— Точно, не испанское, — соглашается Рекена. Директор голоден и говорит в паузах, когда не жует. Кармела не видела его недели две и подмечает, что вид у Энрике утомленный. — Я нагуглил этот термин, но он окутан завесой тайны. — Рекена саркастически поднимает брови. — Нечто вроде «Секретных материалов». Это слово было вырезано на дереве рядом с покинутой английской колонией, одним из первых европейских поселений в Северной Америке. Загадочное исчезновение целого поселка…
— Кажется, я о чем-то подобном читала, — вспоминает Кармела. — Люди пропали за одну ночь, оставив еду на столах и дымящиеся печи… Правильно?
— Вообще-то, история успела обрасти мифами, но в целом все так и обстояло.
— И никаких следов?
— Нет. Неизвестно, что с ними произошло.
За столиком наступает тишина. За темным окном по тротуару проходят люди, огибая металлическое ограждение ремонтных работ. Тень от лица Кармелы, жующей авокадо, падает на стекло.
— Не знаю, почему я решил тебя побеспокоить, — говорит Энрике. — В последние годы жизни у Манделя какой-то винтик из головы вылетел. А лучше сказать, пара винтиков.
— Ты правильно поступил.
— По правде говоря, в тот момент мы все обалдели. Открываем почту — и у всех одно и то же сообщение. И тогда я подумал… Ты же была его любимицей…
— Ну что ты, брось…
— Он тебя высоко ценил.
— Я училась у него на кафедре, потом под его руководством писала магистерскую. Вот и все.
— Ты помогала ему разбирать его материалы…
Кармела резко вскидывает голову:
— Да разве я виновата, что не понимаю, на что Мандель хотел намекнуть этим словом?!
— Нет. — Энрике отрывается от еды. У него растерянный вид. — Нет, ни в коем случае…
— Прости. Я сама не знаю, что говорю.
— Это ты меня прости. Я только хотел извиниться, что вызвал тебя из-за такого пустяка. Точнее, оправдаться. Моя мать говорит, что я очень прилипчивый.
— Да нет, это я тебе нагрубила. А в Лондоне-то серьезная заваруха начинается…
После этого замечания Энрике смотрит на экран, где камера, медленно отползая, снимает людскую лавину, теснящую ряды полицейских. У людей нет транспарантов, они не кричат — просто надвигаются. Люди похожи на стену из ног и неразличимых лиц. План сменяется: теперь съемки ведутся с вертолета. Головы, тела, толпа среди деревьев. «Лондонские манифестанты занимают оборону в Гайд-парке», — сообщают субтитры. И снова уличные съемки: «Манифестация превращается в молчаливый марш». В углу экрана видны статуи ораторов прошлого, похожие на куклы. Половодье. Человеческий муравейник. «Протест против заседания Международного валютного фонда может привести к массовым беспорядкам, по мнению…»
— Куда катится мир… — вздыхает Энрике и снова смотрит на девушку. — Выглядит так, как будто наступает конец чего-то, правда?
— Или начало.
— Да, будем оптимистами. Кстати, об оптимизме — ты потрясающе выглядишь.
— Спасибо. Ты тоже молодцом.
Энрике Рекена отвечает приятной улыбкой. В этом мужчине все приятно, что, как считает Кармела, отчасти связано с его политической активностью, но ей этот облик нравится. И многим другим женщинам он тоже нравится — за исключением той, что в течение пяти лет была его женой, а теперь живет с детьми в Барселоне. И есть еще кое-что: Кармела нравится Энрике Рекене. Поэтому она не понимает, сколько еще лотерейных билетиков им нужно вытянуть, чтобы наконец-то выпал главный приз.
И все-таки он не выпадает. Энрике не делает решительного шага, а Кармела не сделает его никогда.
— И вот что, — говорит он, — у меня свободные выходные, так я подумал, не согласишься ли ты в пятницу на тот самый ужин, который мы столько раз уже переносили?
— В пятницу?
— Да.
— Послушай, Ферреро ведь программист?
Неожиданная смена темы ранит того Энрике, который спрятан на дне всех сдержанных воспитанных Энрике, отвечающих девушке.
— Ферреро Роше, гроза красоток, он у нас по всем вопросам, — отшучивается Рекена. — Все умеет и все делает.
— Он проверял — от сообщения не тянется какой-нибудь след? Какая-нибудь спрятанная программа?
— Кармела, это простое сообщение из одного слова, и нечего там больше искать. — Энрике уже доел жаркое, но он никуда не торопится. — Карлос Мандель был гений, его теория взаимоповедения насекомых гениальна, несмотря на очевидные ошибки, но ты должна признать, что он был немножко… В общем, нормальным он не был. Его дружба с этой бандой извращенцев, его самоубийство… Чего ожидать от такого человека? Он запрограммировал отправку письма за несколько дней до смерти. И правда, хватит об этом. Я спросил, что ты думаешь об ужине в пятницу.
— Я думала, ты собираешься в Барселону за детьми.
— Не на этот уик-энд, я же сказал. Сейчас ее очередь.
— Ну да.
Тарелка Кармелы опустела только наполовину. Девушка нацеливает вилку и подцепляет кусочек авокадо и креветку. Энрике следит за каждым ее движением.
— Это ведь не повторялось?
— Что?
— Я имею в виду… Он продолжает тебя… беспокоить?
Кармела качает головой. Энрике как будто размышляет, можно ли ей верить.
— Если этот говнюк снова что-то выкинет, дай мне знать.
Кармела кивает. Помимо очевидной тревоги за ее спокойствие — уж не ревнует ли Энрике к Борхе? Кармеле кажется, что ревнует, и ей это приятно.
По телевизору показывают журналистку в голубой куртке: она, видимо, ведет репортаж из кемпинга. За ее спиной проходят люди в форме. Официанты поднимают головы: это свежая новость. Кармела и Энрике тоже смотрят на экран. Звука нет, так что информации поступает не много. Кармела читает бегущую строку: «Предполагают коллективное самоубийство четырех членов одной семьи в Мадридской сьерре». Официант, стоящий возле аквариума с пультом в руках, включает звук.
— …только один несовершеннолетний, — сообщает девушка в голубой куртке.
Кадры из кемпинга. Палатки и автофургоны. Камера движется вслед за полицейскими, журналистка продолжает вещать:
— Мальчик бродил в одиночку, его обнаружили туристы: в Мадридской сьерре в окрестностях Ферруэлы разбито много лагерей. Тела остальных членов семьи Химено — родителей, девочки двенадцати лет и младшей дочери…
Теперь показывают, как мужчина в темном костюме и коричневом галстуке неуклюже шагает по траве, как будто ему привычнее покрытые линолеумом коридоры. За ним следуют люди в полицейской форме. Бредущий на мгновение поворачивается к оператору, и Кармела успевает разглядеть лицо: встревоженный мужчина средних лет, вытаращенные глаза, редкие светлые волосы, страдальчески вздернутые брови. Бедняга как будто вопрошает, зачем такому, как он, весь этот ужас. А камера быстро возвращается к журналистке.
— Тайна следствия не разглашается. Прямо сейчас в Ферруэле работают следователи и эксперты. Рассматриваются самые разные версии…
— Ставлю месячную зарплату, что всему виной pater familias[3]. — Энрике с усмешкой отворачивается от экрана. Еще один уволенный с работы впал в депрессию и сошел с ума, перестрелял своих близких и покончил с собой. В Испании мужчины, которых окунули в дерьмо, часто тащат за собой жен и детей. А несчастный паренек, наверно, чудом ускользнул.
— Ладно.
— Что ладно?
— Давай поужинаем в пятницу.
Мужчина и женщина смотрят друг на друга, Кармела тихо кладет вилку на край тарелки. А потом они начинают смеяться — сначала он, следом и она.
— Как лихо ты меняешь тему… — веселится Энрике. — Ты всегда была такой, это уж точно. С тех пор, как пошла на зоологию, а я руководил твоей практикой. О тебе тогда говорили: такая молчаливая, застенчивая девушка — и такая красивая… Какие только мысли роятся в этой головке?
Кармела улыбается. Энрике выглядит очень довольным.
— Хорошо, но за этот обед плачу я.
— Ни в коем случае. Сеньорита, вас пригласил Центр экосистем. Нам потребовалось ваше присутствие, а в обмен вы, по крайней мере, получаете стандартный офисный обед. — Энрике встает после того, как встает она, Кармела набрасывает на плечо свою сумку.
Они идут к выходу, чтобы расплатиться. Официант возле аквариума кормит рыбок, просеивая над поверхностью воды цветной порошок; он говорит клиентам «До свидания». Рыбки не слишком заинтересованы кормежкой: они собрались вместе в углу аквариума и обмахиваются прозрачными веерами-плавничками.
В телевизоре показывают бесконечную процессию продолговатых объектов, плывущих по водам Ганга.
Это трупы.
4. Звонок
Мужчину в темном костюме и коричневом галстуке, с немым вопросом в глазах «зачем такому, как я, весь этот ужас», зовут Хоакин Ларедо.
Автомобиль без номеров только что доставил его из Ферруэлы на улицу Филиппин, где располагается независимая радиостанция «Твоя музыка FM». Машина заезжает на тротуар, окруженный полицейскими, здесь же стоят кареты «скорой помощи», и микроавтобус СГО[4]. За ними видны лица простых налогоплательщиков, алчных до чужих трагедий. «Приятного аппетита», — думает Ларедо.
— Кто там наверху? — Спрашивает он у полицейского, стоящего в дверях.
— Теоретически, никого. Жителей эвакуировали. А кто сейчас на станции, мы не знаем.
Навстречу Ларедо выходят пять человек, они не похожи на полицейских. Четверо мужчин и женщина, все молодые, с рельефной мускулатурой (включая и женщину). Одеты они как штатские, решившие отправиться на сафари в джунгли: ремни, портупеи, высокие ботинки — всё цвета хаки, но не повторяет никакую конкретную униформу. За спиной — рюкзаки. По знаку Ларедо они проходят в здание. Останавливаются в пустом тихом подъезде перед рядом почтовых ящиков.
— Де Сото, — называет себя стоящий впереди здоровяк, шириной плеч напоминающий игрока в американский футбол, с выбритой головой и южноамериканским акцентом. — Это Оливер, это Лопе, там Мавр. — Кивает в сторону атлетичной короткостриженой девицы: — А это Бюст.