может случиться.
— И случилось с нами.
— И случилось с нами.
Нико понимающе кивает:
— Спасибо, Кармела. Ты зашибись как складно все объяснила.
— Я, как школьная учительница, чувствую себя польщенной, — отвечает она с усмешкой.
На сей раз Нико не улыбается в ответ. На его карие глаза накатывают слезы. Из гостиной доносятся крики Логана, но Кармела не обращает внимания.
— Знаешь, что я понял? Теория Манделя меня освободила. Я всегда считал себя белой вороной из-за моих… моих предпочтений. Теперь я смотрю на это иначе. Мы не можем выбирать, какими нам быть, мы даже не являемся чем-то определенным. Есть только модели поведения. Все остальное — лишь «преднамеренные заблуждения», верно? — Кармела кивает. — Я кое в чем тебе не признался: перед тем как Карлос… Карлос Мандель меня бросил, я сказал ему — месяца за два до того, — что у меня ВИЧ.
Кармела застывает с широко распахнутыми глазами.
— Я… не знала…
— Ну и потом проводили тесты, и я до сих пор держусь молодцом. — Нико ободряюще улыбается. — К тому же я теперь не думаю, что умру от этого… Но тебе я рассказал, потому что… Наверное, из-за тяги Манделя к типам вроде Логана я потерял голову и… слишком часто менял партнеров. Когда я сказал Манделю, он вроде бы и не придал этому значения, но когда он бросил меня без объяснений, я подумал… что он отказался от меня как от зачумленного. С таким убеждением я и жил в последние годы. Теперь я все вижу иначе. Хотя я до сих пор задаюсь вопросами о его связи с Логаном, я знаю: Мандель меня не бросил — его изолировали. А его теория говорит мне, что я не белая ворона. Я просто еще один зверек, не более странный, чем любой другой. Такой, как все.
Улыбки исчезают с их лиц, когда из гостиной раздаются звуки жаркой перебранки. Нико с Кармелой кидаются обратно в гостиную, они успевают застать финальную схватку. Фатима дерется, как кошка, пронзительно визжит, несколько пуговиц на ее пижаме оторвались, обнажая грудь. Сначала Кармеле кажется, что аргентинку пытаются изнасиловать. А потом Логан вскидывает вверх руку, а другой отпихивает Фатиму.
— Ну ты, умняга, — объявляет Логан, — у этой шлюхи была при себе кислота, а она молчала! Вот так-то!
— Сукин сын! — Визг Фатимы Кройер режет ей горло изнутри. — Говнюк подзаборный, ты порвал мою одежду! Я собиралась сказать! Собиралась сказать, клянусь!..
— Заткнись, — командует Логан. — Я быстро заподозрил неладное. — (Фатима запахивает изодранную пижаму, а мягкая рука Серхи обволакивает ее, как одеяло.) — Она закидывалась с тех пор, как выбралась из дурдома. Осталось только это.
На ладони у Логана лежат три маленькие оранжевые таблетки.
«Вот почему она все время была как не в себе, — догадывается Кармела. — Но нас ведь шестеро…»
Логан, видимо, произвел такой же подсчет; он зажимает таблетки в кулаке и достает пистолет.
— Все к стене, туда. — Он указывает стволом на складную кровать — возле нее уже стоят обнявшись Фатима и Серхи.
— Нет!!! — вопит Фатима. — Не оставляй меня без таблеток, Логан!
— Ты собиралась оставить без таблеток Бизона, — обрывает ее Логан.
— Мудак!.. — кричит Борха.
— К стене, умник. Так, а где наш пидор?
Щелчок затвора заставляет Логана оглянуться.
— А пидор у тебя за спиной, — говорит Нико, — с ружьем Дино, которое ты забыл прихватить. Очень медленно положи пистолет на пол и ногой пододвинь ко мне, Логан. Не давай мне повода: мне и без того хочется вышибить твои пустые мозги. Так… Очень хорошо. А теперь — таблетки. Положи их на стол. И ничего больше не предпринимай. — Нико целится из обоих стволов прямо в голову Логану. — Ой, только три! Ну и достаточно: по одной на каждого из вас. Серхи в расчет не беру, поскольку, если теория Кармелы верна, ему таблетки не понадобятся, правильно?
— Точно-точно, — подтверждает довольный Серхи. — Я в детстве в котел свалился, как Обеликс[26].
— Да, но их всего три, — замечает Борха.
— Ну, мы с Бизоном тоже не участвуем, — отвечает Нико, целясь в Логана. — Мы отправляемся в дежурную аптеку за новой порцией таблеток, ведь так, Логан? Ты ведь, дружок, мастер доставать дурь, не разочаровывай нас.
Логан ничего не отвечает, только мрачно смотрит на Нико.
— Ты не можешь так поступить, — вмешивается Кармела.
— Ну конечно могу, — усмехается бывший полицейский, глядя только на Логана, точно вызывая на поединок. — Мудрый ведь говорил: Большая Мать, «дикая жизнь»… Оставим таблетки людям цивилизованным… Только ты и я. Не волнуйся, Кармела, мы уйдем достаточно далеко, чтобы нас не коснулся следующий здешний пик, — ну, если повезет.
Кармела видит, что Логан тоже улыбается, словно принимая вызов.
— Думаешь, мне ссыкотно? — Логан, не переставая улыбаться, уже идет к двери под прицелом Нико. — Бизону не ссыкотно. Я уже прошел через это, а ты еще нет.
— Прекрасно, — отзывается Нико. — Я уж точно могу пройти все, что прошел ты.
— Нико, тебе не нужно… — шепчет Кармела, чувствуя, что вот-вот разревется.
Художник весело подмигивает, продолжая держать Логана на мушке. А тот уже открывает наружную дверь.
— Успокойся, Кармела, я делаю то, чего, согласно Манделю, не могу не делать, а вдобавок ко всему мне еще и нравится. Я хочу преподать этому щенку такой урок, которого он не забудет… А заодно попытаюсь разобраться еще в парочке «преднамеренных заблуждений». — Уже на пороге бывший полицейский снова поворачивается к Кармеле. Их взгляд сродни тем, которыми порой обмениваются люди, не знакомые друг с другом, но уже чувствующие, что они навеки вместе. Нико тянется, чтобы обнять ее свободной рукой. Уткнувшись в широкое тело художника и бывшего полицейского, Кармела превращается в маленькую девочку и заходится неровным горьким плачем. Он целует ее в волосы. — Мы еще увидимся, если такое возможно. И давайте уже, глотайте. Удачи.
Кармела смотрит мужчинам вслед сквозь завесу слез: две тени в ночи, шагающие мимо «вольво», покосившегося под грузом мертвых тел.
29. Большая Мать
Нико Рейноса больше не видит мерцающего света в окнах обсерватории. Теперь их обволакивает темнота ночи без луны, с клочковатыми тучами. Логан хромает впереди — ни дать ни взять раненый танцовщик с обнаженным торсом.
— Смотри куда ступаешь, Большой Мамонт, ты же еле идешь.
— Получше тебя, старая сучка, — огрызается Логан.
«Вот уж точно, повеселюсь я на славу», — предвкушает Нико.
Дорожка идет вверх, и путники тоже. У Логана нет необходимости оборачиваться и спрашивать указаний; Нико тоже помалкивает. На подъеме дорога сужается, становится такой узкой, что, хотя путники идут посередине, высокие ветви деревьев задевают их с обеих сторон. Художнику вспоминаются прогулки по лесу вместе с отцом, когда тот рассказывал мальчику о работе в полиции, о справедливости и чести, обо всех надеждах, которые он возлагает на сына. Из-за этих воспоминаний в Нико нарастает злость на Логана. Его детская вера в Большую Мать — всегдашний предлог для жесткого секса и употребления наркотиков — позволила Логану быть тем, что он для себя выбрал, творцом самого себя, артистом в своем собственном театре.
— Слушай, Логан, а кому пришла в голову мысль о Стае? — ехидно интересуется Нико. — Все ваши маски, ритуалы, празднества… Даже для тебя это слишком тупо.
Парень не отвечает. Они прошли узкую полосу деревьев и вышли на поляну, с которой виден одинокий холм и ночное небо.
— То, что юнцы обоих полов танцуют голышом в масках, обдолбанные дальше некуда, — это, по мне, дело нормальное, — продолжает бывший полицейский, не обращая внимания на молчание Логана. — А вот похищения — нет. Ваша извращенно-анархическая идеология — зададим-ка перцу этим папиным дочкам и сыночкам — для меня полная дичь. Почему ты остановился?
Художник видит неподвижную спину Логана, кладет палец на спусковой крючок и поднимает ружье. Логан задирает голову к небу. Нико осторожно приближается, и вот они стоят бок о бок. То, что видит Нико, заставляет его позабыть о Логане.
Это похоже на морскую звезду двадцати метров в диаметре. Но плывет это между деревьями. Один лучик сгибается, другой удлиняется, все происходит плавно и величественно. Второе похожее существо следует за первой звездой на некотором расстоянии. Воздушные змеи, живые и гибкие, собранные на забаву детям великанов. И, только всмотревшись внимательнее, Нико различает внутри этой массы составляющие, бьющиеся ровно и ритмично.
— Птицы, — шепчет художник.
Он не понимает, какие это птицы, и сомневается, что даже Кармела смогла бы их узнать. Во́́роны, сороки, аисты? И не только они. Нико видит большие крылья и маленькие крылья. Они соединяются, как плитки в геометрической мозаике, как элементы на рисунках Эшера, где белая голубка является фоном для черной голубки, а черная голубка — фоном для белой. Но вот что самое странное: сближение птиц не затрудняет их полета — напротив, наделяет его новыми качествами: размахом и мощью. Звук, который возникает в результате, — это не биение множества крыльев, а повторяющееся эхо у самой нижней границы слышимости. Шелест маятника, качающегося в небесных высях.
Нико застывает в восторженном созерцании, пока не замечает на себе взгляд своего пленника. «Вот же хитрая бестия…»
Логан не сдвигается с места — он резко выбрасывает вперед обе руки. Но Нико реагирует так же стремительно и не позволяет дотянуться до ружья. Логан отступает назад, как будто в ожидании выстрела. Когда пленник понимает, что Нико стрелять не намерен, он разворачивается и бежит вниз по склону. Художник бросается за ним. Ночная погоня заканчивается, когда бывшему полицейскому удается повалить этого дикого кота и усесться верхом. Нико безжалостно лупит полуголого юношу по лицу, Логан сносит трепку без жалоб. Когда Нико останавливается, у парня по губам и из носа струится кровь.
Нико поднимается, тяжело отдуваясь. Он лишился дробовика, но на поясе у него по-прежнему висит пистолет Логана.