— Что за херня… — бормочет над ухом Де Сото. — Что у них там…
— Они заразились, — говорит Оливер.
Ларедо видит кровь на руке. Он тупо таращится на свою ладонь. Поцарапался, когда залезал в вертолет. Ларедо лижет рану и решает, что делать дальше.
— Де Сото, вы пометили профессоршу?
— Конечно, начальник. Как вы и велели. Для большей гарантии два жучка: правая туфля и мобильник.
— Художник угнал «тойоту»-внедорожник, она подсела к нему, — сообщает Бюст, пристегивая ремень. — Мы следили, но их не трогали, как вы и сказали.
— Прекрасно, и куда они едут?
Де Сото сверяется с планшетом.
— На север, по второстепенной трассе.
Никто не приказывал Ларедо поставить жучки на вещи Кармелы Гарсес, но теперь он рад, что так поступил. В нем крепнет уверенность, что профессор Мандель попытался им что-то сказать, но в одиночку, не зная пароля от файлов, Ларедо мало что может сделать. И все-таки зачем Мандель отправил им эту информацию, если ничего, кажется, уже нельзя исправить?
Нужен ключ, — рассуждает Ларедо. Только получив ключ, еще можно защититься или, по крайней мере, попробовать. Токсин? Маловероятно. Вирус? Возможно. Но эта зловещая очередность самоубийств, этот математический порядок в прыжках с балконов, это гнетущее стерильное молчание… Семья Химено и сотрудники радиостанции, обнаженные, изрубленные до неузнаваемости, со следами укусов, разрывов, со вскрытыми органами и переломанными костями… И то же самое с котами и сороками: бои без правил среди слепцов, пожираемых чудовищем с неконтролируемой — но молчаливой и холодной — яростью. Вот что хуже всего. Они убивают друг друга, или выбрасываются из окон, или вместе движутся вперед, или скидывают одежду. Но все это молча. Без слов, без жестов. Интуиция подсказывает Ларедо, что это еще не все. Есть еще нечто потаенное, непохожее на все, что возможно помыслить или вообразить. Какой-то переворот, перемена знаков на магнитных полюсах земли.
Ларедо лижет рану, пытаясь сосредоточиться. Его люди за ним наблюдают, он не хочет показаться слабым. Не хочет думать о выблеванных из домов куклах, падающих на асфальт, о спецназовцах, бросающих на землю оружие и униформу…
— Следуем за ними? — спрашивает Де Сото. — Я передам пилотам координаты…
Карман пиджака начинает вибрировать. На экране мобильника — срочное конфиденциальное сообщение.
Случай-Э, понимает Ларедо.
— Нет, подождите. Сначала летим в Торрехон.
8. Ночные дороги
Нико ведет машину уверенно, ему не нужен навигатор, отмечает Кармела. Обойдя несколько заторов, Нико выезжает на шоссе М-40, в сторону Вика́льваро. Дорога впереди чиста, Нико связывает это обстоятельство с правительственным распоряжением: людям предписано оставаться дома или на своих рабочих местах.
— Клиника называется «Лас-Харильяс», — рассказывает художник. — Это неподалеку от Трес-Кантос. Если все пойдет хорошо, мы будем там минут через двадцать.
— А как же комендантский час?
— Я знаю, что это такое и как работает. — Нико пожимает плечами. — Между приказом и вводом войск пройдет как раз столько времени, чтобы мы успели выбраться из Мадрида. Меня больше беспокоит не это, а само продвижение частей. Я так понимаю, войска спускаются с Эль-Голосо, так что не стоит ехать прямо на Трес-Кантос, эту дорогу наверняка перекроют. Поищем какой-нибудь проселок.
— Что могло случиться за такое короткое время? — Кармела смотрит на профиль Нико в свете фонарей, на его большой, почти клоунский нос. Дворники очищают стекло от мелких капель и рисуют подвижные тени на его лице. — Это как война… или как эпидемия.
— Клянусь тебе, не знаю. Вчера, когда я прочел письмо Манделя, все это показалось мне ненастоящим, как шпионский фильм. Но сегодня в полдень, узнав новости, я уже был на взводе. Я решил, что ты участвуешь в каком-то заговоре, прости, что я тебя…
— Хватит уже об этом, — обрывает она.
Их оглушает волна полицейских машин и броневиков, едущих навстречу. А потом они утыкаются в небольшую пробку, возникшую из-за очередной проверки. Машины Транспортной гражданской гвардии выстроились в зеленый барьер, перед ним желтым светом блестят фонарики полицейских. Нико, как ни странно, ничуть не обеспокоен.
— Они никого не проверяют. Просто перекрывают дорогу на М-607, ясное дело, из-за армии. Нам придется свернуть, только и всего.
Гвардеец рассматривает их через опущенное окошко. Фуражка его намокла, люминесцентный жилет тоже, хотя дождя почти нет.
— Кабальеро, куда вы направляетесь?
— Домой, — отвечает Нико. — Мы живем в Трес-Кантос.
— Шоссе перекрыто. Вам придется ехать в объезд. Когда доберетесь до дома, никуда не выходите.
— Конечно-конечно, спасибо, — соглашается Нико.
Полицейский отходит, «тойота» едет дальше.
— Что будем делать, если найдем Фатиму Кройер? — На самом деле Кармелу больше интересует вопрос «Что будем делать, если ее не найдем?» или еще короче: «Что мы будем делать?»
— Поедем в обсерваторию.
Глаза ее округляются от удивления.
— В обсерваторию этологов?
— Да. Мандель писал, что именно туда я должен отправиться вместе с тобой и с Фатимой.
— Зачем?
— Понятия не имею. Но Мандель добавил, что, даже если обсерваторию уже закрыли, мы все равно должны оказаться в этом районе.
Кармела пытается рассуждать. Но она устала, напугана и думать ей нелегко. Единственный вывод, к которому она приходит, несет в себе еще одну загадку.
— Предположим, Мандель что-то предвидел, что-то знал, — задумчиво произносит девушка. — Но если он нуждался во мне для расшифровки этих файлов — почему он не отправил их прямо мне?
— У меня есть вопрос поинтересней. Зачем выжидать два года до самого дня, когда все это произойдет? Не понимаю. Почему он не собрал нас раньше? И зачем, черт подери, понадобилась эта красотка? Фатима… Наркоманка, папина дочка, член жестокой секты Логана… С какой радости я должен ей помогать?
— Может быть, он… ее любил, — говорит Кармела.
Нико криво усмехается:
— Мне знакомо это чувство. Я его любил.
Наступает тишина, только тикает метроном дворников; Нико выключает их перед поворотом на Алкобендас. Вдалеке, в блеске ночных огней, поднимается клуб липкого черного дыма. Вой обезумевших сирен.
— Мне не было никакого дела, — рассказывает Нико, словно отвечая на не заданный Кармелой вопрос. — Серьезно. Я не возражал против его… его связей с девочками и мальчиками… Но, ради бога, зачем было выбирать именно эту наркушницу и Логана? Ее он отымел, когда она была пятнадцатилетней девчонкой, а потом привел ее в группу Логана… А почему Логан? Может быть, этот облик гермафродита — вершина красоты для бисексуала, но, вашу ж мать, он ведь преступник… А когда я говорил Манделю, он отвечал: «Нико, у тебя одно полужопие так и застряло в полиции». — Художник улыбается, но Кармела чувствует его боль. — Мудак…
Потом Нико долго ничего не говорит. Пока длится эта пауза, Кармела думает о Манделе. Дело то ли в усталости, то ли в нервах, но у нее не получается его вспомнить: ни его лицо, ни свое перед ним восхищение… Может быть, там были и любовь, и вожделение… все это исчезло с годами, все выкинуто в ту же мусорную корзину, куда угодили и ее мечты о работе этолога в престижном международном центре. Прошло уже больше пяти лет без Манделя, и теперь Кармела не узнаёт себя в той восторженной студентке, которая впитывала каждое его слово и заливалась краской от его бесстыжих взглядов. Все время после Манделя она провела в клетке у Борхи.
Она предлагает послушать новости, бывший полицейский не возражает. Многие станции прекратили вещание, но на некоторых остались дикторы, продолжающие зачитывать сводки. Коротко говоря, в Испании все обстоит просто и страшно. В Мадриде, Хаэне, Гранаде, Валенсии, Мурсии и Альмерии объявлен комендантский час. Другие города последуют их примеру, если положение не изменится. Та же картина и в ряде европейских столиц. Пассажирские авиарейсы отменены. Новости из Лондона — одно мутное бормотание. Английская королевская семья — в надежном укрытии, местонахождение не разглашается. Премьер-министр обратился к нации и говорил о чем-то, что кончается на «-ит», и от этого у всех британцев шарики заскочили за ролики. Одни говорят «энцефалит», другие — «менингит», что, однако, никак не объясняет других новостей, которые Кармела ищет, намеренно избегая самых драматичных, касающихся непосредственно европейцев.
«Феномен Манки-Миа», как выразился диктор, распространился на весь запад Австралии. Рыбы-топорики, стеклянные рыбы, тунцы и рыбы-луны превратили берега в сверкающее кладбище. Мириады удильщиков — молчаливых и спокойных — поднялись со своих скальных лож. Вся береговая линия отрезана от континента; потеряна связь с кораблями и подводными лодками, патрулирующими Индийский океан.
На севере, рядом с Дарвином, «животные заболевают тысячами», и среди них типичные представители местной фауны — гребенчатые ящерки. Ящерки, судя по всему, являются носителями того самого «ита» и передают его людям. Совершив чудесный и кошмарный скачок, «ит» перелетает в Индию и Пакистан, хотя сейчас самым опасным раненым гигантом является Китай. А еще «ит» дает о себе знать — во всей своей мощи — на просторах Сибири, в популяции волков. И сразу же направляется к антиподам, чтобы напасть на диковинных южноафриканских панголинов и походя добавить Кейптаун к списку городов, контролируемых войсками, в то время как в Центральной Африке никто не в силах контролировать поведение слонов и горилл с серебристыми спинами. Америка встретила утро ворохом проблем с енотами и койотами на юго-западе и серьезными, «повторяем, серьезными» осложнениями на западном побережье: гвардейский полк китов выбрасывается на берег одновременно с тем, как тысячи людей — для поддержания трагического равновесия — кидаются в море. «Скоро океан станет похож на Ганг, где все это и начиналось», — мрачно предсказывает журналист, освещающий темы науки.