В этом ритмичном, освещаемом солнцем покое мир казался безопасным. Разглядывая своего квартиросъемщика, Эстер ощущала нежность и в то же время раздражение. Мягко говоря, у нее не было времени на то, чтобы нянчиться с этим сердечником, но ему точно так же некому было больше позвонить, как и ей самой. Подумать только, иметь троих детей и не иметь возможности позвонить ни одному из них, когда ты болен и чего-то боишься.
Где-то бродит по свету мой ребенок, рожденный из моей плоти, носит в себе образец моего ДНК и называет матерью другую женщину. Возможно, у меня есть внуки, о которых заботятся другие бабушки и дедушки. Много лет назад я отказалась от права продолжить свою жизнь в них.
Франк остановил пыльный синий «универсал» у станции Эспергерде и теперь ждал неподалеку от перрона. Он сидел, обхватив руль обеими руками, готовый сорваться с места, как только захлопнется дверца. Он всегда был нервным, еще тогда, когда они делили кабинет в университете. Во время экзаменов на половине стола Франка часто царило маниакальное поведение. Но он всегда был хорошим, верным другом, даже когда у Эстер не осталось больше друзей в институте.
Франк вылетел за угол на третьей скорости. Грегерс захныкал, когда его отбросило на спинку сиденья.
– Франк, успокойся, за нами нет никакой погони. И вообще, мы не делаем ничего противозаконного, Грегерс имеет право уйти из больницы, если захочет.
– Никогда не знаешь, у кого ты на крючке. Может, вам лучше чуть пригнуться. – Франк резко надавил на газ и принялся колдовать с переключателем скоростей, автомобиль пару раз подскочил и остановился. Франк проклял старое корыто и еще раз повернул ключ в замке зажигания. Оставшаяся часть поездки прошла в молчании.
Лисбет встретила их в дверях темно-коричневого кирпичного бунгало, стоявшего на самом краю букового леса. Она сразу накинула Грегерсу на плечи одеяло и с профессиональным участием, оказавшим успокаивающее воздействие на всю компанию, устроила его на диване. Теперь даже Франк, кажется, расслабился, в такой-то обстановке. Грегерс с готовностью позволил поухаживать за собой, он держал тонометр с усталой благосклонностью, не отрывая ласкового взгляда от металлической оправы для очков Лисбет.
– Франк, может, подогреешь что-нибудь и откроешь бутылочку вина? Вы же, наверное, проголодались? Вот так, Грегерс, подними-ка руку и скажи, если тебе будет больно, когда я буду надавливать вот здесь. И еще, Франк, не забудь снять сандалии и поставить к двери. Я только что пропылесосила.
Франк, пыхтя, вышел в коридор и пристроил свои биркенштоки на специальную стойку, при этом его тяжелая грива упала ему прямо на лицо. Он с раздражением освободил глаза от волос и стянул через голову узорчатый свитер. Какие-то размышления заставили его остановиться и бросить свитер на пол, после чего он прошествовал на кухню и загремел кастрюлями и тарелками.
– Прямо сейчас твое состояние вроде бы стабильно, Грегерс, но тебе все-таки следовало остаться в больнице. – Лисбет поймала взгляд Эстер. – На когда назначена операция?
– На утро понедельника.
– А почему ему нельзя было остаться в больнице?
Эстер покосилась на Грегерса и покачала головой.
– Лисбет, мне кажется, это слишком сложно. И я думаю, сейчас вам лучше знать как можно меньше.
– Прекрати, из твоих уст это звучит так драматично!
Эстер криво улыбнулась Лисбет и промолчала. Лисбет внимательно посмотрела на нее и хлопнула в ладоши.
– Ладно. При условии, что он будет чувствовать себя так же, как сейчас, сможет есть, пить и спать, пускай остается здесь до понедельника. Тогда отвезем его в Королевский госпиталь. Я пока позвоню в больницу, поговорю с персоналом. Зачастую бывает проще добиться разрешения на самостоятельную подготовку к операции (быстрее и так далее), когда есть свой врач. Однако им необходимо знать, где он находится. А мне необходимо удостовериться, что, приютив его у нас, мы не подвергаем его здоровье опасности.
– Только не полиция! Не надо звонить в полицию! – Грегерс вытаращил глаза и теребил край шерстяного пледа, как перепуганная Красная Шапочка.
– Нет-нет, в больницу. Врачам ведь надо знать, где ты, и что ты приедешь на операцию, как планировалось. Зачем нам звонить в полицию? Ну, свяжусь с кардиологическим отделением и согласую наши дальнейшие действия. Еще гляну, чем там Франк занимается. Он ведь такой беспомощный на кухне.
Лисбет поправила пару журналов, чтобы они лежали на мраморном столике аккуратной стопкой, и бодро удалилась на кухню.
– Почему не в полицию, Грегерс? – Эстер взяла его ладонь в свою и осторожно сжала. Он благодарно посмотрел на нее и сжал ее руку в ответ. За несколько дней держаться за руки стало для них совершенно естественным, хотя они никогда не прикасались друг к другу за все время, проведенное под одной крышей. Грегерс склонил голову в еле заметном вдумчивом кивке, Эстер смотрела на него выжидающе, давая возможность спокойно подобрать нужные слова. На его щеки потихоньку возвращался цвет, он больше не был похож на расрашенную вручную восковую фигуру из парижского Музея патологической анатомии. Кажется, побег из больницы пошел ему на пользу.
Так они просидели несколько минут, слушая Лисбет, которая отчитывала Франка на кухне. Супружеская перепалка была настолько машинальной, что слушать ее можно было совершенно медитативно.
Эстер вдруг ощутила, как сильно она устала. Ее позвоночник тяжело опустился на колючую шерстяную диванную подушку. Взгляд то и дело фокусировался на тканом гобелене над пушистой макушкой Грегерса, оттенявшем кирпичную стену своей мягкой зеленоватой поверхностью. Дерево, крыло, грозовая туча, зеленый валик, беззубая ведьма. Если так пойдет дальше, она заснет прямо в ногах у Грегерса и проснется только спустя несколько недель. Начался дождь, легкий летний дождик застучал по крыше.
Хриплый голос Грегерса вытащил ее из дремоты.
– Одна из самых страшных вещей, которую несет с собой старость, это то, что никто о тебе больше не думает. Едва тело становится чуть более хрупким, окружающие начинают обращаться с тобой, как с ребенком, нет, даже хуже, как с существом, абсолютно не отвечающим за свои действия. Как с идиотом! Ты представить себе не можешь, какие вопросы задавал мне мой врач во время теста на слабоумие, чтобы мне милостиво позволили продолжить водить машину. Какой сегодня день? Нарисуйте на циферблате числа и стрелки, чтобы часы показывали три! Какое унижение!
Эстер обрадовалась, узнав привычное брюзжание Грегерса. Значит, он еще не совсем истощен.
– Говорю тебе, никто мне не верит, и все-таки ночью ко мне в палату приходил человек. И этот человек приходил, чтобы причинить мне боль, может, даже убить, почем я знаю. Если б я не дотянулся до шнура, не знаю…
Его голос стал тверже. Эстер дала ему стакан воды, от которого он раздраженно отмахнулся и указал на чашку, наполовину наполненную кофе. Выхлебав черный кофе большими глотками, он протянул чашку обратно Эстер и в изнеможении повалился обратно на диван. Она поставила пустую чашку на журнальный столик.
– Но разве не важнее было бы поэтому поговорить с полицейскими? Убедить их воспринимать твои слова всерьез? Я бы помогла…
– Да дьявол же! Они ведь мне не поверят. И к тому же… я знаю, кто он.
Эстер застыла, мурашки пробежали от макушки до кончиков ее пальцев за несколько секунд.
– Что ты хочешь сказать? Ты его видел?
– Да, выбегая из палаты, он выглянул в коридор, чтобы убедиться, что никто не преградит ему путь, и на его лицо упал свет из коридора. Я узнал его.
– Черт возьми, Грегерс, почему ты раньше не сказал? – Эстер подскочила на диване, совершенно проснувшись. – Нам нужно сообщить об этом в полицию! Ты что, совсем спятил? Кто это?
– Ох, тут-то и проблема. Я не могу вспомнить. Я помню, как звали моего учителя физкультуры в первом классе, но не помню вот таких вещей, понимаешь? Я только знаю, что видел его совсем недавно, а поскольку я уже никуда не выхожу (проклятые старые ноги), получается, я видел его у нас в доме, да? И у меня такое ощущение, что он из полиции.
– Но, Грегерс, будь оно все неладно, ты же должен рассказать что-то об этом! Как он выглядел и так далее, чтобы мы могли его поймать.
– Именно этим я сейчас и занимаюсь, милая Эстер, не так ли?
Эстер натянула ботинки, крепко вцепившись в дверную ручку. Все-таки без пары бокалов вина не обошлось, хотя она и дала себе обещание завязать.
Слава богу, Грегерс оставил это без комментариев. Он заснул на диване, и она знала, что здесь он в хороших руках. Лисбет поставила на журнальный столик маленький колокольчик, в который он мог позвонить, если вдруг ему понадобится помощь или он плохо себя почувствует, кроме того, Франку было поручено поставить будильник и проверять бедолагу в два и четыре часа, чтобы он не лежал всю ночь в одиночестве. Здесь он был в такой же безопасности, как в больнице, вероятно, даже в большей.
Как бы ей ни претило ехать домой на Клостерстреде, нужно было забрать собак. Они не привыкли быть одни с полудня до самого вечера и наверняка нагадили на ковер в спальне, бедняжечки. Она чуть было не позвонила Кристоферу, чтобы попросить его выгулять их, прежде чем вспомнила обо всем, и горе нахлынуло на нее, резко сменившись чувством вины. Как она теперь будет жить с этой виной?
Стены в коридоре были обиты золотистым деревом, как в сауне, а на них висели постеры в пыльных рамах. Некоторые висели здесь уже много лет – Нольде в Луизиане, странный автопортрет Паулы Модерзон-Беккер, Хильма аф Клинт. Эстер хорошо из все знала, она чувствовала себя под защитой, приближаясь к постоянной экспозиции в прихожей. Совсем рядом с дверью появился новый постер, которого не было в прошлый раз. Туманный фон в серо-белых тонах, это фото? Плоскость, черта, сложно разобрать, поверх плотная сеть из параллельных линий, сходящихся в округлые, почти сейсмографические колебания. Что-то знакомое, но откуда?
– Эй, вот тут что-то новенькое, откуда?