— Я приготовлю завтрак, — сказал Тео, — а ты приберись в комнате и застели постель.
Я постарался получше разгладить простыни. Уходя из комнаты, я споткнулся и сбил со стены зеркало. Я успел ухватить его, пока оно не упало. Я хотел было повесить его назад, но тут увидел, что сзади прикреплено письмо.
Я пригляделся. Письмо было из Америки.
Я сел на кровать и открыл его.
Что-то упало на пол. Фотография. Моя фотография.
Но это не мог быть я. Это был я в Нью-Йорке, а я никогда в Нью-Йорке не был.
Я пригляделся.
Нет, это был не я. Это был кто-то очень похожий. Та же одежда, та же прическа. Все то же самое.
Я прочитал письмо.
"Мой дорогой Дэвид,
вот что мне нужно. Изучи фотографию внимательно. Этот парень бросил меня. Он исчез. Нет, со мной все в порядке. Все говорят, что я прекрасно это перенес. Мы были вместе всего несколько дней. Теперь он ушел. Разве он не великолепен? Мне нужно найти кого-то такого же, Дэвид. Мне нужно. Нет, я вполне в здравом уме.
Помнишь, что ты мне обещал? Когда я вернусь, я хочу, чтобы этот мальчик ждал меня. Ты говорил, что можешь сделать для меня все, что угодно. Все. Все, что бы я ни попросил.
Кстати не надо искать эту заколку с крокодилом, которую ты видишь на фотографии. Он дал мне ее, как любовный талисман, перед тем, как уйти. Некоторые вещи остаются дольше, я полагаю…"
Я сидел, оцепенев от недоверия. Я — пешка в игре Дэвида и его брата? Я не мог поверить в это. Дэвид сделал, сконструировал меня так, чтобы я смог стать развлечением, игрушкой для его впавшего в депрессию брата. Сколько других мальчиков он пытался переодевать и менять прежде, чем достиг успеха со мной? Пока не нашел человека такого одинокого, как я, такого пустого, как я.
Я слышал, как Тео возится на кухне.
Я положил письмо с фотографией обратно в тайник.
Тео заглянул в спальню.
— Одно яйцо или два? — спросил он.
— Одно.
Я сидел на кровати, и вдруг заметил, что мне на руки капает вода, но не сразу понял, что это мои слезы.
14
Я постучал в дверь Билли Кроу. Пот тек по моему лицу, я чувствовал его вкус во рту. Письмо слиплось влажным комком, застыло в руке.
Билли открыл дверь. Я ворвался в коридор и накинулся на него:
— Что это такое? — мой голос дрожал от отчаяния. — Что ты пытаешься со мной сделать?
Он закрыл дверь.
— Что ты имеешь в виду?
— Эти письма… Вот так останавливаться. Так обрывать. Ты просто не имеешь на это права. Слышишь? Ты не имеешь права. Слышишь меня, Билли? Я этого не позволю!
Он подошел ближе. Положил мне руку на плечо.
Я скинул ее.
— Не надо! Не хочу, чтоб ты ко мне прикасался!
— Ты глупо себя ведешь.
— Вот как? Боже, какая ты сволочь, Билли! Ты знаешь, знаешь, кто ты такой?!
Я пошел на кухню, сел. Снимок Билли, который я сделал, по-прежнему висел на стене. Рядом была моя фотография. А на этой фотографии — та, что я сделал — образ в образе, история в истории, сон во сне.
— Ты просто не имеешь права останавливаться, — продолжал я. — Я должен знать, что было дальше. Это не просто история, ни для меня, ни для тебя, уж я-то тебя знаю. Я — ее часть. Я — часть этой истории, ясно? Я ее часть, мать твою! То, что касается тебя, касается и меня.
Он медленно прошелся по комнате, дотрагиваясь до вещей, и хмурясь, и улыбаясь.
— Я предупреждал тебя, — начал он мягко. — Я предупреждал тебя, что так и случится. Но мы согласились, что…
— Это только ты согласился!
— Мы согласились! Это ведь ты хотел знать. Я вообще не хотел тебе рассказывать. Я тут вообще не при чем. Ты сам все это придумал. Ты сам хотел все обо мне знать. Теперь видишь, как это тяжело — все знать о другом человеке.
— Черт тебя побери! Такая история, сякая история. Мы реальные люди, живем в реальном мире. Это не какой-то там дурацкий спектакль, который ты можешь разыгрывать. Ты мне интересен.
— Вот как, Доминик. Я тебе интересен? Честно?
— Это просто ебаный кошмар. Ты все знаешь не хуже меня. Зачем ты пишешь мне эти сраные письма? Зачем ты заставляешь меня читать их? Это не для меня, не ради меня. Это все не для меня. И это просто нечестно, Билли, это просто охуительно нечестно.
Я едва не расплакался.
— Нечестно?! Это ты говоришь мне: нечестно?! — он сел рядом, посмотрел мне в глаза. — Что ты знаешь о том, что честно, а что нет? Ты — невежда, ханжа, возомнивший о себе кретин. Сидишь в моем ебаном доме и говоришь мне, что я нечестен. Ублюдок. Ебаный мудак. Это что, я трахаюсь на стороне? Я? Я?
Я почувствовал, как краска бросилась мне в лицо. Закололо в желудке. Земля качнулась под ногами.
— Так вот в чем дело, — произнес я. — Так это вовсе не о тебе, так это обо мне и…
— И?..
— Сэме.
— Вот именно. Ты и Сэм. Сэм и ты.
— Но… как…
— Как я узнал? — Он рассмеялся. — О, малыш Доминик. Да нет ничего, чего бы я не знал о тебе с тех пор, как ты сюда переехал… С тех пор, как я впервые увидел тебя через окно в спальне. С тех пор, как я впервые увидел, как ты раздеваешься и гладишь себя между ног. С тех пор, как я впервые увидел тебя голым и прекрасным и смотрел, смотрел из окна, смотрел, дрочил и кончил, а ты — ты в своей комнате тоже дрочил и кончил. С того самого дня, как ты разделся у себя в спальне, не подозревая, что я смотрю на тебя, с этого дня, с этой ночи я всюду следил за тобой, следил за всем, что ты делаешь, смотрел на тебя, хотел тебя. Я был в кино в тот день, когда ты познакомился…
— Не может быть!
— Ну а как же тогда я узнал? А? Как я узнал? Нет, я был там. В темноте. Ты меня не заметил. Я видел, как ты снял Сэма возле кинотеатра.
— Это он меня снял.
— Этот невинный младенец? Вздор. Я следил за тобой всякий раз, когда ты шел к нему. Ждал снаружи. Ждал, пока ты спал с ним. Я представлял, чем вы занимаетесь. Я дрочил, думая о том, что вы делаете.
— Ты сошел с ума.
— А ты сидишь теперь здесь и говоришь: "Это нечестно". Да разве я хоть раз тебя обманул? Никогда. Никогда ничего подобного не было.
— Нет, ты послушай меня, Билли. Послушай меня. Да, я не говорил тебе, потому что не хотел тебя расстраивать. Боялся сделать тебе больно. Я о тебе же забочусь.
— Ах вот что, ты заботишься обо мне. Или, по крайней мере, думаешь, что заботишься. Хорошо, ладно, предположим, это так. О чем-то ты действительно заботишься. Но может быть, этого вовсе недостаточно. Возможно, ты что-то и вообразил обо мне, но это вовсе не я. Возможно, я совсем другой человек. Я думал, ты способен увидеть во мне что-то больше, чем… но ты не можешь. Ты видишь меня определенным образом, в определенном свете… в конце концов, у меня… нет другой возможности стать таким, каким ты меня хочешь видеть, потому что это единственный способ удержать тебя, быть с тобой, быть тем, кем ты меня хочешь видеть, и я боюсь, что если ты начнешь подозревать, что я совсем не таков, каким ты хочешь, чтобы я был, ты меня бросишь, и тогда…
Только сейчас я понял, что он плачет. Потоки слез текли из его глаз. Он закрыл лицо руками.
— Билли, — я опустился рядом с ним на колени, погладил его по голове, поцеловал, обнял. — Билли, я не знал. Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Ты ведь написал мне об этом в письме. Я всегда думал, что ты… О, прости меня, Билли. Прости. Не плачь. Пожалуйста, не плачь, Билли.
— Ненавижу все это, — его голос дрожал от слез. — Ненавижу мелодрамы. — Он откашлялся. — Блядь, как это глупо. Ну что я так раскис? — Его губы поползли по моей шее, щеке, плечу. Его язык лизнул мои губы, потом оказался у меня во рту. Левой рукой он расстегнул мне рубашку и стал сжимать соски. Я погладил его между ног, расстегнул ему штаны и извлек вставший член, уже влажный. Он шлепнул Билли по животу.
Мы занимались любовью на полу. Таким страстным я Билли никогда не видел. Кончая, он громко стонал, как гигантский павлин. Потом он был ласков и предупредителен со мной, нашептывал мне нежности, меланхоличный голубь.
— Расскажи мне о нем, — шепнул он.
— О ком?
— О Сэме. Об этом мальчике. Расскажи мне о нем.
— Я не хочу тебя расстраивать, Билли.
— Я хочу знать. Мне нужно знать все.
— Но…
— Ты любишь его?
— Не знаю.
— Скажи честно.
— Я не знаю.
— Ты любишь его.
— Я же сказал, не знаю. Ну просто мальчик. У тебя было куда больше любовников, чем у меня.
— Какой он?
— Симпатичный, кажется. Дружелюбный, нежный, у него хорошее чувство юмора. Ну знаешь, как бывает. Мне он нравится. Мне нравится его мать.
— Тебе с ним хорошо?
— Да.
— Лучше, чем со мной?
— Нет, Билли?
— Он хорош в постели?
— Я не хочу об этом говорить.
— Он тебе дрочит?
— Я же сказал, что…
— Он хорош? Что вы делаете в постели? Я должен знать.
— Я не хочу об этом говорить.
— Я не могу вынести мысли, что ты с ним спишь.
— Билли…
— Мне нужно знать все. Скажи, он…
— Почему ты меня об этом спрашиваешь?
— Мне нужно. Я хочу все это уместить в голове. В письмах я тебе рассказываю историю — о себе и близнецах Тео и Дэвиде. Но иногда смысл истории вовсе не в сюжете. Она живет собственной жизнью. Рассказчик говорит одно, но смысл — настоящий смысл — в чем-то совершенно ином. Ты понимаешь, о чем я?
— Кажется, да.
— Хорошо. Очень рад.
— Так что же? О чем история из твоих писем?
— Это зависит от тебя. Сам решай.
— Ну а ты сам-то как считаешь?
Он встал, оделся.
— Я не уверен, — он натянул свой пиджак из змеиной кожи. — О желании, судя по всему.
Эта мысль привела меня в ужас. Я стал одержимым этой его историей, историей Билли Кроу и Дэвида и Тео Блю. Чем бы я ни занимался, с кем бы я ни был, куда бы ни шел, я постоянно думал о ней и размышлял, что же случится дальше. Она стала наркотиком для меня. Эта история снилась мне; когда я смотрел в зеркало, я видел лица Дэвида, Тео или Билли, иногда даже крокодил усмехался, глядя на меня из зеркала, но свое собственное отражение я почти не мог уловить. Я тонул в чужой истории.