– Он написал заявку. Несколько страниц о том, где он видел мои работы, о моих книгах, которые он читал и перечитывал, о том, какое все это произвело на него впечатление. Я часто получаю такие отзывы. Но я тогда как раз собирался менять помощника, вот и пригласил его на беседу. Он оказался очень компетентным, и я его взял.
– Компетентным в чем?
– Приходил вовремя, грамотно писал и варил кофе. Был безотказным. Все, кто работает у меня ассистентами, на самом деле хотят быть художниками, поэтому они ко мне и приходят. И он не был исключением. Однако мне важнее всего, чтобы они были открыты и слушали то, что я говорю. Нет ничего хуже честолюбивого помощника, который забывает свое место и считает меня своим бесплатным билетом в Венецию.
– Он талантлив?
– Как ассистент или как художник? Его талант, назовем вещи своими именами, ограничен. У него прекрасное художественное чутье, но он никогда не относился к нему всерьез, и поэтому оно не развилось. Подстригая изгороди, хорошим художником не станешь.
– И все-таки не так давно он выставлялся в вашей галерее?
Кинго усмехнулся.
– Пять работ на групповой выставке весной. Я ему давно это обещал, еще когда он у меня работал.
– То есть вы встречаетесь – после того, как он перестал у вас работать?
– Эпизодически.
– И какой из него вышел ассистент?
– Лучший из тех, что у меня были. – Кинго улыбнулся своему отражению в стекле. – Мне было грустно с ним расставаться. Обычно я от них устаю. Но Дэвид меня не разочаровал.
– Почему же он перестал у вас работать, если все было так замечательно?
– Послушайте, а почему вы самого Дэвида обо всем этом не расспросите? Он разве подозревается в чем-то? – Этот вопрос остался без ответа. – Черт возьми, он же работает на вас, почему я должен тратить свой вечер на то, чтобы отвечать вам за него?
– Почему он перестал работать вашим ассистентом?
Кинго резко посмотрел на Йеппе. Он совершенно не был похож на человека, которого можно заставить сделать что бы то ни было.
– Да просто так не могло дальше продолжаться. Он не стал бы художником. Рано или поздно ему пришлось бы найти себе настоящую работу.
Откашлявшись, Анетте взглянула на навигатор. Именно тут был поворот к городскому центру и зданию Полицейского управления с его комнатами для допросов. Йеппе кивнул в направлении моста Сьелланд, и Анетте перестроилась в левый ряд. Курс по-прежнему на Туборг Хавн. Пока у них недостаточно оснований для задержания пассажира.
– А как Бовин в остальном?
– Что вы имеете в виду? Разве я только что его не описал?
– Да, но что он представляет из себя как человек?
Кинго разразился презрительным смехом. Затем тяжело вздохнул.
– Поскольку мы с ним, разумеется, никогда не были друзьями, я могу лишь поделиться с вами своими догадками…
– Как долго он у вас работал? – вклинилась Анетте.
– Два года плюс-минус пара месяцев.
– В течение которых вы вместе путешествовали, работали, посещали выставки. Наверное, у вас должно быть более основательное представление о нем, нежели просто догадки?!
– Ну вот вы двое, например, как хорошо друг друга знаете?
В машине повисла тишина. В этой тишине загудел телефон Йеппе, и ему пришлось сжать руки коленями, чтобы тут же не кинуться читать сообщение. Анна! Это наверняка она.
– Дэвид – доброжелательный, спокойный и целеустремленный человек с богатой внутренней жизнью. – Властный бас Кинго вывел Йеппе из ловушки мыслей. – К тому же у него искалеченная душа. Потрепанный жизнью, разочарованный, одинокий. Из тех, кому сложно наладить быт, вернувшись с войны. Несчастное детство, скудное образование, солдатом он был хорошим, но для чего-то другого мало пригоден.
– Что вы знаете о его детстве?
– Пфф, может, вам и об этом лучше расспросить его самого?
– Это может оказаться важным. И это срочно!
Опять тот же проблеск веселья в его взгляде, исчезнувший так быстро, что Йеппе не был уверен, что не ошибся.
– Мать отказалась от Дэвида после родов, он жил в бесчисленном множестве заведений и приемных семей. Спокойным детством это не назовешь. – Он слегка хлопнул Анетте по плечу. – Едем по Туборгвай, так быстрее!
Анетте крепче обхватила руль.
– Большинство грудничков, лишенных возможности жить со своими настоящими родителями, берут в другие семьи, и они счастливо растут у приемных родителей, но Дэвиду не повезло. Не знаю точно, что пошло не так, но у него никогда не было благополучной семьи. И, как все сироты, он скитался с этой внутренней пустотой, мечтая когда-нибудь познакомиться со своей семьей. Это стало для него движущей силой – и как для художника, и как для человека: одиночество, туманная неопределенность прошлого. И еще невероятная злоба от того, что его выбраковали. Он горел желанием найти свою биологическую мать. Я помог ему, чем мог. Это стало таким маленьким… проектом.
– Проект удался?
– Нет. Не вышло. А, вот и «бутылка». Спасибо за проводы.
– Секунду. У нас есть еще несколько вопросов.
Кинго схватил свою игрушку и стал нащупывать дверную ручку, у него больше не было времени на болтовню.
– Расскажите немного о вашей связи с Юлией Стендер! У нас есть показания свидетеля, подтверждающие, что вы состояли в сексуальных отношениях.
Это его остановило.
– Давайте дальше пройдемся пешком… или лучше объедем квартал и договорим?
Тьма уже сгущалась над Эресунном. Следователи Ларсен и Сайдани припарковались перед желтым кирпичным бунгало и проверили номер дома. Буккебаллевай, 14, верно. Интернат «Млечный Путь» светился своими окнами из прямоугольных стекол по моде семидесятых годов. Скромная табличка, которую стало видно только тогда, когда они оказались у главного входа, подтвердила правильность адреса. Позвонив, они ждали ответа перед массивной дверью. Ларсена попросили показать удостоверение в камеру домофона. Тут явно не желали никого впускать. Или выпускать. Через пару минут дверь открыл молодой педагог. На руках он держал плачущего грудничка, которому пытался всучить синюю соску с напечатанным на ней именем Леон.
– А, это вы, из полиции. – Он механически качал из стороны в сторону младенца, который приник к его груди и вопил. – У этого малого воспаление среднего уха, – пояснил педагог. – Чем мы можем вам помочь?
– Добрый вечер. Нам нужно осмотреть здание и прилегающую территорию в связи с похищением человека. Мы постараемся не слишком вас обременять. – Сайдани пыталась говорить нормальным голосом, но в конце концов ей пришлось орать, чтобы перекричать плач.
– Заходите, поговорите с заведующей. Она сейчас смотрит фильм с несколькими старшими воспитанниками. Ой, если бы вы сняли обувь, было бы замечательно.
Мужчина прошел вперед, склонив голову к ребенку, Ларсен и Сайдани нерешительно последовали за ним. Они проходили мимо множества детских комнат, удивительно похожих на все остальные детские комнаты в Дании: плакаты с поп-звездами, пуфики, лего и железные дороги. В итоге они очутились в большой гостиной, одна стена которой была полностью стеклянной и смотрела на сад. В синих сумерках казалось, будто сад врастает прямо в комнату. На мягких креслах, обтянутых велюром, сидела группа подростков, у каждого из которых в руках была плошка с жевательными конфетами. Они сидели лицом к плоскому экрану с каким-то американским фильмом – что-то про спортивный автомобиль, нескольких пьяных мужиков и тигра. От группы отделилась женщина и двинулась им навстречу. Коллега с рыдающим младенцем шепнул ей на ухо пару слов и удалился. Избавиться от детского ора было настоящим облегчением.
– Привет, я Жанетте, привет. – Заведующая, оказавшаяся миниатюрной женщиной с короткой стрижкой паж и скептическим взглядом, пожала руку обоим. – Пойдемте на кухню. Здесь и у стен есть уши. – Последние слова были сказаны нарочито громко, специально для любопытствующих подростков, которые взволнованно следили за происходящим со своих кресел. Эта фраза вызвала шквал веселых криков, продолжавшийся до тех пор, пока кухонная дверь не закрылась.
– Ух ты, как здесь уютно. – Ларсен осматривался в светлой кухне, стены которой были увешаны детскими рисунками.
– А чего вы ожидали? Что дети будут заперты в подвале с корочкой хлеба? – Эти слова были произнесены, словно заученные наизусть, и отдавали клише, пронесенным через многочисленные деловые обеды. – Мы педагоги по образованию. Наша работа заключается в том, чтобы сделать все возможное для того, чтобы из этих брошенных детей получились приличные люди.
– Мы пришли в связи с поисками пропавшего человека, – перебила Сайдани. – Вовсе не факт, что это имеет к вам какое-то отношение, однако у нас есть подозрение, что разыскиваемый человек находится в этом здании.
Скептический взгляд обострился.
– Здесь? Мне трудно в это поверить. Буквально в каждом уголке дома и сада что-то происходило, пока около получаса назад не стало темнеть. В спортивном зале танцевали, в саду играли в лапту и прятки. Вокруг территории – ограждение с колючей проволокой, так что просто так сюда не попасть. Да и вообще, почему здесь кто должен-то скрываться?
– У вас есть футбольный тренер по имени Дэвид Бовин?
– Да, это волонтер из Фонда помощи детям. Они организуют для нашей молодежи всевозможные занятия, в том числе танцы и футбол. Физическая активность никогда не помешает, особенно таким детям, как наши.
– У него есть ключи от заведения?
– Ха, ключей от заведения нет даже у штатных педагогов. Как вы, возможно, заметили, нам нужно соблюдать очень строгие меры безопасности. Размещение в интернате персонала практикуется редко. Дэвид просто приходит по четвергам после обеда и тренирует минипутов, как мы их называем, либо в спортзале, либо в саду. Но нет, ключей у него нет.
– Он хорошо ладит с детьми?
– Мне кажется, да. Он довольно серьезный, но детям это нравится. Он воспринимает их всерьез. Есть основания для беспокойства?