раньше), — смешанно и неорганизованно.
«Плюс в том, что ты лишаешься страха, потому что начинаешь подражать другим».
Ларедо поднимает голову. Красноватые отблески сигнальной шашки отсвечивают на спине и мускулистых ягодицах Бюст, словно на бронзовой скульптуре. Бицепсы ее бугрятся, локти и ноги ищут точки опоры в скопище голых тел, висящих на дереве. Великий Богомол. Бюст добивается своего, теперь она встроена, закреплена, приклеена. Оливер, атлетичный примат, своим весом обрушил уже двоих. Но оба упавших снова лезут наверх, карабкаются молчаливо и упорно, пока им не удается вернуть себе место в общей массе.
Никаких жалоб. Командная работа. Ларедо им почти завидует.
— Вы видели?.. Вы видите? — Де Сото тычет стволом винтовки.
Конечно, он все видит. Все трое видят. Мавр стоит справа, Де Сото слева. Линия «трансформации» на траве остановилась. Но не остановилось все прочее: все так же слышны потрескивания, все новые насекомые спешат на зов. Время от времени мужчина или женщина, кто-то молодой или старый, стройный или толстый, падает с дерева и тут же — если не умер — к нему возвращается. Созревшие плоды. Жизнь продолжается.
Чужое и странное здесь — это три одетых гуманоида с выпученными глазами.
И тогда Мавр поворачивается к Ларедо:
— Дружище, что я вам говорил? Другая возможность всегда есть.
С этими словами Мавр берется за лямки рюкзака.
Ларедо молча наблюдает за ним, а когда поклажа падает на землю, задумчивый Де Сото тоже поворачивает к товарищу свою бычью шею.
— Мавр, что за херню ты задумал?
— Выбор, — отвечает Мавр. На нем футболка, штаны и ботинки, и он делает шаг к «линии трансформации».
— Нет, Мавр, только не это!
— Успокойся, Де Сото. Это не матч колумбийской сборной по футболу. Сборная человечества не лишится своего игрока. Ты, парень, хочешь остаться таким как есть, я хочу перейти на другую сторону. И спорить тут не о чем. Твой выбор, мой выбор.
— Мавр, я повторять не собираюсь! — Де Сото вскидывает винтовку. — Не делай этого!
Наверное, только Ларедо понимает, что Де Сото таким образом упрашивает своего товарища. Его угрожающий тон — лишь маскировка для слезной мольбы.
— Хочешь меня убить, дружище? — На лице у Мавра — широкая открытая улыбка. — Ну давай.
— Это ты хочешь себя убить! Ты что, не видишь? Ты вообще ничего НЕ ВИДИШЬ?
— Да нет, дружище. Я не умру. Все это — живо. — Мавр указывает на деревья с извивающимися телами. — Один ты этого не видишь.
— Это… не… жизнь!
Де Сото как будто недостаточно крика, теперь он еще и делает паузы между словами.
— Это не наша жизнь. Это новая жизнь. Еще одна возможность.
— Какая, к хренам, возможность? Ты видел их лица? Да это же долбаные роботы! Смотри! — Де Сото машет винтовкой, точно приветствуя отряд дезертиров. — Гребаные дерьмовые роботы! Лезут!.. Идут!.. Долбаные управляемые машины!
— А как ты думаешь, Де Сото, кем мы были до сих пор? Мы же солдаты.
Вопрос Мавра хорош тем, что заставляет Де Сото умолкнуть.
— Солдаты и чиновники, — без тени иронии подтверждает Ларедо. — Пожалуйста, не забывайте про меня.
— Я… не был… и не буду… этим! Вы что — ТАКОЙ? — Де Сото в бешенстве. Кокаин вращается в его глазах как вода в сливе раковины. — ВЫ ТАКОЙ? Да?
— Я не знаю, — признаётся Ларедо.
На мгновение все трое замирают в молчании. Сигнальная шашка постепенно гаснет. Де Сото, кажется, растратил всю свою энергию на ор. Даже гроздья тел угомонились — видимо, передышка. Из сомнамбулического состояния первым выходит Мавр:
— Друзья, желаю вам удачи. Ларедо, вы не со мной?
— Нет. Я буду ностальгировать по прежней жизни.
Наемник хохочет. Ларедо наслаждается этими звуками — прекрасный, мужественный, человеческий, разумный смех. Возможно, это последний смех, который он услышит в своей жизни.
— Ну вот и все, дружище. Это было хорошо! — Мавр хлопает его по плечу. — Это было хорошо! Вы что, собираетесь тосковать по своей жизни?
— Я буду тосковать по прежней жизни, — откликается Ларедо.
— Прошу прощения, это не значит «ностальгировать», — поразмыслив, уточняет Мавр. — Это, дружище, значит «быть старомодным».
— Возможно.
— Новые времена.
— Да, новые…
— Прощайте, дружище.
— Прощай.
Мавр делает два шага и пересекает черту, отмеченную парадом мелких созданий. Ларедо видит, как спина его выпрямляется. Мускулы рук и ног теперь как будто управляются умелым кукловодом.
— НЕ-Е-Е-Е-ЕТ! — Ларедо оглушен криком Де Сото. Но что его удивляет (последняя капля удивления, на которую Ларедо уже не рассчитывал), так это выстрелы. Де Сото продолжает стрелять, даже когда Мавр ничком падает на землю.
— С ума сошел, мудила? — Ларедо толкает его, уже не думая об осторожности.
Ствол поворачивается в его сторону. А дальше, за стволом — лицо Де Сото, превращающееся в морду пса, которому остается только порвать цепь: зубы, оскал, повизгивание, даже слюна во рту уже скопилась.
— Мы его потеряли! — орет Де Сото.
— Мы давно его потеряли! — вопит Ларедо, ничего больше не боясь. — ТЫ ЕГО УБИЛ! Выкинь эту ДОЛБАНУЮ винтовку!
— Ты мне!..
Новый, иной шум заставляет обоих притихнуть.
С левого ствола (не с того, на котором Бюст, еще левее) что-то сползает вниз. Это люди, которые раньше висели наверху. Но спускаются они не один за другим, а группами, переплетясь телами, — у Ларедо мелькают смутные воспоминания о представлениях высококлассных акробатов. Когда первая группа достигает травы, шум напоминает возню крыс на ворсистом ковре. А сверху, сцепившись друг с другом, продолжают спускаться все новые и новые. Первые ползут по траве в соответствии с законами геометрии: вереница тел прочерчивает правильную синусоиду.
Де Сото открывает пальбу. На сей раз Ларедо ему не мешает.
— Мудаки! Вы видите? Видите?.. Ну я им задам! Вот вам, МУДАКИ!
Де Сото метит в ползущих впереди. Те, кого он не убил, ползут дальше — кто без руки, кто со снесенной половиной лица — среди осколков костей и потоков крови. Но дерево продолжает снабжать материалом это бесконечное существо, составленное из существ. Члены гигантского тела спускаются, как по конвейерной ленте. Те, кто прошел заградительный вал Де Сото, проползают поверх умирающих или, если путь прегражден слишком громоздким препятствием, меняют маршрут.
— Смотрите!.. — Выстрел. — Эти… суки!.. — Выстрел. — Только поглядите!.. — Выстрел. — Решили, что… — Выстрел. — Решили, что смогут!.. — Выстрел.
— Ну хватит, Де Сото, — тихо говорит Ларедо, стоя перед скотобойней.
Раздается последний выстрел.
Де Сото валится вбок с удивленным выражением, как будто его мозг отказывается примириться с идеей о своем разрушении. По его телу пробегает легкая дрожь, и Де Сото и его H&K замирают. Ларедо тоже дрожит, обеими руками сжимая пистолет Мавра с дымящимся стволом, — пистолет валялся неподалеку, вместе с кобурой. Никогда прежде Ларедо не убивал человека иначе как посредством подписания документа. Он обнаруживает, что этот новый способ убийства гораздо полезнее для здоровья.
Наконец-то мир. Ну почти.
Человеческая многоножка продолжает свой извилистый путь, и теперь ничто ей не препятствует. С другой стороны, Ларедо замечает, что поток сползающих с дерева иссяк, кривая больше не удлиняется. Многоножка готова, в ней не меньше десяти метров в длину. Она движется с шумом, напоминающим ветреную осень. Конечности разных тел идеально выполняют общую работу, и существо делает один поворот за другим, его изгибы поразительно точны: это как балет для одного исполнителя. А затем происходит новое событие. С изяществом обогнув трупы, отпавшие от ее совершенного тела, многоножка останавливается и замирает перед Ларедо. Приблизительно в трех метрах. Как будто она его видит.
Непонятно только, каким образом она может его видеть: ведь люди (по крайней мере, прежде они именовались так) в голове существа вовсе не смотрят на Ларедо. Самый первый, стоящий на четвереньках и удерживающий вес товарища, — это пожилой мужчина с опущенной головой. Второй, лежащий спиной на старике, — молодой человек (в прошлом), лишившийся одного глаза, а уцелевший его глаз направлен в небо, к брюхастым тучам, стелющимся над молчаливой планетой. Глядя вверх, парень открывает и закрывает рот.
Ларедо осознаёт, что новое существо можно рассматривать в двух ракурсах.
Первый — это тело за телом, часть за частью, по раздельности: мужские ноги, детский животик, девичьи руки, бедра и колени следующего мужчины…
Это очень болезненный ракурс. Как рассматривать развешенные на стене фотографии прошлого века и останавливаться на каждом из ныне покойных людей, на каждом черно-белом взгляде, на каждом лице, улыбающемся из небытия. Когда Ларедо смотрит в такой перспективе, эти сопящие тела, голые и выгнутые, перемазанные кровью и землей, вызывают у него тошноту.
Однако, сделав над собой усилие и полуприкрыв глаза, Ларедо начинает видеть иначе: все в целом. Прекрасная длинная гусеница с волнистым хребтом на фоне догорающей сигнальной шашки. Единый независимый механизм, который не нуждается в похвалах Ларедо и равнодушен к его упрекам. Человеческая Гусеница. Ларедо даже представляет себе ее запах: пот, плоть и смола.
Существо близко к совершенству во всех своих составляющих, в слаженном механизме всех конечностей. Поразительно и даже прекрасно.
Новые времена.
— Предлагаю договор. — Ларедо обращается к существу, даже не зная, способно ли оно его понять. — Ты не приближаешься, я не причиняю тебе вреда.
Ларедо не убирает пистолет, но ствол опускает. Как будто тренирует домашнего питомца.
Короткая пауза, а потом, повинуясь безмолвному импульсу, существо продолжает движение, но не в сторону «линии» и не в сторону Ларедо. Оно проходит мимо него парадным маршем, руки и ноги движутся в точном стремительном ритме, с шумом уборочной машины, подметающей листья в парке; многоножка безошибочно, с чудесной ловкостью огибает ствол дерева и удаляется.