– У тебя там есть лакрица?
Он протянул ей пакет, который она забрала целиком.
– Я только что имела любопытную беседу с бывшей женой Кинго, Хелен, ш-ш-ш, Кинго, как она по непостижимым причинам до сих пор себя именует. Она не знает, где он сейчас находится, но описывает его, прибегая к яркой лексике. Эгоист, приверженец мужского шовинизма, манипулятор, плохой отец. Что-то мне подсказывает, что развод прошел неудачно!
– Разводы не бывают удачными. На то они и разводы.
– Хм, ладно. Она еще рассказала о его наставничестве, как она это называет. Что-то вроде практики, на которую он берет многообещающих художников и предоставляет им возможность сопровождать его и впитывать богемный дух. Это всегда молодые мужчины. Хелен Кинго не испытывала восторга по поводу этого порядка, обозвав его «психологическим захватом заложников». Говорит, что он всегда отыскивал мягкотелых, которых мог принудить к чему угодно…
– К сексу?
– Скажи, ты больше ни о чем не думаешь? Она не уверена, но и отрицать тоже не может. Он выстраивает с этими парнями доверительные отношения, берет их с собой в поездки, посвящает в процесс художественного и литературного творчества. Довольно быстро они начинают обожать покровителя или увольняются. Хелен Кинго не раз испытывала на себе мощную зависть со стороны молодых парней, когда Кинго приводил своих подопечных в дом, к жене и сыну. Она называет эти проявления болезненными и утверждает, что Эрик Кинго делает это в основном для того, чтобы возвысить свое эго.
– Дэвид Бовин в качестве протеже Эрика Кинго?
– Она не смогла подтвердить, они с Кинго не пересекаются регулярно с тех пор, как сын повзрослел. Ну да, если хочешь знать, кое-что на это указывает. Несмотря на то что он гораздо старше своих предшественников.
– Тогда, возможно, он мог предложить ему кое-что другое…
Дверь в кабинет вдруг с треском распахнулась, на пороге возник запыхавшийся следователь Ларсен.
– Стендер только что сделал официальное признание… – Ларсен хватал ртом воздух, задыхаясь после бега вверх по лестнице. – Он сознался в обоих убийствах. У нас есть признание!
На часах было уже больше одиннадцати, когда Йеппе наконец-то постучал в черную лакированную дверь таунхауса, где жила Анна Харлов. Все складывалось не в пользу этого визита, и все-таки он стоял здесь, и от переизбытка адреналина вся усталость испарилась. Она написала ему: «Просто приходи!» За секунды, прошедшие с того момента, как он постучал в дверь, до момента, когда она открыла ему, он слышал только стук своего сердца, которое собиралось выскочить из груди.
Она улыбнулась той самой улыбкой и поглотила его своей нежностью, окутала теплой кожей и абрикосовым ароматом, так что он чуть не забыл, что надо дышать. Он наспех принял душ в управлении после вечернего допроса Кристиана Стендера, который наотрез отказался что бы то ни было говорить, пока не прибудет его адвокат. Поскольку адвокат живет в Гернинге, он не может приехать раньше, чем на предварительное слушание, назначенное на раннее утро. Единственное, что Стендер пожелал сказать прямо сейчас, – это то, что он виновен в обоих убийствах, и все; ни принуждения, ни угрозы, ни панибратское общение – ничего из применяемых техник не поколебало его решения.
Обычно, когда дело об убийстве близилось к раскрытию, настроение в полицейском управлении поднималось, все пили пиво и хлопали друг друга по рукам. В этот раз все просто-напросто разошлись по домам. Йеппе ощущал какое-то всепоглощающее уныние в связи с создавшейся ситуацией. Как так вышло, что Бовин, вступивший в романтические отношения с жертвой, ничем себя не выдал? Если Стендер кого-то прикрывал, Бовина, к примеру, то зачем? Ведь жертва – его собственная дочь, почему ему понадобилось прикрывать ее убийцу? С другой стороны, он действительно мог убить ее и Кристофера, и эта мысль была абсурдна во всех отношениях.
Признание Стендера ощущалось во рту Йеппе дурным привкусом, и, сев в автомобиль на улице Отто Мёнстеда, он решил отменить свидание с Анной и отправиться домой. Усталость и боли в спине делали его потенциально недееспособным. Однако он не смог поехать домой. И вот теперь, в маленькой темной прихожей, ощущая ее влажный язык на своей шее, всем телом чувствуя пульсирование крови, он, к своему облегчению, отметил, что его страхи были напрасны. Густой бас и глухая барабанная дробь звучали откуда-то – либо из ее кухни, либо из его головы. Он поднял ее упругое нежное тело, прижавшись к нему эрегированным фаллосом и наслаждаясь ощущением влаги на своих джинсах и глубоким дыханием, исходившим то ли от него, то ли от нее. Когда они опустились на колени, сверху упали какие-то куртки, он отпихнул их в сторону и оказался на кокосовом коврике, приподняв ее блузку, он обнаружил, что бюстгальтера нет, и взялся за дело слишком рьяно. Буркнул извинение, нащупал пуговицу у себя на штанах, ее язык при этом постоянно был на его теле, или во рту, или на пальцах. Он едва не потерял сознание, когда стянул ее юбку и увидел обнаженную плоть, полностью доступную, так что ему пришлось опереться о комод. Анна всхлипывала, умоляла, облизывала его, закрыв глаза. Наконец ему удалось расправиться с пуговицей на ширинке и лечь сверху, все еще в ветровке. Анна сплела пальцы у него на шее и крепко прижала к себе.
Серая наволочка под щекой Йеппе была гладкой, умиротворяющей и пахла эфирными маслами. Его одежда была разбросана по всему полу первого этажа и на лестнице, под одеялом он был совершенно голый, опустошенный, уставший и счастливый. Я счастлив. Два маленьких слова, долгое время казавшиеся недостижимыми, теперь неожиданно объявились в сознании и наполнили грудную клетку тихой эйфорией. Анна бродила вокруг и собирала одежду. Когда она наклонялась, кожа собиралась небольшими складочками на ее животе, уже не совсем молодом, но упругом и податливом одновременно, как раз подходящем для легких покусываний. Он рассмеялся, она рассмеялась вслед за ним и распустила свой неряшливый хвостик, локоны рассыпались по плечам. Йеппе протянул к ней руку, тогда она бросила одежду на пол, откуда только что подобрала ее, забралась на одеяло и поцеловала его. Он схватил ее лицо обеими руками, до чего чертовски милое! Желал сказать ей так много, все на свете!
– Ты ведь понимаешь, что не можешь остаться тут на ночь? – Она вновь поцеловала его, слезла на пол и принялась заново подбирать одежду. – Джон приедет рано утром, мне надо будет успеть постирать постельное белье и вообще.
Йеппе медленно встал и взял одежду, которую она ему протянула. Отпор обжег, и это его раздражало. Ведь он знал, как обстоят дела. Что вообще он мог предложить, когда дойдет до серьезных отношений? Одинокий полицейский с нежизнеспособными сперматозоидами, постоянные переработки и полное отсутствие веры в любовь. Он улыбнулся ей в ответ и быстро оделся, пока она снимала постельное белье. В дверях он слегка поцеловал ее и направился свинцовыми шагами к железным воротам. Она спросила первая:
– Мы увидимся еще?
О, слава богу! Он взглянул на нее, на ее очертания в дверном проеме и тут же понял, что влюбился.
– Да! Скоро, очень скоро.
Машина скользила по мокрым улицам, вдоль озер, на гладь которых падали каштаны с темно-зеленых крон, городские огни отражались на поверхности. Курица с неоновой рекламы «Ирмы» заставила его неожиданно рассмеяться. Неужели все происходит на самом деле?
Как там было… «Мы оба оставляем следы на мосту королевы Луизы, как и тысячи других прохожих, вскоре они исчезают, но ты и я по-прежнему идем, держась за руки»[22].
Йеппе пел так, что запотело лобовое стекло. Через пешеходный переход на Вестерброгеде шел мужчина в белой одежде, в сапогах «диско», с развевающимися прядями волос вокруг белой лысой макушки. Йеппе встретился с ним взглядом, когда тот оказался перед капотом, и они улыбнулись друг другу. Каждый по-своему, они разделяли всю прелесть настоящего момента.
У подножия Вальбю Баккен у Йеппе зазвонил телефон. Остановившись рядом с темным парком Сёндермаркен, он посмотрел на номер. Звонили из Главного управления, он просил их организовать надзор за подъездом Эстер ди Лауренти.
– Да, привет, Кернер, это Вихманн из Управления.
– Слушаю, что там у вас?
– Представляешь, она еще не вернулась домой. Наши люди караулят там уже больше часа. Они говорят, что звонили в дверь, но никто не отвечает. В доме тьма-тьмущая. Ты уверен, что она собиралась домой?
– Сейчас позвоню и проверю. Попроси их оставаться на месте, пока я не перезвоню!
– Понял.
Телефон Эстер сразу переключался на автоответчик, то есть был выключен. Он снова перечитал ее сообщение. Больше двух часов назад она написала, что через полчаса будет дома. Йеппе уперся лбом в руль, ощущая, как улетучивается все его счастье. Плохо было дело. На обратном пути к Вестерброгеде он позвонил Анетте, которая только что вернулась домой к своему Свену, и предупредил, чтобы она по возможности пока не ложилась спать.
На Клостерстреде босоногие девушки и парни со смехом перебегали от козырька к козырьку в надежде укрыться от дождя, двигаясь в направлении очередного бара, очередного праздника. Перед кофейней у дома 12 стояли два полицейских в гражданском, пытаясь вписаться в окружающую обстановку. Получалось у них так себе. Йеппе поприветствовал их и посмотрел на темный дом. И какого дьявола ему теперь делать? Он не знал, где была Эстер ди Лауренти, когда писала ему сообщение, и не мог никому позвонить, чтобы спросить.
С формальной точки зрения, человек, отсутствующий в течение двух часов, не может считаться пропавшим без вести. Но он также понимал, что совпадение между отсутствием Эрика Кинго, Дэвида Бовина и исчезновением Эстер ди Лауренти не предвещало ничего хорошего. Дождь усилился. Вода проникала под воротник, мелкие холодные капли стекали вниз по шее. Укрывшись под негерметичным навесом кофейни, Йеппе набрал номер полицейского комиссара. Она ответила сонным голосом только на пятый звонок.