было не так. Она оглядела стол. Этот диспенсер, громоздкий, но, вероятно, довольно удобный… она была не вполне уверена, что он принадлежал ей. Может, она одолжила это приспособление у кого-то, а потом позабыла вернуть? Да она и скотчем-то никогда не пользовалась.
Она поднесла держатель для скотча к лицу и рассмотрела его. Если она по ошибке прихватила его с собой из университета, то на нем где-нибудь написано «КУА» (Копенгагенский Университет, Амагер). Она поднесла его к свету из окна, но никаких опознавательных знаков не обнаружила. Снизу он был обтянут светло-серым промышленным войлоком. Но в одном месте войлок не был светло-серым. Темно-коричневое пятно протянулось от одного из уголков, к центру переходя в еле заметные следы от мелких брызг.
Руки Эстер разжались, диспенсер упал на пол.
На ее светлых ресницах, четко выделяющихся на фоне бледной кожи, висели капли крови. На щеке был выгравирован узор, превративший кожу в драгоценность, в самое роскошное украшение в мире. Он наделил ее вечной красотой.
А ее приятель осуществил чудесный полет.
Щедрые подарки. Теперь вы видите меня?
Меня сформировали на «фабрике кошмаров» застегнутые люди, а от нее в моей жизни остался лишь факт отсутствия. А вот теперь формирую я, ибо я веду нож. Пишу свою историю. Историю вообще.
Я не сумасшедший, я один из вас.
Во всем нужно равновесие. Баланс между живыми и мертвыми, между принудительным отбором и свободным выбором, между курами и яйцами. У терпения есть границы. Когда твои так называемые покровители оказываются не более чем иллюзией и мир взирает со стороны и не вмешивается, зарождается новый свод правил. Новая справедливость.
Вы спросите, не появляется ли от этого всего во рту привкус горечи, и я отвечу – мне по душе этот горький вкус. Потому что – да, это горечь, и она принадлежит только мне.
Прежде чем осуждать, задайте себе вопрос: поступили бы вы иначе?
Глава 15
– Итак, установлено ли орудие убийства Юлии? – задавая вопрос, Анетте копалась в ящике Йеппе. Если он правильно трактовал ее поведение, она искала запасы леденцов, которые он недавно предусмотрительно переложил в архивный шкаф.
– Нет, – ответил он. – Но Клаусен настроен оптимистично. Диспенсер для скотча весит около двух килограммов. Он из тех, которые утяжеляют, чтобы не скользили по столу. На нем явно кровь, осталось только проверить, Юлии ли эта кровь принадлежит, да еще выяснить, нет ли на нем отпечатков пальцев кого-нибудь, кроме Эстер. Они думают управиться за пару часов, я их попросил тебе позвонить.
– А ты что?
– Переговорю с остальными участниками писательской группы Эстер. Через полчаса у меня встреча в Сюдхавнен.
– Поехать с тобой? – Анетте бросила охоту за леденцами и разочарованно уставилась на Йеппе.
– Поезжай лучше к Каролине Боутруп, поприставай к ней чуток. Может, она припомнит больше подробностей касательно личной жизни Юлии, если ты на нее немного надавишь. И еще покажи ей фотографию диспенсера, выясни, их эта штука или нет. Эстер ди Лауренти отрицает, что это ее имущество.
– Как же тогда этот предмет очутился у нее в квартире? – удивилась Анетте.
– Именно!
– Проверю. Еще что-нибудь?
– К часу заявится Йорген Мосбэк – помогать в составлении психологического портрета преступника. Я бы подождал с обращением к психологу до понедельника, но убийство Кристофера обострило ситуацию. Ну, ты понимаешь, какие дела.
Как и следовало ожидать, она закатила глаза и всем своим видом продемонстрировала, что день потерян. Йеппе сжалился и извлек из архивного шкафа пакет с конфетами.
– Идея с администрацией «Магазан дю нор» провалилась. Они закрылись еще в 17.30, так что когда Кристофер оказался на крыше, они уже давно разошлись по домам. А как все прошло с его матерью?
– Угнетающее предприятие от начала до конца. – Анетте бросила в рот пару карамелек. – Жилье на Брёндбю Странд под присмотром соцслужбы, причем, знаешь, так далеко от берега, как только можно себе представить. Однушка, такая грязная, что уже не видно, какого цвета пол. Открыла мне дверь в старом спортивном костюме, худом и выцветшем. К ней каждый день заглядывает соцработник, но если спросишь мое мнение, то ей бы лучше перебраться в казенное заведение. Шизофрения – она сама сказала, мы и в квартиру еще не зашли. Слышит голоса и видит видения. Говорит, когда последний раз зашла в «Нетто», люди стали вытаскивать ножи. Трехлитровый пакет вина, выпиваемый в течение дня, не слишком помогает. Такой не следовало рожать.
– Много кому не следовало. Как отреагировала?
– Вообще никак. Кажется, даже не поняла, о чем речь. В конце концов мы позвонили ее соцработнику, чтобы вызвать ей медсестру. Иначе от нее было не уйти.
– То есть никакой пользы от нее не было?
– Ни грамма. Разве что посмотрели, какой жуткой, вероятно, была атмосфера, в которой рос Кристофер. Ничего удивительного, что он был странноват. В этом доме явно не пахло чтением вслух и блинами!
Улица П. Кнудсенсгеде – один из въездов в Копенгаген, большинство регулярно пользуется ею, чтобы попасть в город или выехать из него, но лишь немногие обращают на нее внимание. Йеппе записал себе адрес Эрика Кинго как «СТ Вперед, 4 П. Кнудсенсгеде» во время телефонного разговора, когда они назначали встречу, и теперь удивлялся. Сокращение «СТ» обычно обозначало «садовое товарищество», но какое садовое товарищество на четырехполосной автостраде? И с чего успешному писателю селиться вблизи одной из главных транспортных артерий в Сюдхавнен? Подъехав к школе Эллебьерга, он затормозил и припарковался на улице Густава Банга рядом с плотной зеленой изгородью, посаженной вдоль сетки-рабицы. Ну да, садовое товарищество.
Йеппе прошел вдоль изгороди до калитки с синей эмалевой табличкой, на которой надпись «СТ Вперед» боролась с ветром и непогодой за сохранение своего белого цвета. Калитка была заперта. Эрик Кинго не сообщил заранее никаких подробностей относительно закрытой калитки и не ответил на телефонный звонок, поэтому Йеппе стоял на месте и озадаченно смотрел на дорогу, по которой проносились автомобили со скоростью гораздо выше разрешенных шестидесяти километров в час. Примерно через минуту из глубины садового товарищества к нему заковылял по гравию пожилой мужчина. Два тонких клыка торчали из нижней челюсти его беззубого рта, какой-то мешок позвякивал, ударяясь о штанину его синего комбинезона.
– Еси у вас несь клюся, вам сюда и не попась, – уныло сказал он Йеппе и собирался, закрыв калитку за собой, отправиться по своим делам. Йеппе поставил в щель ногу.
– У меня встреча с Эриком Кинго.
Мужчина взглянул на него с максимально возможным презрением и засеменил дальше по П. Кнудсенсгеде, крепко вцепившись в мешок. Йеппе проник внутрь.
Небольшие крашеные домики с отростками террас и хозяйственных пристроек стояли плотной стеной вдоль дорожки, давным-давно заменив первоначально стоявшие там огородные сарайчики. Жужжание пчел на солнце в сочетании с ароматом свежескошенной травы навевало на Йеппе приятные воспоминания о садике в Вальбю. К счастью, на этот раз ему удалось предотвратить фантомные спазмы в области ампутированного сердца, прежде чем они вывели его из равновесия.
Он миновал несколько участков, где сидели босые люди в шортах, наслаждаясь полуденным солнцем и прохладным пивом, выставленным на садовые столики. По одну сторону дорожки из гравия две компании пенсионеров играли в карты, по другую вовсю развлекалась с поливальным шлангом и надувным бассейном шумная семейка с детьми. Все скептически смотрели на него, щурясь от яркого света. Наверное, надо было оставить ветровку в машине. Он подошел к забору веселой семейки.
– Где я могу найти Эрика Кинго?
– Красный дом дальше, у самого озера. – Отец семейства на мгновение повернулся к нему.
Йеппе поблагодарил его и пошел дальше по дорожке. Позади него все смолкло, и он знал, что они наблюдают за ним, следят, чтобы он не останавливался и при случае не сунул под мышку какого-нибудь садового гномика. Тропа заканчивалась между двумя домами, стоявшими на сваях на округлом озере с лебедями и зарослями камыша. Повсюду на склонах вокруг озера стояли деревянные дома всевозможных размеров, форм и цветов, образуя беспорядочно-идиллическую и вполне датскую версию Клондайка. Деревья клонили свои темно-зеленые кроны к поверхности воды, из деревянных террас торчали солнечные зонтики, среди кувшинок были пришвартованы лодочки.
Йеппе пришлось напомнить себе, что он находится почти в самом центре Копенгагена. Шум автодороги всего в нескольких сотнях метров был еле различим.
– Должно быть, вы настоящий Пансобассен[13].
Йеппе обернулся и увидел стоявшего перед ним высокого широкоплечего мужчину лет шестидесяти, который вытирал руки какой-то грязной хлопчатобумажной тряпкой. Судя по пятнам на одежде и руках, он красил что-то в синий цвет. У Эрика Кинго была небрежно уложенная снежно-белая шевелюра и выдающаяся челюсть, которой он, похоже, был чрезвычайно доволен. Он без улыбки посмотрел на Йеппе и продолжил уверенными спокойными движениями вытирать большие ладони и мускулистые предплечья.
– Ну да, я и покраской занимаюсь, – сообщил он, как будто предупреждая неизбежный вопрос Йеппе. Затем он отвернулся и зашагал к красному дому по левой стороне дорожки, даже не подумав пригласить Йеппе. «Очередной альфа-самец», – подумал Йеппе и последовал за ним.
– Вы, наверное, хотите кофе?
Йеппе отказался легким покачиванием головы и, не спросив разрешения, сел на скамейку. У него заурчало в животе. Он опять пропустил обед.
– Я бы хотел задать вам несколько вопросов по поводу писательской группы, в которой вы, Эстер ди Лауренти и…
Йеппе нащупал записную книжку. Эрик Кинго опередил его:
– Ее зовут Анна Харлов. Ничего себе телочка. Из пяти написанных ею предложений как минимум три – совершеннейшие клише. Правда, если вам интересно мое мнение, ни одна женщина по-другому и не может. Что же вы хотите спросить?