Целую жизнь тому назад, а то и полторы жизни.
В заднюю часть холла вело несколько стеклянных дверей, заклеенных красочными плакатами, за которыми находилась больничная библиотека. Помещение пустовало и, по сравнению с суетливым холлом, казалось мирным и спокойным. Тишина и пыль в солнечных лучах. Эстер начала осторожно обходить стеллажи, она сама бы укрылась тут, если бы чего-то испугалась. В дальнем углу сидел Грегерс собственной персоной, накинув на голову и плечи больничный плед и держась одной рукой за штатив с капельницей. Глаза у него были огромные и испуганные. Едва он увидел Эстер, как его нижняя губа задрожала, и он протянул руки навстречу своей спасительнице.
– Мне поставят баллон. – Грегерс подул на черный кофе, сделал глоток и поморщился. Эстер соблазнила его выбраться в кафе и купила ему в автомате кофе и кусок приторного шоколадного торта. Его пергаментные пальцы тряслись, и чашку с кофе ему приходилось держать обеими руками. – Прямо в сердце. Ангиопластика. Будь проклята глубокая старость.
– Так это ты от баллона убежал?
Грегерс аккуратно поставил кофейную чашку на оранжевый пластмассовый столик. Старичок выглядел почти прозрачным, как будто несколько проведенных в больнице дней размыли цветовые различия между глазами, волосами и щеками.
– Он был тут. Убийца. Приходил ночью ко мне в палату. Стоял у моей постели. Сначала я подумал, что это медсестра. Это было адски невыносимо, невозможно было закрыть глаза. А когда я спросил, что случилось, он промолчал. Просто стоял и смотрел на меня. Ужасно! Я был парализован, не мог пошевелиться. Я был уверен, что пришла моя смерть.
Грегерс дрожащими руками поднес чашку ко рту и отхлебнул.
– Он сунул руку в карман за ножом. Не знаю как, но я дотянулся до шнура звонка. Мне пришлось повернуться к этому чудовищу спиной. О боже! А когда я повернулся обратно, он уже выходил.
Он натянул больничный халат на грудь и сухо откашлялся.
– Меня никто не стал слушать. Медсестры говорят, что у меня кошмары от морфина. Вытащи меня отсюда, Эстер, я боюсь.
Эстер посмотрела в стариковские глаза в обрамлении красных мешков, прозрачные и полные ужаса, и отчетливо почувствовала, что не может позволить умереть никому из своих близких. Не так уж много их у нее осталось, чтобы сдаться просто так. И не важно, пригрезилось это все Грегерсу или произошло на самом деле, ей непременно нужно было помочь ему. А у нее появилось вполне ясное ощущение, что Грегерса потревожил не сон.
– Грегерс, я позвоню в полицию, и мы что-нибудь придумаем.
Лицо Грегерса застыло в абсурдной гримасе ужаса. – Нет, нет! Не делай этого! Либо помоги мне выбраться отсюда, либо ступай своей дорогой, а я сам разберусь. – Он упрямо задрал подбородок.
– Но почему… – Эстер колебалась. Она поняла, что не сможет его убедить. Что же теперь? – Ладно, Грегерс, поднимайся. Пойдем. – Куда? Куда идти, когда нужно спрятать старика с капельницей? Они не могли отправиться домой на Клостерстреде, да она и сама не осмелилась бы теперь там объявиться – ни с полицейской охраной, ни без нее.
– Но… как же мой баллон?
– В данный момент, мне кажется, безопаснее обойтись без баллона, чем оставаться здесь ожидании ждать операции. Пошли!
Эстер подняла старика на ноги; этот процесс задействовал обе ее руки и потребовал неимоверной силы, которой у нее не было. Насколько она смогла понять надпись на мешке, висевшем на штативе, капельница была нужна всего лишь для восстановления водного баланса, поэтому она выкрутила шланг из катетера, вставленного в запястье Грегерса, и поставила штатив в угол библиотеки, прикрыв его больничным пледом. Грегерс стоял беспомощный, словно ребенок, и позволил Эстер накинуть на себя ее пиджак, который персиковым недоразумением повис на казенной одежде. Но сейчас было не до жиру. Эстер обняла Грегерса и провела его на подкашивающихся ногах через холл к стоянке такси на улице.
Найти подходящее место для встречи с Клаусеном из Центра было совсем не просто. Им предстояла беседа о коллегах, и рабочие кабинеты были недостаточно уединенными для этой цели. Телефонный разговор исключался по тем же самым причинам, что и кафе со стоящими вплотную столиками. Прогулка в парке выставляла их на обозрение любопытных, которых следовало избегать. И Клаусен предложил пройтись до Круглой башни, поначалу в качестве шутки, но, в конце концов, в качестве места встречи оно не уступало многим другим.
– Тогда я смогу припарковаться на стоянке «Иллума», а потом прикупить что-нибудь для домашних. Добавлю себе популярности в их глазах.
Йеппе, ухмыльнувшись, согласился. Ему некому было что-нибудь прикупать, зато шансов на хороший секс вечером у него было больше, чем если бы он по-прежнему был женат. Он собирался дойти от станции до места за двадцать минут, и вот она, Круглая башня, на которую он не залезал аж с безоблачной ночи музеев тысячу лет назад. То была одна из их с Йоханнесом прогулок по городу, которые тогда могли растягиваться на несколько дней. Юность, розовощекая и быстротечная! Кажется, именно тогда они в результате сошлись с какими-то девчонками на технофесте на Дюссене и, лежа у рва, наблюдали восход над Копенгагеном?
Тот вечер, то ощущение. Как же это было давно.
Йеппе положил телефон в карман куртки и спустился по лестнице. Насколько всерьез надо было воспринимать припадок Стендера в управлении? Невероятно, всем просто не терпится взять на себя ответственность за смерть Юлии. Сначала Эстер ди Лауренти, теперь Стендер. Нащупав в кармане пакетик с карамельками, он проглотил сразу две. Ну вот, теперь можно налаживать более здоровый образ жизни. Правильно питаться, бегать, спать. Взять под контроль приступы тревоги и непроизвольные звуки музыки в голове. Ведь Анне едва ли захочется иметь дело с таким изможденным героем-лежебокой. Насколько это будет сложно? А ведь когда-то он натренировался аж до самого кросса Эремитагелёб, чем черт не шутит.
Кёбмэйергеде постепенно освобождалась от туристов и торговцев. Солнце все еще приятно пригревало, хотя и не пробивалось через толстые стены и ржавые медные крыши до земли. По дороге к башне Йеппе вдыхал аромат гриля и бельгийских вафель. Плечи Клаусена, обтянутые твидовым пиджаком, мелькнули в толпе.
Он помахал двумя билетами.
– А, вот и ты. Ну что же, начнем вечерний моцион.
Клаусен, кажется, все еще был недоволен. Он немедленно ринулся вверх по спиральному коридору мимо беспорядочных групп туристов, спускавшихся вниз, держась за руки и не отрывая глаз от своих мобильных. Йеппе отпустил его вперед на пару завитков, а затем нагнал.
– Может, сбавим скорость, или тебе нужно добраться до верха к определенному времени?
– Ха, ты прав, да, извини, мы ведь не торопимся. По крайней мере на башню. Ну да, я ведь заглянул в архив с личными делами. Естественно, доступ к нему ограничен, насколько я понял, хотя ни у кого и не спрашивал. Но кое-что выяснить мне удалось.
Прежде чем продолжить, он вытянул руку и отрицательно покачал головой.
– Я должен подчеркнуть, что не согласен с тобой насчет гипотезы о намеренно оставленном отпечатке. Признаюсь, мне она представляется далекой от действительности, и…
– Просто скажи, что ты обнаружил, Клаусен!
Они добрались до окна, выходившего в парк, и практически на автомате остановились у снопа света, падающего сквозь окно.
– Бовин? Что ты нашел о нем?
– Это кажется важным в твоем контексте, но давай смотреть в корень, если можно… ладно?
Йеппе кивнул.
– Договорились… – Клаусен пошел дальше по желтым кирпичам, потянув за собой Йеппе. – Как я уже говорил, по образованию Дэвид Бовин – ландшафтный архитектор. Скажем так, право на получение образования он заслужил, когда был в Афганистане. Международные силы содействия безопасности, группа 7. Патрульная база Баракзай, провинция Гильменд, пешее патрулирование и работы по разминированию. Прослужил пять лет.
– Симэ-вадза!
– Что-что?
– Кристофер Гравгорд был задушен приемом, применяемым в том числе профессиональными военными. Симэ-вадза. Ну-ну, продолжай…
– Да, вот именно. Оно самое. Но есть и еще кое-что… Уф, а путь наверх дольше, чем мне помнилось.
Они на минуту сосредоточились на ходьбе, добрались до площадки и вышли навстречу золотым лучам летнего вечернего солнца, падающим на городские крыши. Клаусен облокотился о кованую решетку, чтобы перевести дух.
– Он занимается фотографией. Ну да, многие этим занимаются. Но у него это довольно серьезное увлечение. На уровне искусства. У него было несколько выставок. В том числе в галерее Эрика Кинго на Бредгеде.
В ушах у Йеппе засвистело. Он прижал уши руками, но свист продолжался.
Тут не может быть простого совпадения: таинственный возлюбленный Юлии был фотографом, убийца Кристофера – солдатом, а Дэвид Бовин – и тот и другой. Кинго был связан с Бовином и, возможно, замешан в деле. Нужно начать с тщательной проверки биографии Бовина и одновременно притянуть Кинго; изначально планировалось подождать до завтра, у этого человека, несмотря ни на что, имелось надежное алиби на тот вечер. Теперь ждать было нельзя.
– Давай не будем устраивать светопреставления, – вмешался Клаусен в ход его мыслей. – Бовин был сегодня на работе, принес закуски – была его очередь, – пил со всеми пятничное пиво в столовой. Совершенно нормально, понимаешь? Поаккуратней здесь. Сёренсен придет в ярость, если мы загнобим одного из его лучших дактилоскопистов до того, что он не сможет больше с нами сотрудничать.
– Я понял тебя, Клаусен, но ничего не могу обещать. Ты понимаешь, что стоит на кону! – Йеппе махнул рукой в сторону двери, ведущей в спиральный коридор. – Отправляйся домой к жене и хорошо проведи выходные. Спасибо за прогулку.
– Держи меня в курсе, Кернер! То есть, я хотел бы знать, что из этого всего выйдет.
Йеппе кивнул с отсутствующим видом, поднося к уху телефон.
Поезд полз вдоль побережья со всеми остановками. Скодсборг, Ведбек, Рунгстед-Кюст, сиденья скрипели в такт и укачивали Грегерса. Его щека нависла над челюстью и расплющилась о стекло, пиджак Эстер помялся и приобрел поношенный вид. «Hermés», думала она с горечью, его уже не приведешь в порядок. Слава богу, в вагоне ехало совсем мало людей, а контролер с усталым лицом, к счастью, просто проверил их билеты и не стал выяснять подробности присутствия в поезде старика в больничной одежде.