— Фатима! Успокойся, Фатима! — вмешивается Кармела.
Она обхватывает худое дрожащее тело аргентинки, но сейчас ей тяжелее всего смотреть на Мича. Овчарка вертится по кругу, следит за хозяином, который маневрирует со складной кроватью в руках, и неуверенно полаивает — это переход от страхов ребенка, растерявшегося при встрече с неизвестным, к великому ужасу, о котором взрослые забыли ему рассказать. Для всех остальных угроза имеет форму и поддается осмыслению, но для Мича существует только водоворот предчувствий, шумов и пугающих звуков — вот что видит этолог.
— Никто не умрет, — шепчет Кармела на ухо Фатиме. — Приди в себя.
— Vedi![18] — кричит Дино, возящийся у окна вместе с художником. — Посмотри на эти лица! Бедные люди!..
— Не смотри на них, — отвечает Нико, отодвигая кровать. — Это ни хрена не поможет.
Кармела замечает, что в сложенном состоянии кровать не достает до окна, а в разложенном не упирается накрепко и ничего не поддерживает. Из прихожей доносится громкий стук, а потом голоса Борхи и толстяка.
— Твою мать, не роняй его! — Борха имеет в виду стол, который они тащат к двери.
— Ну извини. — Серхи как будто сдулся после криков Фатимы.
Кармела до сих пор обнимает Фатиму; она замечает, как переменилось лицо Нико, закрывающего окно.
— Дино, тащи доски, молоток и побольше гвоздей.
— Presto. Mich, vieni![19] — Пес бежит за хозяином, не переставая лаять, но довольный, что Дино ушел с первой линии огня.
— У тебя хватит времени хоть что-то прибить? — спрашивает Кармела.
Нико отворачивается, снова смотрит в закрытое окно.
— Они движутся очень медленно, Кармела… А нам нужно укрепить всего одно окошко, потому что идут они только с этой стороны. Если предположить, что они просто попытаются войти внутрь, их будет ожидать такое вот препятствие… Хотя входная дверь…
— Они ее не откроют, — обещает Кармела. — Они не умеют обращаться с предметами, просто идут вперед.
— Ладно, будем исходить из этой гипотезы. — Нико наводит бинокль на окно. — Если нам удастся укрепить это стекло, мы отступим в лабораторию и… О господи боже мой!.. Они ведь покрыты… Кажется, это муравьи, но там же и… пчелы… Плотная масса… Шум — это, наверно, их жужжание!
Кармела не отпускает от себя Фатиму. «Нет, это не просто жужжание множества пчел», — догадывается этолог. Объяснить она не может, но в голову ей приходит сравнение: «Они жужжат как будто одинаково, одновременно, с одними и теми же движениями… Одна пчела, клонированная в тысячи».
— Дино! — зовет Нико. — Поживей! Ты все принес?
— Ecco! — Итальянец проскальзывает мимо сомкнувших объятия девушек и с грохотом скидывает доски на пол. Вручает художнику молоток и вынимает из коробочки гвозди. — Нико, они совсем близко! — предупреждает сторож.
— Мы еще успеваем здесь подлатать, — отзывается художник; слышны хлесткие удары по оконной раме. — Делай что хочешь, но чтобы досок хватило и на вторую половину!
— Так и стараюсь, amico!
Фатима поднимает голову с плеча Кармелы. Ее красивое лицо теперь сократилось до рта и пары глаз.
— Они совсем близко! Совсем близко!
Аргентинка высвобождается из объятий, резко толкнув Кармелу рукой в грудь. Кармела отлетает назад, ударяется о стену. В первый момент ей хочется дать сдачи (ее настигает огненный флешбэк кулаков Борхи), но девушка тотчас же прощает Фатиму, соскочившую с шаткой ветки здравомыслия: Кармела и сама чувствует, что сойдет с ума, если эти звуки снаружи не утихнут. Внешний шум, несмотря на крики, лай Мича и стук молотка, завладевает всем пространством, как будто исходит от пульта взбесившегося диджея.
— Еще одной не хватает! — требует художник.
— Нико, они уже здесь! — кричит Дино.
— Вот бы еще одну!..
Засунув два гвоздя в рот, Нико пытается справиться с доской, но Дино не совсем угадал с размером.
— Подожди! Дай сюда!..
Бывший полицейский пытается сломать доску. Бесформенные тени уже наплывают на окно, шум стоит оглушительный. Лай Мича заставляет итальянца прервать свою работу, чтобы успокоить пса, — или же дело в том, что Дино утратил всякую надежду полностью закрыть стекло. А вот Нико надежду не утратил, он переламывает доску ногой, удар получается мастерский, и теперь доска подходит идеально.
— Да! — выдыхает Нико.
И в этот момент о стекло начинает биться существо.
Сквозь узкую, еще не забранную досками щель Кармела видит фигуры, словно бы покрытые дегтем, — без лиц и без глаз. Одна, вторая, потом еще одна. Они сплющиваются, как помидоры, брошенные наглым зрителем в артистов захудалого театра. Встретившись со стеклом и испытывая напор идущих сзади, маски начинают оплывать, как черный макияж, открывая радужки и склеры, брови, губы, щеки, раздутые лица. Кармела не в силах различить, женщины это или мужчины. Тающие слои постепенно превращаются в тысячи насекомых, они как отростки гигантской амебы.
«Стекло не выдержит», — понимает Кармела. Окно прикрыто не до конца, а удары становятся все мощнее, по мере увеличения массы давящих. Нико бесстрашно продолжает заделывать щель. Но, бросив еще один взгляд, оставляет свои попытки.
— Они войдут, — объявляет он, ни к кому специально не обращаясь, и отходит в сторону.
Окно оказывает упорное сопротивление, потому что оно маленькое и вделано прямо в стену. Но потрескивание стекла с другими звуками перепутать невозможно. Прижавшиеся к гладкой поверхности щёки похожи на большие вантузы. Красный носовой хрящ на одном безглазом лице разделился надвое и открывается все шире. В потрясенном галлюцинирующем воображении художника Нико Рейносы возникают образы с несуществующего коллажа Фрэнсиса Бэкона, переполненного экспрессионистскими искажениями.
В конце концов стекло проламывается сразу в нескольких местах, даже под досками. Когда в щели, точно живая нефть, заливаются первые струи муравьев, Нико бросает молоток и гвозди и хватает итальянца за плечо:
— Все в лабораторию!
Дино застывает в нерешительности, держа за ошейник перепуганного Мича. «Это не из страха, — чувствует Кармела. — Дино до сих пор удивляется, как это муравьиная рать, пусть даже неисчислимая, может принудить его к бегству».
И тогда, как покрывало из маленьких дрожащих помпончиков, в дом проникают пчелы.
Действительно, пора бежать.
— В лабораторию! — повторяет Нико.
Кармела чувствует, что ее тянут за руку.
— Давай, Кармела! — кричит Борха.
— Нужно закрыть эти двери! — Девушка указывает на туалет и прихожую.
— Незачем! Они не имеют выхода наружу! Бежим!
Борха тащит Кармелу за собой, девушка смотрит на деревянный люк, ведущий на второй этаж. «Вот он точно имеет выход наружу». Но люк надежно закрыт на засов. Фатима идет позади, дрожа под тонкой влажной пижамой. Серхи — единственный из всех, чье лицо выражает только озабоченность, как будто его воображение не рисует никаких ужасных картин: он слишком к ним привычен.
Беглецы сбиваются в кучу в глубине маленькой лаборатории; Борха прижимает к себе Кармелу.
Нико тоже собирается переступить порог, но, по-видимому, меняет решение и выходит обратно.
— Дино! — кричит он снаружи. — Дино, раздолбай! Оставь собаку и беги сюда!
Только теперь Серхи проявляет признаки страха.
— Мич! — зовет толстяк. — Мич! — Серхи отпускает Фатиму, но девушка тянется за ним.
Теперь происходит движение в обратную сторону, как будто не присоединиться к единой цепочке — непростительная ошибка.
В прихожей ревет хаос, но никто не останавливается. Кармела идет шаг в шаг за Фатимой, пока не оказывается в гостиной. И только то, что она видит там, заставляет ее остановиться.
Сквозь открытое окно в комнату протискиваются обрывки человеческих существ: воронки ртов, воспаленные щеки, бесцветные глаза. Это люди-амфибии, израненные стеклами, но целиком в пространство обсерватории они попасть не могут: человеческие размеры слишком велики для узкой щели.
А вот струи муравьев проникают с легкостью: они продвигаются по стенам, распределившись на несколько рукавов, словно кипящая смола. Единый выбор направления, все вместе, цельный ковер.
Однако самое невероятное — это пчелы.
Кармела никогда не видела роя, который вот так бы летел. Пчелы собрались из разных мест — быть может, с разных лугов, — но теперь это плотные струи в форме щупалец или труб. Узкие щели меж досок на окне сжимают трубы, превращают их в почти прямоугольные полосы. Значит, от них можно ускользнуть, просчитывает Кармела: просто вовремя отстраняться от каждой из полос; необязательно размахивать руками, силясь напугать сотни насекомых, летящих со всех сторон. Хуже то, что такие скопления пчел наделены мощью таранов. «Им даже нет нужды нас жалить. Столкнуться с ними — все равно что получить заряд дроби».
Но пчелы, кажется, не проявляют к ним никакого интереса. Кармела выделяет первую полосу, стелющуюся по поверхности стены со стороны кровати, вторую, с преувеличенно-гротескным жужжанием ползущую вдоль потолка, и третью, последнюю (наверное, самую опасную), нерешительно зависшую в воздухе рядом с противоположной стеной, на которой располагаются другое окно и дверной проем. Эта масса не движется, как движутся пчелы внутри роя: их рой — это само по себе новое существо, автономное, наделенное волей, прозревает этолог.
— Серхи, нет! — кричит она. — Обходи их! Не трогай!
Серхи пытается стулом заслониться от ленты, которая надвигается на манер дрессированной кобры. В гостиной Нико борется с итальянцем, который понял, что не может утащить Мича за поводок, потому что Мич слишком возбужден; Дино пытается вынести овчарку на руках, а Нико толкает его в прихожую. Мич упирается и вырывается, пчелиные ленты сводят его с ума.
Теперь все хотят выбраться из гостиной, вернуться в лабораторию, и это затрудняет движение. Фатима врезается в стол перед дверью, а Кармела с ужасом видит, что одна из пчелиных лент нацелена точно на ее спину.