«Какой обман», — думает Ларедо, в этой пластиковой клетке у него кружится голова. Он слышит голос Гарригеса и видит, как мужчина на носилках о чем-то умоляет, глядя попеременно то на сестру (которая на Эдуардо не смотрит), то на него. Мысль приходит с ослепляющей ясностью: «Господи, какой обман, какая подстава, какая липа…» — И это нужно решить прямо сейчас, вы слышите? Хоакин? Хоакин, что вы делаете?
— Сеньор? — Из бастиона второго костюма медсестра с ужасом взирает, как Ларедо расправляется с молниями и застежками. — Что с вами?
«Какой обман, какое ужасное надувательство».
Сейчас Ларедо чувствует себя как продавец, который пытается втюхать клиенту подержанную машину под видом новой. Мухлеж никудышного бизнесмена. Надувательство без барыша.
Вот о чем думает Ларедо, рывком скидывая с себя защитный шлем.
Свежий прозрачный воздух ласкает ему лицо. Медсестра пятится назад. Из сдвинутого набекрень шлема слышатся вопли, даже привязанный звукооператор больше не плачет и смотрит на него как на помешанного. Это больше не Случай-Э: это просто человек, пузатый, униженный, привязанный к койке, с залитым слезами лицом и голыми причиндалами. Только Гарригес не проявляет беспокойства. «Он тоже это подозревал», — догадывается Ларедо. Он созерцает новый мир с его стерильной атмосферой.
— Это не эпидемия, — бормочет красный потный Ларедо, кипя от ярости. — Кол вам в жопу, никакая это не эпидемия…
Он выходит из туннеля, не задерживаясь перед фильтрами, он как бык в загоне. Солдаты, военная полиция, врачи — все таращат на него глаза. Он рывками освобождается от своего защитного костюма под взглядами рабочих, сидящих перед маленькими клетками, в которых лежат птицы, кошки и — это устрашающее зрелище гипнотизирует Ларедо — собаки разных пород, тянущие головы между прутьев, они не лают, но открывают пасти и одновременно качают шеями и лапами. «Какой обман, какая липа», — поражается Ларедо.
— Я позвоню Агирре, тогда и поймем, что нам делать, — говорит он Гарригесу, бегущему за ним вместе с Саласар. — А пока оставьте его как есть, а лучше развяжите. Это насмерть перепуганный бедолага, и он настолько же здоров или настолько же чекалдыкнулся, как вы и я… Де Сото, Лопе, — добавляет Ларедо уже в телефон. Де Сото отвечает без задержки. — Мы уходим. Не потеряйте след профессора Гарсес.
Гарригес зовет, но Ларедо не оборачивается, упрямо шагает прочь от бараков.
Маленький человечек в измятом черном костюме с коричневым галстуком.
«Это не эпидемия, это не отравление и ничего похожего, — повторяет он про себя. — Сукины дети. Это совсем другое».
Только Богу известно, что это. Однако ввиду его отсутствия Ларедо убежден, что это известно только Карлосу Манделю. А теперь это может знать еще и Кармела Гарсес.
Вот кого нужно найти.
10. В поисках убежища
— Кармела! — кричит Нико.
Кармелу толкают сбоку. Левым виском она врезается в рамку двери. Треск громкий, удар оглушающий, но, как ни странно, Кармела остается в сознании, падая на переднее сиденье.
Толкнувший ее — старик. Голый старик. Кармела осознаёт, что на самом деле он ее даже не бил: он давит на нее между делом, не прекращая попыток проникнуть внутрь машины. Вот он неуклюже втискивает в салон голову и плечи, не произнося ни звука, давя на девушку своим весом. С грязных седых волос осыпается земля и травинки. В правую глазницу впилась какая-то деревяшка, здоровый глаз на Кармелу не смотрит.
Девушка понимает, что главная опасность сейчас угрожает ее ногам, застрявшим между порогом машины и стариком. Она пытается поднять ноги, но для этого ей нужно сдержать напор обнаженного тела. Кармела упирается руками в морщинистый подбородок, но ничего не меняется: человек хочет войти, а ей некуда сдвинуться.
В этот момент голова старика задирается вверх, шея перегибается. Кармела видит, что это Нико держит его за волосы. Другой рукой Нико обхватил дряблое тело и тянет назад.
— Не упирайся! — кричит Нико. — Дай я сам!
Кармеле удается высвободить ноги из-под порога, она обвивает ими тело старика. В голове у нее возникает картинка неестественного совокупления: Похотливый Старик насилует Неосторожную Молодую.
Кармела нашаривает ручку на левой дверце; благодаря усилиям Нико она наконец-то может поднять голову и увидеть искомое. Она открывает левую дверь и переползает на водительское кресло, извиваясь и задевая ногой за рычаг передач. Нико не выпускает старика из объятий и тянет на себя, так что Кармеле в конце концов удается вывалиться на асфальт бензоколонки. Она отползает от машины.
Нико по-прежнему удерживает старика, но Кармела замечает, что стоит художнику расслабиться хотя бы на секунду, как упрямая старческая шея вновь отвоевывает отданные сантиметры.
Кармела использует передышку, чтобы подумать.
— Подожди! — Голос у нее хриплый, с кашлем, с надрывом. — Подожди, Нико, отпусти его!
Нико даже не знал, что Кармеле удалось вылезти: услышав ее, он выпускает свою добычу. Мужчина и девушка отодвигаются от «тойоты» и смотрят. Старик, освободившись от всех помех, бросается на сиденье, как слепой червяк, подтягивает коленки, сворачивается, втягивает голову в плечи.
«Он ищет защиты», — определяет Кармела.
— Он не нападал на меня, — тяжело отдуваясь, объясняет она художнику, который где-то раздобыл мясницкий нож и теперь стоит по другую сторону машины в боевой позе. — Он хотел попасть внутрь, а я оказалась у него на пути… Он не нападал…
Они рассматривают агрессора, застыв на своих местах. Старик превратился в комок неправильной формы. Поднятые безоружные руки дрожат, под ногтями кровь и грязь, на запястье старомодные часы со стрелками.
Время идет, это видно даже по старомодным часам. Секунда за секундой, и больше ничего не происходит.
«Это поза защиты. — Кармела вспоминает, что именно так складываются высшие приматы. — Но от чего он хочет защититься? От Нико? Нет: Нико пришел позже».
— Что он делает? — спрашивает художник, не опуская нож.
— Ты и сам видишь. Это… поза защиты. Тело свернулось, руки и ноги согнуты, голова между рук…
— От чего он защищается?
— Не знаю. Он меня не бил, он только хотел залезть в машину. — Кармела стонет, прикоснувшись к виску. Крови нет, но под вздутой кожей что-то трепещет.
— Ты в порядке?
— Да, это просто шишка.
Нико вздыхает с облегчением, но нож не опускает. Мужчина и девушка озираются по сторонам, вокруг по-прежнему безлюдно. Ветер колышет ветки.
— Кармела, что ты делаешь?
Для нее есть вещи сильнее боли и страха. Девушка уже залезла в машину и склоняется над бледным телом. Старик пахнет животными запахами, как млекопитающее в дикой природе. Бедра его усеяны грязными царапинами. Единственная выжившая деталь одежды — носок на левой ноге. Два пальца на правой покрыты кровавой жижей.
Кармела рассматривает старика с интересом ученого, как представителя редкого вида на грани вымирания. Кто знает, откуда он сюда прибрел. Кто знает, кто были его спутники и сколько из них осталось лежать на дорогах. «Как та семья из Ферруэлы», — думает Кармела.
— Он пришел издалека, — определяет она, наклоняясь ближе. Тупая пульсация в виске очень мешает.
— Похоже на то. Будь осторожна.
Но Кармела не верит, что старик представляет опасность. Скорее всего, он и раньше не был опасен. «Он пришел пешком, в глаз ему вонзилась ветка или сучок, но он продолжал идти — может быть, переломив ветку… Шел вперед, в поисках… Места, куда можно войти?..»
Кармела прикасается к правой руке старика. Кожа сухая, поросшая волосками. Девушка без особого сопротивления распрямляет его руку, но, как только отпускает, рука возвращается в прежнее положение. Как пружина. Нико о чем-то предупреждает, но Кармела не обращает внимания, ее охватило любопытство. «Это только поза… только поза… Никаких действий… Поведение одиночки…»
— Кармела, пойдем.
Девушка кивает в ответ. Ей знакомо это чувство: смесь интереса и жалости, так похожая на ее отношение к подопытным крысам.
— Оставим его здесь, — говорит она Нико.
— Прекрасно. В любом случае наш план Б предусматривал смену машин.
Мотор «вольво» заводится с первого оборота, когда Нико соединяет провода. Положение стрелки на датчике бензина его тоже радует. Они выезжают на шоссе. На горизонте поднимаются вверх гигантские пожары.
Сначала оба молчат, глядя на светлую дорожку от фар. Кармела держится за пострадавший висок.
— Он бродил где-то рядом, а я не заметил. — Нико как будто оправдывается. — Может быть, вынырнул из-за магазина. Увидел тебя и пошел прямо к тебе.
— Нет. Он смотрел не на меня, я вообще не имела для него значения. Он увидел открытую машину. Ему было важно куда-то войти. Я открыла дверь и вышла, чтобы вдохнуть свежего воздуха. — «И чтобы поговорить с Борхой», — добавляет Кармела, но не вслух. — Он увидел машину и захотел оказаться внутри.
— Почему он так себя вел? Это вирус? Или мы сошли с ума?
— Может быть.
— Что он тут делал один?
— Возможно, он шел вместе с другими, но эти другие упали или умерли по дороге. У него… из глаза торчала какая-то деревяшка. Ему было все равно. И когда я его толкала — тоже.
— Это я заметил.
«Если они не умирают, они продолжают идти, — рассуждает Кармела. — Как та семья в сьерре. Как рыбы в Манки-Миа. Как люди, бросавшиеся в Ганг и в Тихий океан».
— Здесь у нас поворот, — говорит Нико и сворачивает в сторону Комильяса. — Может быть, нам удастся срезать и выехать на шоссе 607 уже за кордоном. Я знаю эти дороги.
Кажется, так оно и есть. Нико дважды останавливается перед узкими дорожками между деревьев (по таким водят скот), но инстинкт ведет его дальше. В машине нет навигатора, зато есть две маленькие фотографии: женщина и ребенок молча укоризненно взирают с приборной панели, и Кармела задумывается о судьбе этой семьи и безвестного владельца «вольво». У девушки болят икры, в виске стучит, но более серьезных повреждений, кажется, нет. «Неужели мы все сошли с ума?»