— Нет. Есть вертолет, и есть что-то еще. Что-то в лесу. И оно приближается.
19. Морок
Логан шагает вместе со всеми, не глядя по сторонам, и только везение помогает ему избегать препятствий.
Время от времени шея его поворачивается, и он узнаёт себе подобных: слева большой лысый самец, справа дородная самка. Самка врезается в острый дубовый сук. И останавливается на месте, пришпиленная к дереву. Остальные идут дальше.
Здесь никто не является отдельным от других существ: тело Логана кишит другими созданиями. В какой-то момент на его грудь, вибрируя антеннами, усаживается многогранный кузнечик. Кузнечика отпугивает большая ящерица с мозолистой кожей, она пробегает по животу Логана, вращает круглыми глазами и слизывает муравьев. Коготки у нее — как шипы у розы.
Паучиха идет позади Логана; ее гладкие прямые волосы — как сгущенная капля ночи, глаза почти закрыты, лицо поднято, груди напряжены. Веки ее иногда приподымаются, по роговицам ползают маленькие муравьи-разведчики. На влаге этих ровных прозрачных поверхностей уже собрались комочки пыли. На лице девушки муравьи сбиваются в рисунки — это как татуировки племени маори. Паучиха следует общему ритму, ее босые ноги усыпаны синяками и ссадинами. Единственным предметом одежды остались трусики-танга — перепачканная буква V меж двух полушарий. Вот Паучиха подходит к двум поваленным параллельным бревнам. Левая нога перешагивает первое бревно, но попадает в зазор между первым и вторым, а правая нога перемахивает через оба бревна. Паучиха застревает.
Импульс движения вперед не исчерпан, Паучиха наклоняется, левая нога ломается на уровне защемленного колена, раздается треск, большая и малая берцовые кости протыкают кожу, как щепки. Идущие позади не останавливаются: они используют тело Паучихи в качестве моста и их вес взламывает ногу девушки. Хруст раздавленной печенюшки. Паучиха с втоптанным в землю лицом не перестает дергаться, и, когда толпа вокруг нее редеет, она ползет вперед, отталкиваясь здоровой правой и волоча открытую кость левой, оставляя за собой кровавую пену, точно полураздавленная улитка.
С губ девушки, засиженных муравьями, не слетает ни единого стона.
Люди не останавливаются, если у них еще имеются конечности для продвижения вперед. Хромают, ползут на четвереньках, извиваются. Поднимаются по склону, поросшему кривыми деревьями, и по закону тяготения многие люди, пользовавшиеся только ногами, теряют равновесие и скатываются обратно. Тела их — подвижная субстанция наподобие воды в реке, и на каждом большом валуне, перед каждым стволом один или двое застревают, собирая позади себя еще нескольких, пока наконец течение не преодолевает преграду и не продолжает струиться дальше.
Низина, а за ней — новый холм, на котором деревьев не видно из-за людей.
Вот первое, о чем думает Логан: «Какая движуха, какая великая движуха! Я Бизон, и я иду вместе со стаей». Ночное свечение напоминает Логану о фантастических ритуалах его группировки, о танцах в золотистом свете костров, о масках и оргиях. В то время, когда Логан все это вспоминает, нога его проваливается в грязную яму и боль пронзает его как комета, озаряя светом даже его сознание.
Логан останавливается, вытаскивает ногу из ямы, делает шаг в сторону и растерянно озирается.
Единственное, что спасает его от смерти под тяжестью человеческой махины, бредущей следом, — это что задние тоже останавливаются, потеряв ориентир.
А потом внезапно ночь заполняется многоголосым воем. Стоны, крики боли и ужаса. Самцы и самки вокруг Логана вновь превращаются в мужчин и женщин, полностью или частично обнаженных, перепуганных и дрожащих. Логан опирается о ствол дерева. А впереди марш продолжается, спины и головы уходят в темноту валунов, шатаясь, как с похмелья. Остановился только один небольшой отряд.
Кто-то берет Логана за руку: это лысый здоровяк, его ближайший спутник. Незнакомое лицо, испуганно моргающие глаза.
— Мне нужно… Мне лучше пойти домой, — бессвязно бормочет здоровяк. — Нам бы лучше…
Логан стоит, прислонившись к дереву, тяжело дыша, не отвечая. Для ночи в лесу он одет холодновато. Мужчина рядом совершенно обнажен, не считая изгвазданных носков. На лице его муравьи, но он уже успел избавиться от основной массы и отогнал мух, пивших кровь из свежей раны на животе: теперь здоровяк опустился на колени и рассматривает разрез. В шаге позади стоит девчонка-подросток: она вся голая, но перемазана с ног до головы, точно участница эротических боев в грязи. Девушка визжит и закатывает глаза, начиная осознавать собственную наготу. А потом бросается наутек.
— Я только… хотел убежать… — объясняет мужчина. — Уйти подальше… Я только хотел…
Логан не отвечает, он припал к коре дерева. Боль в лодыжке. Израненные подошвы прямо кипят. Люди вокруг всхлипывают, кричат, вопрошают. Но в целом они как будто смирились с возвращением в прежнее состояние. Муравьи перетекают с ладоней Логана, с прежде покрытых лаком, а теперь поломанных ногтей, совершая великий исход на дерево. «А ведь им тоже досталось, — думает Логан, глядя на помятых муравьев. — Теперь и они всего лишь насекомые». Он догадывается, что Большая Мать освободила многих своих приверженцев. Все они пробудились от… как-это-ни-назови. От чертова Морока.
— Я хочу домой, — ноет здоровяк.
— Ты уже дома, — отвечает Логан.
Мужчина таращит глаза:
— Что случилось?.. Я помню, как… ехал в машине… Хотел убежать…
Логан отталкивает бедолагу. Матерясь, пробует опереться на больную лодыжку: боль жжет, как удар кнута. Зато он жив. Как говаривал Плакса: «Если тебе больно, улыбайся жизни».
Причин улыбаться у Логана немного. Его окружают сотни жертв непонятной войны. Беженцы без одежды и без пищи, страдающее человечество. Мальчишка, который с воплями отдирает что-то приставшее к ноге. Женщина, которая помогает подняться другой женщине. Тело, которое не поднимется уже никогда. Логан тоже осматривает себя. Стройный белый торс обнажен, хотя он и не помнит, когда снял с себя куртку и футболку. Кожаные брюки в обтяжку до сих пор на нем, только пуговицы расстегнуты. У Логана смутное ощущение, что он пытался снять и штаны, но помешал ремень с кобурой. Ноги босые. Но самое страшное, понимает он, это лодыжка.
Зато при нем остался пистолет. И медальон Бизона. Да, медальон — это хорошо.
Насекомые до сих пор ползают по его телу, не желая отказываться от лакомой крови. Как и когда все это успело вскарабкаться по его ногам? Большинство составляют муравьи. Но и муравьи сейчас выглядят растерянными. Им перестал нравиться симбиоз с млекопитающим. Им просто хочется с него убраться, и Логан им не препятствует. Он отряхивается обеими ладонями. Под штанами тоже обнаруживается оживленное движение маленьких лапок. Логан снимает штаны, садится на наклонном участке, стараясь не опираться на лодыжку, изгоняет насекомых, оставшихся на его бритых гениталиях, вытряхивает последних из штанин и снова надевает брюки.
Мимо него проползает молодая женщина, говорящая на другом языке. Похоже на арабский. «Гамаль», — слышится Логану. «Черножопая. Без паранджи и без платья». Логану почти смешно. Женщина перестает ползти, в ужасе взирает на Логана, а Логан — на нее. Глаза у женщины темные и влажные, словно упавшие звезды. Она прикрывает исцарапанные груди. Такие проявления человечности и стыда вызывают у Логана улыбку.
— Где… мы? — стонет арабка по-испански с заметным акцентом. — Вы знаете?.. Где Гамаль, мой муж?..
Логана упекли в тюрьму за избиение арабов. Но в каталажке начинаешь понимать, что́ лучше делать в одиночку, а когда удобнее использовать других. На талии у женщины выжила темная юбка — или это так завернулась ее рубашка? Ткань так сразу не рвется, а женщина, не понимая, что и для чего он затеял, пытается вырваться. Логан хватает ее за волосы и пускает в ход зубы. Женщина кричит. До ее криков никому нет дела. Отвоеванным куском ткани Логан перематывает лодыжку, а еще двумя обрывками пеленает себе ступни.
Он оставляет женщину лежать на земле и, хромая, спускается с холма.
Логан пытается вспоминать. Видения на дороге, Паучиха за спиной. Затем его затянуло в водоворот. «А потом нас выкинуло, как будто на берег». Лес, в котором он сейчас находится, с этими характерными хребтами, должно быть, лес Альберче. Если так, Логан, наверное, сможет добраться до обсерватории. Он принимает простейшее решение: спуститься вниз по склону и поискать Паучиху. Если не найдет, двинется дальше в одиночку.
Логан до сих пор не пришел в себя. Голова кружится, подступает тошнота. Ну и конечно же страх. Как будто набегает волна, гигантская стена черной воды: она захватила их с Паучихой в свою исполинскую длань, прокрутила в шестеренках невероятных колес и выплюнула на берег.
Короткая встреча с Большой Матерью, одно мимолетное поглаживание.
Логан вспоминает слова из письма Мудрого: «Мир изменится». Даже Мудрый не понимал насколько.
Логан добирается к подножию холма, кривясь от боли и озираясь по сторонам.
Сложно искать среди лежащих и убегающих тел, среди неподвижных, скрюченных и изуродованных, среди охваченных панической суматохой. Но Логан знает, что Паучиха его не бросит. Либо она умерла, либо она рядом и ждет его.
— Паучиха! Паучиха!
Ночь не отвечает. Она никогда не отвечает, она беспощадна и слепа. Вокруг Логана — хаос разбредающихся тел, ошметков одежды и людей. Что случилось? «Теперь, если разбираться серьезно, без балды, что здесь случилось?»
Глубоко внутри ему хочется разрыдаться от неуправляемого страха.
Как малышу. Реветь и ни о чем не думать.
Он бродит и зовет, продолжая рассматривать чудом уцелевших.
И наконец он слышит:
— Ло-о-ога-а-а-а-ан! ЛОГА-а-а-а-АН!
Сначала он ее не видит. Он бы ее так и не увидел, если бы она не закричала: Паучиха свернута кольцом. Вероятно, она скатилась в ложбину с первого склона и теперь ее тело зажато между камней и веток. Дрожащая мокрица, скатанная в шарик.