— Кармела прямо-таки видит, как Мандель пишет эти слова большими буквами. — Когда они поняли, что это случится, потому что все мы, живые существа, устроены таким образом, их индивидуальные мозги перетрусили, и теперь члены комиссии пытаются сбежать. В ближайшие два года они начнут запускать челноки к космической станции, ну вы о ней уже наслышаны. Через НАСА будет объявлено, что проводится эксперимент с гражданскими волонтерами, исследуются перспективы будущей жизни в космосе. На самом деле в космос полетят семьи членов этой самой комиссии, отобранные, чтобы дать человечеству еще один шанс. Самый эгоистичный Ноев ковчег, который только можно вообразить. Я из тех, кто не верит в успех: пики случатся повсюду, где вообще есть животные, куда бы они ни отправились.
Кармела смотрит на Борху, тот моргает покрасневшими глазами: он тоже помнит недавнее сообщение о взрыве на космической станции — Серхи выудил его из вороха новостей, поступающих в реальном времени.
«Мандель не ошибся, — понимает Кармела. — Там, наверху, это тоже случилось».
— Тем не менее, — вещает Мандель, — мы не должны их осуждать… Звучит ужасно, но теория взаимоповедения открыла нам нашу сущность. Только подумайте: наш мозг, прежде считавшийся чудеснейшим из органов, в конце концов превратился в мошенника. Сначала он заставил нас поверить, что мы являемся центром Вселенной, «образом и подобием Божиим», потом он убедил нас, что наша воля как-то влияет на то, что мы есть: «Будь самим собой» — советует нам психолог. «Освободись…» Наш мозг — неразумный малыш, тысячелетиями требующий, чтобы его утешили карамелькой… так вот, для нас настал момент повзрослеть. Всю жизнь я больше всего ценил свободу, а в конце жизни понял, что наша жизнь предначертана с самого начала. В каждый момент мы делаем то, что должны делать, но только мы, люди, обманываем себя, подыскивая разумные объяснения. Большая Мать — так, Логан? Мой Логан… — Голос Манделя дрожит, он смотрит в экран повлажневшими глазами. — Я знаю, что повлиял на вас — и на тебя, и на Стаю, а вы повлияли на меня… Мне очень жаль… Мне так жаль, но должен сказать тебе, что никакой свободы не существует.
Кармела слышит прерывистое дыхание за спиной. Девушка, не оборачиваясь, понимает, что это означает: «Логан не досмотрел запись до конца…»
— Логан, я тебя сильно любил, уж в этом я уверен. Запомни это навсегда. И тебя, Нико. Вы со мной, здесь. — Мандель прикладывает руку к груди. — Чем бы ни являлась любовь — обманом мозга, ошибкой эволюции, — я вас люблю… Фатима. Твои фотографии и стихи заставили меня поверить в эту свободу… Что же до тебя, Кармела… Помнишь, я всегда говорил тебе: «Освободи себя». Такая крохотная, такая умная и при этом такая зависимая. Ты влекла меня, потому что напоминала, прости за сравнение, маленькую крыску в клетке, вращающую колесо… Твоя связь с Борхой, твоя робость, твой кроткий характер… Все это в тебе я ненавидел и требовал, чтобы ты освободилась. Теперь я понимаю, что в твоих действиях свободы столько же, сколько в действиях любого из нас. Ты — единственная из нас, кто верит, что живет взаперти, а теперь, когда я показал, что все мы живем взаперти, я могу сказать тебе с абсолютной убежденностью: ты свободна.
Девушка плачет, она больше не может сдерживаться. Борха ее не утешает — возможно, со злости.
— А сейчас, мне кажется…
Мандель собирается продолжать, но в эту секунду возле самой головы Кармелы появляется худая рука. От неожиданности девушка вздрагивает посреди рыдания. Лицо Манделя застывает на экране.
Логан пятится назад, снова целясь в людей у стола. Кармела больше не видит дерзкого блеска в его глазах, в них только паника.
— Мерзостный умник… — рычит Логан. — Вы все тут мерзостные!
— Логан, нам же нужно досмотреть запись, — умоляет Кармела. — Досмотреть до конца! Может быть, там…
Ее заглушает пронзительный вопль Фатимы:
— Мы не успеем! Логан, опусти свой дурацкий ствол! Прекрати нас пугать! Мы все умрем!!!
Ее обвивают толстые неуклюжие лапы Серхи.
— Ну хватит, Фати, хватит, — шепчет Серхи. — Пожалуйста, не плачь…
— Так, значит, ничего не спасает от этой… эпидемии? — Нико тоже напуган.
Кармела переглядывается с Борхой, а потом тихо отвечает:
— Нико, это не эпидемия. Это эволюция нормального поведения живых существ.
После такой формулировки все замолкают. Каждый пытается понять слова этолога.
— Фати, ну, может, все не так плохо. — Серхи прижимает девушку к себе. — Может, все не так плохо…
Глаза Логана — как иголки, буравящие Серхи.
— Не трепись, о чем не понимаешь, толстуха. Все хуже. — Пауза. — Гораздо хуже, чем ты думаешь. Я это пережил.
— А раньше тебе вроде нравилось, — усмехается Нико. — Бизон, Большая Мать… Теперь уже нет?
— Возможно, у нас получится убежать! — выкрикивает Борха с отчаянием в голосе. — Мандель ведь сказал, что пики происходят в определенных зонах… Может быть, нам удастся отойти подальше…
— Мудрый хотел, чтобы мы оставались здесь! — кричит Фатима. — Вы что, не поняли?
— И вот мы остались! Но мы же ничего не делаем!
В ответ раздается голос Логана — неожиданно высокий и чистый. Без испуганного надрыва, без жаргонных словечек.
— Я могу что-то сделать. Я всегда могу. — Логан резко поднимает пистолет и направляет на свое лицо, по которому текут слезы. — Я — свободен.
Все кричат, но выстрела нет: Дино Лиццарди действует с быстротой, невероятной для такого большого и грузного мужчины. Тыльной стороной той же ладони, которой он выхватил у Логана пистолет, Дино залепляет парню пощечину, и его отбрасывает к стене.
— А вот теперь хватит, ragazzo! — Дино сотрясается от ярости. — Хватит уже stupiditá[25], хватит «Большой Матери», хватит… бла-бла-бла. Что тебе нужно — так это большой отец! Отец, который взгреет тебе задницу! — Дино заходится в крике, не обращая внимания на ненависть в глазах Логана. — Ты так и остался bambino! И даже не благодаришь меня, а я тебе жизнь спас!..
Выпалив последнюю фразу, Дино разворачивается и пластом валится на пол. Никто ничего не понимает.
— Дино! — Нико садится на корточки, шлепает итальянца по толстым щекам. — Дино, что с тобой? Ты меня слышишь?
Великан вроде бы не потерял сознания, он не расстроен и даже не встревожен: он моргает и смотрит на окруживших его людей, лицо его спокойно, только усеяно бисеринками пота; Дино вытянулся на спине во весь свой рост, ноги вместе, руки прижаты к телу. Выпавший из его ладони пистолет валяется под ногами у Борхи.
— Дино, ты меня слышишь? — Нико не сдается. — Покачай головой, если ты меня слышишь…
Дино не качает головой. Наоборот, с ним происходит такое, чему Кармела сначала отказывается верить. Капли пота на бородатом лице начинают перемещаться, не подчиняясь законам гравитации. Они сползают со скул на усы, на лоб и веки с абсурдной, пугающей быстротой. Кармела вглядывается пристальнее. «Это не капли».
Кармела видит маленькие комочки кожи, похожие на прыщи. Сдвигаясь к центру лица, они увеличиваются в размерах, теперь все лицо Дино заполнено гнойниками.
Внезапно итальянец открывает рот. И что-то выползает наружу.
Темный шар. Шар раздувается, упирается в челюсть, брызгает струя крови. Глаза Дино, ноздри и уши тоже начинают набухать. На животе и даже в поросли волос на руках итальянца выпирают новые пузыри. Штаны раздуваются, треща по швам и отплевываясь пуговицами. Гигантское тело потрескивает, как мясо на углях. Фантасмагория и гротеск.
А потом все процессы разом останавливаются.
Шар с хлюпаньем всасывается обратно в горло. Живот опадает. Все заканчивается так же стремительно, как и начиналось. Дино неподвижно лежит в том же положении, кровь струится из ушей, ноздрей, из-под век, вокруг горла собирается лужа. На лицо с ужасным разверстым ртом Кармела не в силах смотреть.
26. Вызревание
Это голос Де Сото; в первую секунду Ларедо принимает его завывания за очередной выплеск кокаиновой агрессии, но быстро понимает, что дело вовсе не в наркотике.
Мавр первым бросается вперед, Ларедо пытается угнаться за ним.
Сначала они видят Де Сото со спины, он стоит перед группой деревьев — деревья трещат и шевелятся. Даже в потемках Ларедо различает, что они увешаны людьми. Люди цепляются за что попало — за нижние ветки, за кору, за других людей, собираются в крупные виноградные гроздья. Ларедо видит только спины и зады. Гигантские соты из кожи и позвонков, ползущие наверх, к кронам.
— Нет! — кричит Де Сото. — Их поймали! Их… там!.. — Его крики, его метания с винтовкой наперевес, а еще неразбериха прилепившихся к стволам тел мешают Ларедо увидеть яснее. — Мы шли вместе, все трое!.. — Слова Де Сото — как боксерские удары. — Вместе! Потом услышали! Они прошли вперед и…
И наконец Ларедо их видит. Бюст уже успела раздеться и карабкается по левому стволу; француз срывает с себя футболку перед правым стволом. Все их вооружение, теперь совершенно бесполезное, разбросано по пути к деревьям.
— Здесь!.. — задыхаясь, предупреждает Де Сото. — Здесь она, линия! Осторожней!
Он как будто показывает границу минного поля.
Де Сото что-то достает из рюкзака, и поначалу Ларедо с тревогой (хотя и незначительной) предполагает, что это граната. Брошенная вперед сигнальная шашка оставляет за собой параболу разноцветного мерцания и дыма. Де Сото даже не в силах дождаться, когда она упадет. Он снова кричит:
— Видите?.. Вы видите? Вот эту линию? Не заступайте!
Ларедо смотрит вниз: в метре перед Де Сото дует ветер: он сдвигает комья земли и нагибает траву, причесывая ее в сторону деревьев с верхолазами.
— Видите? — вопит Де Сото.
— Да, вижу.
Но это не ветер — Ларедо начинает видеть яснее, только наклонившись ближе: это насекомые. Вот что казалось дуновением невидимого воздуха, вот что точными беспрерывными движениями наклоняет траву вперед. Перемещение скарабеев, муравьев, сверчков и кто знает каких еще многоножек, марширующих текучими рядами, струями чистой жизни, поставленной на конвейер. Но все это начинается за указанной Де Сото «линией», до этой зримой границы биологическая жизнь совершается, как и всегда (или как