась и для него самого большими неприятностями.
Джарлингу велели прямо приказать Хенсли немедленно вернуться в Соединенные Штаты, чтобы подвергнуться расследованию, после которого ее, по всей вероятности, уволят. Расследование следовало начать немедленно, не дожидаясь ее возвращения в Соединенные Штаты. Похоже, что за каких-то два часа научная карьера Хенсли разбилась вдребезги.
Доктор Дебора Эйзенхат положила флакон с замерзшей первой дозой ZMapp на кровать, рядом с рукой Нэнси Райтбол, чтобы содержимое растаяло.
Пока лекарство оттаивало, Питер Джарлинг позвонил Лизе Хенсли и передал ей приказ вернуться домой. НИЗ уже приступили к расследованию и желали ознакомиться со всеми ее электронными коммуникациями за время, предшествовавшее ее командировке в Африку и на ее протяжении — все текстовые сообщения, все электронные письма и записи всех ее телефонных разговоров. Комиссия по расследованию желала точно знать, где и каким образом она получила препарат, что сделала с ним и какое право имела на эти действия.
Ланс Плайлер ничего не знал ни о том, что Лизу Хенсли срочно отзывают в Соединенные Штаты, ни о расследовании ее поступков: она решила ничего не говорить ему. В тот же день, попозже, Ланс Плайлер, принявший решение дать лекарство Нэнси, сел в свою машину и отправился к дому Кента, чтобы посмотреть, в каком тот состоянии. Он подъехал туда за несколько минут до заката. Дождь стих, и из-под сверкающих облаков, нависших над Атлантикой, проглянуло солнце. В закатном свете Плайлер посмотрел через окно на Кента Брэнтли. От увиденного он пришел в ужас.
Сокрушительный удар
Лицо Кента Брэнтли превратилось в серую маску. Температура держалась на отметке 40,4 °C. Он дышал поверхностно и часто — 30 раз в минуту, и уровень кислорода в крови опасно снизился. Время от времени его дыхание замедлялось, почти останавливалось, а потом он набирал полную грудь воздуха и продолжал часто и тяжело дышать. Такое явление называется дыханием Чейн — Стокса и является знаком близкой смерти. Лансу Плайлеру довелось иметь дело с множеством умирающих, и он отлично понимал то, что видел сейчас. Не хуже него понимал свое состояние и Кент Брэнтли, отчаянно пытавшийся заставить себя дышать. В отсутствие аппаратов искусственной вентиляции легких он не мог дожить до утра.
Внезапно Ланс понял, что ему делать. Как он объяснит позже: «Бог ниспослал мне всепобеждающее спокойствие, и я решил разделить дозу». Он нарушал все существующие правила. Он уже грубо нарушил закон сортировки, решив дать лекарство Нэнси, а теперь он разделит курс между двумя больными. Он сделает все именно так, как запрещали поступать изобретатели препарата. Он сделал свой выбор — на сей раз окончательный:
— Кент, я дам тебе антитела, — сказал он.
— Ладно, — отозвался Кент.
Но и тут существовала проблема. Все три дозы лекарства находились в полумиле отсюда, а Кент по-настоящему умирал. Две дозы, накрепко замороженные, лежали в пенопластовом холодильнике на крыльце дома Нэнси Райтбол. Один флакон находился в комнате Нэнси, и его содержимое уже могли ввести ей.
Плайлер вскочил в машину, промчался полмили и с визгом тормозов остановился около дома Нэнси Райтбол. Выпрыгнув наземь, он открыл коробку и взял оттуда флакон ZMapp — обжигающе холодный и твердый, как камень. Он засунул бутылочку под мышку, немного подержал и вынул. Препарат и не думал таять. Лекарство оставалось никчемным комочком льда. А Кент тем временем умирал.
Ланс подошел к окну комнаты Нэнси и попросил доктора Дебору Эйзенхат принести ему дозу, приготовленную для Нэнси. Врач взяла флакон с кровати Нэнси, продезинфицировала его снаружи раствором хлорки, положила в три вложенных друг в друга пластиковых пакета, протерла дезинфектантом и их и вручила Лансу через парадную дверь дома. Взамен он отдал замороженный флакон, взятый из холодильника. Врач положила его на кровать Нэнси, и его содержимое начало медленно оттаивать.
Плайлер снова прыгнул в машину, сунул пакет с наполовину растаявшей ледышкой во флаконе под мышку и помчался на бешеной скорости обратно к дому Кента, молясь, чтобы лекарство успело растаять за время этой поездки.
Остановившись, он подбежал к окну комнаты Кента — тот все еще был жив. Достав флакон из-под мышки, он увидел, что лед растаял. Через дверь он подал лекарство доктору Линде Мобуле. На часах было 19:20. Солнце зашло, и небо успело изрядно потемнеть.
Уже спускалась ночь, и из-за стремительно сгущавшихся туч во дворе Кенемской больницы было еще темнее. Могильщики наконец-то завершили свой труд. Облаченные в защитные спецкостюмы носильщики подвели ленты под гроб и, откидываясь назад, чтобы удержать тяжесть ноши, опустили Хумарра Хана в могилу. Среди горстки дождавшегося этого момента народа стояла Надя Вокье, ученый из Франции, занимавшаяся анализами крови, с которой Хан любил поболтать в ее кабинете за сигаретой. Она смотрела, как носильщики сняли свои защитные костюмы и бросили их в могилу Хана — этот жест последнего прощания уже вошел в обычай на похоронах жертв Эболы. Могильщики начали забрасывать гроб и костюмы землей. Когда погребение закончилось, Надя оделась в такой же защитный костюм, пошла в «горячую» лабораторию и вернулась к исследованию образцов крови.
Ланс Плайлер смотрел в окно, как доктор Мобула подготовила для капельницы 750 миллилитров раствора Рингера, потом сорвала воск, открутила крышку, набрала препарат в шприц и впрыснула его в пакет с физраствором. Они помолились, и Ланс послал СМС Лизе Хенсли, сообщая, что он разделил курс препарата между двумя пациентами и готов ввести одну дозу Кенту Брэнтли. Нэнси получит дозу, как только лекарство растает. «Сейчас начнем», — закончил он.
Доктор Мобула поставила капельницу на самую медленную подачу лекарства и начала вливание. Ровно в 20:00 Кент Брэнтли стал «экспериментальным объектом номер один», первым человеком на свете, получающим ZMapp. Вливание должно было продолжаться почти всю ночь, и все это время лекарству предстояло медленно поступать в кровь Брэнтли. Но уже через минуту или две больного начала бить дрожь. У больных Эболой случаются конвульсии во время смерти. Брэнтли затрясло сильнее.
Плайлер решил, что это озноб. «Это антитела задают вирусу жару так, что тебя трясет», — бодро сказал он Брэнтли в щелку приоткрытого окна.
Это действительно мог быть озноб, но могла быть и заключительная стадия лихорадки Эбола — агональное состояние, при котором случается дрожь или тремор. Брэнтли продолжало трясти, и тут доктор Мобула сообщила, что температура у него снижается. За 15 минут она опустилась с 40,6 до 37,8 °C — от опасного для жизни уровня до обычной повышенной температуры. Дрожь продолжалась с полчаса, постепенно слабея, и в конце концов прекратилась. С начала внутривенного вливания прошло 30 минут. Брэнтли сел в постели. В этот момент Плайлер поднес телефон к москитной сетке и сфотографировал Брэнтли — с разинутым ртом, с полузакрытыми глубоко ввалившимися глазами, но определенно живого.
В девять вечера Кент заявил, что ему хочется в туалет. Он полтора суток не мог подняться с постели, и все это время у него было полное недержание. Он встал с постели и, опираясь на доктора Мобулу, которая несла за ним штатив капельницы, дошел до туалета. Он сказал, что ему получше. Прошло лишь чуть больше часа с начала вливания. К этому времени в его кровь поступило лишь около 12 % первой дозы.
В 21:09, когда Брэнтли находился в туалете, Ланс Плайлер послал Лизе Хенсли текстовое сообщение: «Он уже явно выглядит гораздо лучше. Такое возможно?»
Она тут же ответила: «Гэри [Кобингер] говорил, что изменения появлялись [у подопытных обезьян] за считаные часы. Они могли выглядеть лучше, но потом опять наступало некоторое ухудшение. И все же да, такое возможно».