– Этот дворец построили не для твоих забав, – шипела она, цепко ухватившись костлявой рукой за мою шею. А потом я оказалась в знакомой мне пугающей комнате – хотя комната уже не могла меня испугать, теперь-то, когда я побывала в той великолепной зале с зеркалами, – и там была Елизавета.
– Ку-ку! – произнесла она, хотя и безо всякого энтузиазма. А потом обратилась к старой даме:
– Она моя приближенная, а не ваша, мадам Мако.
– Ее нашли…
– Отпустите ее немедленно! – приказала Елизавета, и в ее голосе лязгнуло железо.
Моя шея оказалась на свободе.
– Может, тебя снова наказать? – задумчиво произнесла Елизавета.
Я вытянула обе руки.
– Отошлите ее прочь, – посоветовала Мако. – Но сначала ей надо всыпать.
– Ты не поедешь домой до тех пор, пока не научишь меня всему!
– Она нарушила правила! – вскричала Мако.
– Я очень хочу… – с приятной моему слуху твердостью сказала Елизавета, – Я очень хочу, чтобы мы опять поиграли в прятки.
– Нам пора повзрослеть, – пробурчала старая дама.
– Но на сей раз я решила, дорогая моя Мако, – продолжала принцесса, – что вам выпадет удовольствие прятаться. А мы сосчитаем до ста.
– Но я никогда не прячусь.
– Уже давным-давно настала ваша очередь. Один… два… три… бегите, Мако, прячьтесь! Вы же знаете правила: бегите со всех ног! А мы пойдем вас искать. Идите и прячьтесь, да так, чтобы вас трудно было найти. Иначе я очень осерчаю.
Мако, вся в сомнениях, вышла из комнаты.
– Садись, – произнесла Елизавета. – Я хочу тебе кое-что сказать.
– Вы очень умно поступили, – улыбнулась я.
– Благодарю. Сама удивилась. Это ты меня вдохновила. Взять и сбежать! Но только никогда больше так не делай, душенька моя, мой двойник!
– Не буду! Обещаю!
И мы, похожие как две капли воды крошки-девушки, сели рядышком на диване, предназначенном для куда более крупных людей, и завели беседу.
Глава тридцать пятая
– Я расскажу тебе о моих людях, – начала Елизавета. – О людях, которых я собираю и размещаю здесь. – Она держала в руках красивый том в кожаном переплете.
Это ее брат, король, надоумил принцессу собирать людей в книге. Он вечно все записывает, сообщила Елизавета, он очень любит составлять всякие списки. Версальский «Альманах» он знал чуть ли не наизусть. Он записал, сколько ступенек на лестнице, ведущей в апартаменты королевы, и сколько окон во всем дворце, и сколько раз их дед посылал за ним (не так уж много, вспомнила она). Он знал точное количество секунд, часов, дней и лет, прожитых их братом, герцогом Бургундским, прежде чем того поразил туберкулез костей, и точное количество лет, дней, часов и минут, протекших с момента его рождения и до смерти их матушки. Король, казалось, считал все и вся и все записывал. У него скопилось множество томов разных списков.
– Я решила, что мне стоит делать так же, – доверительно призналась она мне. – И я начала составлять список людей. Помимо дворца есть много домов, жутких, отвратительных мест, где я тоже встречаюсь с людьми. Как же они меня печалят… И я записываю свои посещения, я даю им немного денег и говорю им, что я, Елизавета Французская, буду за них молиться. Вот что это за записи, понимаешь? Почитай.
И она передала мне длинный список людей с указанием их недугов и невзгод. Барс, Рено: сломанная нога. Грюлье, Мадлен: боли в животе. Жибье, Агнес: головные боли. Билинже, Жан: мизинец, нос у дочери. Эндерлен, Одиль: почки. Роже, Ролан: мать кричит не переставая. Пинсон, Роз: обесцвеченная кожа на спине. Парлан, Альфонс: голод. Мулен, Доминик: снова беременна. Левек, Пьер: умер сын. Сальвия, Югетта: шпоры на ногах, зубная боль, слепота. Венсан, Франсуа и Оливия: не могут зачать ребенка. Кютар, Аделина: угри.
– Я за всех них молюсь, – сообщила она.
И тут у меня возникла идея.
– Можно поступить еще лучше.
– Посоветуй, мой двойник, предложи!
– Вы могли бы вылепить их болезни.
– Вылепить?
– Ну да! Представьте себе: самые печальные людские болезни, запечатленные в воске.
– Миниатюрные изваяния? В воске? – Она немного поерзала на стуле, точно вообразила, как держит в руке чей-то недуг. – О, мы можем потом отнести их в церковь! Боже мой! Мы же можем! Мы могли бы сделать из них вотивные дары, ведь так? Они же будут очень жизнеподобные? Тогда Господь наверняка прислушается. И увидит, как много добра мы делаем. О, двойник мой, хотя у тебя довольно грустное лицо, ты, несомненно, очень умна. Да! О да!
Не зная, что сказать, я потянулась с намерением взять ее за руку.
– Нет! Назад! Не приближайся. Но какая чудесная идея!
В тот день мы так и не пошли искать мадам Мако. Спустя несколько часов ее обнаружила стоящей за гобеленом одна из фрейлин королевы. Когда та объяснила, что прячется от юной Елизаветы, фрейлина спросила, почему – уж не боится ли она принцессы? Рассказ быстро облетел весь дворец, став всеобщим достоянием, так что, когда старая дама появлялась на людях, на нее глядели с печальными улыбками. Ее авторитет растаял, и она постепенно начала спасаться от всех, обернувшись покровом воображаемых хворей.
На следующее утро, еще до рассвета, меня разбудил громоподобный стук в дверцы моего буфета. Во тьме я оделась, и меня препроводили в комнату, где раньше по стенам были развешаны рисунки мадам Елизаветы – теперь они все исчезли. На середину комнаты был выставлен стол, заваленный инструментами и кусками воска и глины. Я пробежалась пальцами по инструментам, потрогала глину. А напоследок поднесла к носу восковой слиток.
– Я буду звать тебя, – проговорила Елизавета, разминая мягкую глину, – я буду звать тебя «сердце мое»! – И через неделю преподнесла мне сей предмет, вылепленный из воска – грубовато, но все же узнаваемо. Я попросила разрешения дотронуться до ее тела, что она запретила: мол, мне об этом даже помыслить нельзя! Но меня переполняла радость, я не удержалась и снова попросила дозволения. И она снова ответила «нет», но как-то тихо и не вполне уверенно. И я поняла, что надо будет попробовать как-нибудь еще. В другой раз я даже просить не стала, а просто обвила руки вокруг ее талии и почувствовала, как ее голова прижалась к моему плечу. И еще я ощутила ее аромат – глубокий, теплый, чуть напоминающий запах спелой капусты. И только когда откуда-то снаружи раздался голос мадам Мако, Елизавета поспешно отпрянула и вернулась к работе. А я опустила восковое сердце в карман передника и с тех пор всегда хранила его среди своих вещей.
По моему предложению, нам с кухни принесли требуху разных животных, чтобы мы могли их изучать, разрезать и зарисовывать, – так моя ученица могла лучше понимать их местоположение и назначение. Коровье сердце, овечьи легкие, мочевой пузырь свиньи. Поначалу не испытывая никакого энтузиазма, Елизавета в конце концов принялась охотно погружать пальцы в их нутро. Из библиотеки доставили тяжеленные фолианты, изумительные тома с вклеенными иллюстрациями, которые раскладывались гармошкой и изображали строение человеческого тела. Это было отличное учебное пособие: сначала мы тщательно все изучали, а затем приступали к работе. По мере изготовления восковых муляжей мы все с большей охотой откровенничали друг с другом. Я показала ей Марту, а она поведала мне свои секреты. Более всего Елизавета мечтала выйти замуж. А самым большим ее страхом было остаться старой девой, как ее тетушки. Она рассказала, что однажды ее руку обещали португальскому инфанту, но по какой-то причине их союз распался, не свершившись. Инфант португальский был объявлен «неподходящим». Король при этом заявил, что кого-нибудь подходящего обязательно найдут, что Елизавете следует набраться терпения, и она набралась терпения, и хотя она довольно часто виделась со старшим братом, более ее брак не обсуждался.
– Не хочу повторить судьбу тетушек Аделаиды и Виктуары, – призналась Елизавета. – Они только и знают, что жалуются весь день, едят, пьют и говорят о бесполезных вещах. Они просто проживают свои дни, один за другим, и все в их жизни одно и то же, все повторяется снова и снова, и так будет до того дня, когда они просто лягут и умрут. Больше надеяться им не на что. Ох, сердце мое, я чувствую себя куда увереннее с тех пор, как ты здесь. Я не хочу себе такого будущего, как у тетушек. Господи всемогущий, сделай милость, спаси меня от такой судьбы!
Мадам Елизавета сама составляла график своих визитов вне дворца, в поисках своих нуждающихся, и всякий раз, когда она возвращалась, мы вылепляли новые анатомические дары. Как-то я попросила ее взять меня с собой. Она на мгновение нахмурилась, но затем с радостью согласилась. Хотя ее бедняки и страдальцы жили не слишком далеко от дворца, сказала она, их жилища никто не замечал. Страдальцы скрывались за деревянными стенами жалких лачуг, пребывавших в состоянии полного обветшания. Мы отправились туда в карете, в сопровождении двух стражников. Я спросила, зачем они нам.
– Для защиты, – ответила Елизавета. – Иногда простолюдины слишком несчастны и не всегда скрывают свои чувства.
Заслышав стук колес нашей кареты, люди выходили из лачуг. Первое, о чем я подумала при виде их, что их лица и туловища кажутся частью унылой архитектуры. Они с любопытством подходили к карете. Елизавета попросила меня опустить стекло.
– Здравствуйте, доброго вам утра, – поприветствовала она народ.
Ей кланялись, срывали шляпы с голов.
– Как поживаете? Как ваши дела?
И потом один за другим они стали подходить к принцессе и делиться с ней своими невзгодами, а иногда и демонстрируя свои заболевания. Только поговорив с ними и узнав про их горести, Елизавета давала им монетку.
– Ну не поразительны ли они, сердце мое? – обратилась ко мне принцесса.
– Они голодают?
– Не уверена. А ты что думаешь?
– Как они дошли до жизни такой, проживая вблизи от дворца?