несколько месяцев ее забрали из школы, организовав домашнее обучение и отправив на отдых в какую-то семью в Швейцарию. Официально ее отсутствие объяснили тяжелой депрессией, что само по себе чудовищно подорвало статус их семейства. Когда Юлия вернулась в школу, Йальти уже уехал. Она больше никогда ничего от него не слышала.
Йеппе так и не придумал, что сказать. Он пытался вообразить, что произошло между пятнадцатилетней беременной Юлией и ее отцом. Вероятно, папаша был вне себя от ярости, однако это означало, что у него был мотив в первую очередь уничтожить фарерца. Вздохнув, Йеппе вновь настроился на речевой поток Эстер.
– Аборт подкосил Юлию. Депрессия действительно имела место, девушка долгое время пребывала в глубоком горе. И все же она оправилась. В юности можно преодолеть почти все. В эмоциональном отношении она полностью отдалилась от отца, но все равно жила дома, чтобы он чувствовал ее презрение. Такое ему предназначалось наказание. Быть рядом и страдать. И оно подействовало. Он бродил за ней по пятам, как обиженный щенок. Обрушивал свой гнев на супругу и подчиненных. А Юлия, в свою очередь, выплескивала свое пренебрежение на всех парней, которые проявляли к ней интерес. Она была невероятно милой, очаровательной девочкой, однако у меня нет сомнений, что она могла очень лихо манипулировать мужчинами.
– Эта двойственность вас и заинтересовала? – Йеппе попытался нащупать суть повествования. В рассказе было какое-то важное зерно, вот только где?
– Да… в этом существенная часть моего интереса. – Она выдержала длинную театральную паузу, как будто готовилась к кульминации. – Когда-то мне пришлось пройти через, скажем так, аналогичные испытания.
Он навострил слух.
– В далекой молодости и мне довелось испытать нечто в этом роде. Незапланированная беременность, принятое под давлением решение, огромное горе. Времена тогда были другие, но переживание, прибегну к этому обманчивому слову, было во многом схожим. Вот мне и показалось, что Юлия заслуживает внимания. Потому что она несла тяжкий крест и потому что я самым банальным образом узнала в ней себя. Давайте немного пройдемся?
Они встали со скамейки и сразу же слегка размяли конечности, прежде чем направиться по Гаммель Странд мимо рыбного ресторана «Крогс» и площади, пустующей после того, как скульптура рыбачки временно уступила место метрострою. Собаки беззаботно трусили перед ними по тротуару.
– Что Юлия рассказывала вам о мужчине, с которым недавно познакомилась?
– Которого я в своей книге превратила в убийцу? Не так уж много. Юлия рассказывала мне вовсе не обо всем, что происходило в ее жизни. Она бывала очень открытой, когда хотела, но не в этом случае. Наверное, боялась радоваться раньше времени. Быть может, это значило для нее больше, чем оно того стоило, по крайней мере мне так казалось. Знаете, я лучше воздержусь от смешивания реальности и выдумки. Я ведь сформировала свой собственный образ, и мне трудно сказать, что взялось от Юлии, а что я придумала сама. Хм, старше ее, «приятное» лицо (по ее словам), носит очки. Она познакомилась с ним на улице, точно как в книге. Вот тут я ничего не придумывала. Он вручил ей записку, на которой было написано «Звездочка», и это произвело на нее колоссальное впечатление. Так обычно звала ее мама. Она повесила эту записку на холодильник, я видела ее собственными глазами.
Йеппе пропустил выписывающий по тротуару восьмерки велосипед с двумя смеющимися мальчишками. Так, значит, листок, упомянутый в рукописи, действительно существовал. Где он сейчас?
– Что еще она о нем говорила? Да, называла его ботаном, что бы это могло значить? Ботан. А, да, еще сказала, что у него душа художника и что она чувствует с ним связь. Вот как-то так.
– Душа художника – что она имела в виду?
– Откуда мне знать; чувствительная, творческая, ранимая? Разве не это обычно имеют в виду, когда так говорят?
– А вы думаете, он был… художником? – Йеппе сам услышал налет скептицизма в том, как он произнес это слово.
– Вполне возможно. Юлию привлекали творческие люди, быть может, потому, что ее отец коллекционировал произведения искусства. Легко могу себе представить, что любовь к искусству и художникам она всосала с… ну да, с «молоком отца».
Одна из псин уселась по своим делам посреди тротуара, и Йеппе поспешил отойти на пару шагов вперед в надежде дистанцироваться от этой сцены. Эстер ди Лауренти покопалась в кармане и вытащила скомканный полиэтиленовый пакетик. Наклонившись и соскребая с асфальта экскременты, она вполголоса окликнула Йеппе:
– Вы считаете, это Кристофер ее убил?
Йеппе поспешил вернуться к ней и ответил, переадресовав ей этот вопрос. Мгновение она искала слова, однако он понял, что за последние сутки она не раз об этом думала.
– Нет. Думаю, что Кристофер не имеет к убийству никакого отношения. И не только потому, что я знаю его и люблю, и не потому, что он никогда не смог бы никого убить. Что, большинство из нас смогли бы? Просто-напросто я думаю, что Кристофер в принципе не настолько интересуется другими людьми, чтобы пожелать кого-то убить. Какой смысл? Вообще-то, он привязан только ко мне. Возможно, он и заинтересовался Юлией, но, насколько я его знаю, он больше поглощен своими чувствами, чем объектами, на которые они направлены. Он очень замкнутый.
Йеппе не стал упоминать о том, что в эту самую минуту полиция везет Кристофера в управление. Он проводил Эстер с собаками до угла Клостерстреде, получил листок с телефонами двух других членов писательской группы, который попросил заранее, и отправился к своей машине, припаркованной у Тиволи.
По пути он остановился у киоска и купил хот-дог и поллитровую бутылку кока-колы, как всегда, немного смущаясь стоять посреди улицы, когда лук соскальзывает по горчице вниз между пальцами. Когда уже Анетте позвонит? Он никак не мог решить, ехать ему в управление и вести себя как руководитель команды или просто отправиться домой и выпить снотворное.
Эстер ди Лауренти писала о Юлии, потому что узнала в ней себя. И что дальше? В салоне пахло сосиской и луком, он опустил стекла, впустив мягкий вечерний воздух, свернул направо на Тьетгенсгеде, поехал по Ингерслевсгеде вдоль железнодорожных путей. Йеппе стоял на светофоре у Дюббёльсбро, когда зазвонил телефон; он нажал кнопку приема на беспроводной системе связи, встроенной в «Форд», и в салоне зазвучал голос Анетте.
– Где ты?
– Еду домой. А ты?
– Мы нашли Кристофера. Приезжай-ка поскорее в театр.
– Что случилось?
– Он пришел на работу около шести вечера, но перед началом спектакля исчез. И никто из его коллег не знал, где он может быть. Мы обыскали весь театр. Это большое пространство. Обнаружили его только сейчас. Он лежит на главной люстре.
Йеппе включил сирену и на круговом движении развернул машину.
Глава 13
Йеппе проехал по односторонней улице Торденскьёльдсгеде навстречу движению и припарковался под мозаичным потолком «Скворечника»[10] прямо перед входом, предназначенным для членов королевской семьи. Нарядно одетые люди сочились из всех выходов здания, словно емкость с шоколадным фондю дала течь и ее жидкое содержимое выливалось на тротуары и велосипедные дорожки. Внушительный кортеж автомобилей новостников уже блокировал весь Пассаж Августа Бурнонвиля, обезумевшие журналисты метались среди публики с камерами наперевес, чтобы получить сведения о вечерней драме из первых уст. Смерть в театре всегда будет более захватывающей историей, чем та, которую рассказывают со сцены посредством музыки и прочих средств искусства. И быть может, эта история окажется столь занятной, что однажды и по ней сделают театральную постановку.
Йеппе обошел журналистов и устремился вверх по лестнице наперерез людскому потоку, под красные абажуры вестибюля и, через главный вход, внутрь. Фойе сотрясалось от взволнованных криков людей, разыскивающих свою одежду в гардеробе без служащих. Йеппе пронесся сквозь увешанный зеркалами коридор и нашел двери, ведущие в зал. Там, у самых дверей, оперевшись на обтянутые велюром кресла Старой сцены, стоял, уставившись в потолок, следователь Фальк.
– Какого черта вы не перекрыли выходы? Что вы творите? Вы же упустите преступника! – закричал Йеппе.
Фальк положил свою широкую ладонь цехового начальника ему на плечо: – Йеппе, мы ничего не можем поделать. Сегодня вечером посмотреть балет пришли тысяча триста человек. Публику призвали сообщать, если кто-то видел или слышал что-то странное, но из этого ничего не выйдет. Этот чертов театр – практически два театра в одном: тот, что видят зрители, и громадный закулисный театр, никак не связанный с видимой частью. Убийство произошло за пределами сцены. Мы не выпускаем отсюда служащих театра, но настроены не так уж оптимистично. Все они были задействованы в постановке, да и запасных выходов здесь гораздо больше, чем в Кристиансборге.
Йеппе знал, что Фальк прав. Естественно, Анетте и другие члены команды оценили все обстоятельства и приняли верное решение.
– Где он?
Фальк показал наверх. Йеппе проследил за его указательным пальцем и всмотрелся в изысканно украшенный потолок Старой сцены, кишащий вознесшимися на небо фигурами и золочеными орнаментами. Слабое дребезжание нарушило тишину. Йеппе остановил взгляд на огромной хрустальной люстре, которая освещала зал из центра золотой окружности. Заметив, что люстра качается, он вопросительно посмотрел на коллегу. Фальк кивнул.
– Похоже, команда Нюбо тоже прибыла. Пойдем наверх.
Фальк прошел в небольшую дверь, ведущую за сцену. В бытность свою студентом театрального вуза, когда они с Йоханнесом ходили в театр каждую неделю, Йеппе частенько сидел в этом зрительном зале и гадал, какая она, жизнь по ту сторону этой двери. Сценическая жизнь.
За дверью сидела группа техников сцены, собравшаяся вокруг командного пункта режиссера-постановщика. Все они были одеты в черное, одни пузатые и седовласые, другие юные и тощие. Настроение было спокойное, они пустили по кругу пакетик с лакрицей. Очевидно, чтобы выбить их из колеи, нужен был не один труп.