илась, Эдмон высвободился из плена, то есть полностью втащил голову обратно, и вновь оказался под защитой стальной ограды Большого Обезьянника, бессильно обмякнув в объятьях запыхавшейся вдовы. Она рыдала в голос. Я уже видала подобную скульптурную группу – называется pietà.
Спасен, спасен воском!
Когда гипс затвердел, Мартен передал обе головы обратно, и толпа наконец двинулась дальше, хотя уже без прежнего воодушевления. Мое платье все перепачкалось кровью, сукровицей и гипсом, я отвернулась, и вдруг меня стошнило прямо на мощеную дорожку. Было неловко оттого, что я не сдержалась. В конце концов, это же всего лишь части тела. Все очень естественно. Но тут моими мыслями завладела другая тема.
– Эдмон! Эдмон! – пробормотала я. – Ты звал меня!
Но он уже ушел в дом.
Заморосил дождь. Было так приятно стоять на дворе под дождевыми струями. Я все не могла успокоиться: такое сделать! И когда все уже скрылись в здании, я была рада хоть на время остаться одна. Когда же наконец мне захотелось вернуться в Обезьянник, я обнаружила, что все его три двери заперты.
– Ты не войдешь! – заорала вдова. – Я тебя сюда не пущу! Оставайся там! Богомерзкое дитя!
Глава пятьдесят третья
Три долгих часа я провела во дворе под дождем, дрожа от холода и страха, пока наконец не вернулись доктор Куртиус с Жаком. Мой наставник весь день провел в кафе «Робер» на набережной Сен-Поль – это Жак отвел его туда от греха подальше, – так что он все пропустил. Куртиус позвонил в колокольчик, и дверь ему открыл Мийо, за чьей спиной маячила широкая фигура вдовы.
– Ее я не пущу! – завопила она. – Здесь не место этой твари! Отвратное, богомерзкое отродье!
Только теперь мой хозяин узнал, что произошло в его отсутствие.
– Так ты сняла слепки с отрубленных голов?
– Именно так! Именно так! – выкрикнула вдова из-за двери.
– Чтобы отвлечь толпу от Эдмона. По-моему, я правильно поступила.
– И что тут правильного? – подала голос вдова.
– Это неправильно, Мари, – слабым голосом произнес мой наставник.
– Мне пришлось дать толпе то, что они хотели, – спокойно возразила я. – А что еще мне оставалось делать?
– Предоставить это мне.
Я не сразу поняла, что он имел в виду.
– Но вас же тут не было!
– Надо было послать за мной.
– Никто не знал, где вы.
– Меня можно было найти.
– Вы были в штабе Национальной гвардии. Вы были там нужны.
– Да… я весьма огорчен, – вздохнул мой хозяин.
– А я огорчена куда больше! – с нажимом заявила вдова. – Она привадила убийц к нашим воротам, в то время как голова Эдмона застряла в ограде.
– Я бы ни за что не сделала Эдмону больно! Я же старалась…
– Мразь! Пакость! Кем ты себя возомнила? – завопила вдова.
– Я помощница скульптора.
– Грязная мерзавка! Вонючка! – брызжа слюной, орала она.
На что я выкрикнула:
– Я вас не боюсь, старуха!
– Вы обе, успокойтесь! – встрял мой хозяин.
– Как я могу быть спокойной рядом с такой мерзопакостью?
– Войди в дом, – тихо произнес мой наставник. – Войди и обсохни.
– Она не войдет! – продолжала кричать вдова. Она подскочила ко мне и наотмашь ударила по лицу – по одной щеке, по другой.
Этого я не могла стерпеть. После всего, что она мне наговорила и сделала. Я размахнулась своим кулачком и изо всех сил влепила по ее мясистому лицу. Это избавило меня от новых пощечин. А потом, внезапно объятая гневом, я еще раз ее стукнула. Мой кулачок прямым ударом впечатался ей в лицо. Вот на что я оказалась способна. Я! Мне показалось, что я раздробила себе костяшки.
Но каково! На ее губах выступила кровь. Я не поверила своим глазам. Это сделала я? Мне сразу полегчало. У нее была рассечена губа, а я рассекла костяшки пальцев о ее зубы.
– Убивают! – заверещала вдова.
– Да, я могла бы вас убить! – орала я, потому что разошлась и уже не могла успокоиться. – Как же часто я об этом мечтала! Сколько раз я представляла себе это!
– Мари! Крошка! – воскликнул мой хозяин. – Поосторожнее! Бедняжка Шарлотта!
– Одному Богу известно, сколько я от нее вытерпела. Может быть, я насажу ее голову на пику. Сколько лет я выслушивала от нее одни только гадости! Но с меня довольно. Мне заплатят – о, Господи, да, теперь мне заплатят. Сегодня – и ни днем позже!
– Крошка, тебе надо извиниться. Ты же сама понимаешь.
Вдова покраснела как рак.
– Все, как сказал Николе: это анархия! Вот как расползается эта гидра, когда закон растоптан и смута вторгается в дом!
– У вас распухла губа, мадам!
– Ты должна попросить у вдовы прощения.
Но тут все мои унижения, накопленные за многие годы, закипели и вырвались наружу, как пар из котла. Это все головы, превратившиеся в пушечные ядра гнева и страдания.
– А вы! – Я повернулась к Куртиусу и лягнула его по коленке. – Вы тоже хороши! Сколько я для вас сделала? А что вы сделали для меня? Если бы не я, вы бы никогда не вылепили этих убийц. Это я вам подала идею. И я отдала вам королевские головы. Я грязная? Как же вы отмоете со своей кожи грязь вины? Сколько лет я мыла вам полы? Сколько лет я смиренно говорила «да, сударь» и «нет, мадам»? А что вы сделали для меня? Даже не поблагодарили ни разу. Вы даже не могли поговорить со мной по-человечески. Это было для вас слишком трудно. Какие крохи чувств для Крошки? Однажды вы, вдова, увидели зачаток счастья, слабое пламя любви, затеплившееся в вашем кукольном доме, так вы, недолго думая, затоптали его! Вы готовы угробить любую красоту, отравить ее своими ядовитыми помыслами. А сегодня я получила от вас сполна в благодарность за то, что спасла Эдмону жизнь. Я многое могу вытерпеть, но больше не намерена! Это вы должны меня благодарить! Я знаю свое место, и оно принадлежит мне по праву! Только взгляните на себя! Красная, готовая вот-вот лопнуть! Так лопните! Вы уничтожаете все, что попадается вам на пути. Как вы унижали Эдмона, низводя его до уровня половой тряпки – и все ради потрепанной куклы на лестничной площадке. Да сожгите вы ее и дайте нам порадоваться. Вы довели моего хозяина до того, что он стал как живой труп, иссохнув от любви к вам. А вы сидите, вся такая переполненная мертвой любовью, упиваясь своей скорбью. Подите прочь, вдова Пико! Подите прочь или, клянусь, я оторву вам башку!
– Ах ты дрянь, маленькая дрянь! – срывающимся голосом завизжала вдова. – Сделайте же что-нибудь, Куртиус! Как она смеет! Без меня вы все валялись бы в сточной канаве! Без меня ничего этого не было бы! На мне держится весь этот дом! Я управляю тут всем. Вы не знаете, какое это тяжкое бремя! Вы не знаете, как меня все это убивает!
– Так умрите! – крикнула я из коридора, стремительно направилась в свою мастерскую и сильно хлопнула дверью – странно, что при этом дом не обрушился. Там я посидела немного и поплакала, уткнувшись в свой окровавленный рукав. Потом, успокоившись, начала собирать свои вещи, уверенная, что уж теперь-то меня точно выставят вон.
Наконец ко мне пришел Жак с бутылкой вина. А вскоре за ним следом появился и хозяин.
– Те головы – важные исторические свидетельства, – изрек он.
– И это все, что вы можете сказать?
– Ну, знаешь, Мари, ты вела себя слишком жестоко.
– Что-нибудь еще?
– Думаю, я должен тебя поблагодарить. Благодарю тебя.
– Что-нибудь еще?
– Вдова сидит с сыном.
– Что-нибудь еще?
– У меня коленка ноет.
– И поделом вам.
– Не знаю, что на тебя нашло, но это нельзя так оставить. Ты должна извиниться. Но не сейчас. Сейчас оставь ее в покое. – Он вздохнул. – Ты была совсем не похожа на себя, Мари.
– Что ж, полагаю, я начала просыпаться.
– Никогда не видел ничего подобного. Что с нами происходит?
– Меня вынудили.
– Мари, – произнес он тихо. – Ты мне поможешь с головами?
– Да, – ответила я, помолчав. – Помогу.
И мы принялись работать. Все вдруг стало как прежде.
– Сударь, – спросила я, – как там было? В Бастилии?
– По-моему, все было ужасно.
– Вы, должно быть, вели себя отважно, сударь.
– Да, пожалуй.
– Вам не было страшно?
– Давай сосредоточимся на работе.
– Все я пропустил, – подал голос Жак. – Очень жаль. Хотелось бы поглядеть.
– Вам тоже хотелось бы посмотреть, сударь?
– Ну, Мари, мы были там недалеко.
– Мы сидели в кафе «Робер», – уточнил Жак. – На набережной Сен-Поль.
– Сударь, это правда?
– Отвел его туда, – продолжал Жак. – От греха подальше.
– Правда, сударь?
– Я умею обращаться с головами, Мари. А быть капитаном гражданской милиции – это, боюсь, не мое. Вот с головами я чувствую себя уверенно. С ними я как рыба в воде, понимаешь?
– Ты правильно поступил, Жак.
– Только жалко, что я все пропустил.
– Головы, понимаешь, вот как эти.
Те две головы привнесли что-то новое в атмосферу дома. Они пробудили мой норов, они рассекли вдове губу, а мне – костяшки пальцев, и они еще совершили нечто совершенно невероятное: вернули Эдмона с чердака. Вдова поселила его в своей спальне. Она не позволила мне приблизиться к нему в ту ночь, но на следующий день я принесла туда сверток тканей, немного белого полотна, нитки, иголку и ножницы.
– Что это? – вопросила вдова, преграждая мне путь в свою комнату. Она меня теперь побаивалась или мне так показалось?
– Это для Эдмона, – ответила я.
– Тебе нельзя заходить в этот коридор.
– Думаю, ему понравится.
– Тебе нельзя входить.
Но тут из комнаты раздался крик:
– Мари! Мари!
– Видите, он зовет меня. Я же слышу. Привет, Эдмон!
– Мари! Мари!
– Он это без конца повторяет, – волнуясь, признала вдова. – Он не в себе.
– Он зовет меня. Он хочет меня видеть.
– Нет, он просто бормочет. Эти звуки ничего не значат.
– Он бормочет мое имя. Для меня это многое значит.
– Мари! Мари!
– Он же зовет меня! Я тут, Эдмон! Я принесла кое-что тебе.