Покончив и с этим, он удовлетворенно сказал:
– Ну что ж, особых проблем покамест не предвидится. И… Теперь, если ты хочешь… – Его рука снова прошлась там, где была, только на сей раз легко, дразняще.
– Нет, – сказала Марина, собираясь изо всех сил.
– Нет? Ты уверена?
Рука повторила свой путь, и Марине пришлось закусить губу, чтобы не застонать. Сказать она, таким образом, ничего уже не смогла, однако отчаянно замотала головой.
– Ну хорошо. – Денис пружинисто встал и отошел от кровати, давая ей возможность одеться. – Но имей в виду, тебе стоит только захотеть, и… В любое время. Когда я тут, конечно. – Он слегка поклонился и сразу посерьезнел. – В общем, все пока, как я и надеялся. Пока все ок. Сейчас главная твоя задача – двигайся больше и смотри не растолстей. А витамины мы тебе добудем. Со школой решила?
– Бросаю. – Марина тяжело вздохнула.
– Да? Ну это мы еще поглядим. Одна такая уже бросила. Но имей в виду, справки буду тебе доставать исправно и на подольше. Нечего тебе там засиживаться. Попробуй учиться здесь, а по мере необходимости ездить сдавать, глядишь – и проскочит. Ты как училась-то? На медаль, небось, шла?
– Я похожа на человека, шедшего на медаль? – ужаснулась Марина.
– Нет, конечно. Я просто так спросил. Но нормально хоть учишься-то?
– Вообще-то да.
– Ну тогда справишься. А то куда ты после без аттестата? Неровен час, эта крыша над нами обвалится. Потом сама рада будешь.
– Да кто бы спорил.
– Ну там поглядим. – Денис потрепал ее по щеке. – На ближайшие две недели я достану справку, потом каникулы, а дальше видно будет. Главное – не толстей. – И, уже открывая дверь, поторопил: – Ну что, идем? Или как?
– Идем, конечно. – Марина рассмеялась. Ей вдруг стало легко-легко. За стеной-окном над забором и лесом разливался багровый закат. Снизу уже слышались детские голоса.
10
Марина спустилась вниз, посидела немножко в пустой столовой. Играть больше не хотелось. Темнело, а она не знала, где у них выключатель. Настроение у нее здесь странно скакало вверх-вниз. Однажды, во взрослых гостях, с родителями, она как-то незаметно для всех и, главное, для самой себя умудрилась напиться. Тогда у нее точно так же заскакало настроение – все хотелось то смеяться, то плакать. Она тогда, кажется, кричала на родителей. Ну да, и отдельно на папу: «Ты, козел, ты ж меня и не видишь совсем, ты смотри, ты же сквозь меня смотришь, ты же меня на улице не узнаешь, я же твоя дочь, в конце концов! Ты хоть, как зовут-то меня, еще помнишь?!» Мама все порывалась ее успокоить, отец молчал и смотрел по-прежнему в сторону, не хотел смотреть на Марину. Тогда она оттолкнула маму – сильная стала, черт, за это лето, – ухватила отца за гладкие – не уцепишься, – донельзя выбритые скользкие щеки, развернула к себе лицом и заглянула в глаза – а хотела бы в душу. Глаза были светло-зеленые, водянистые, рассеянные – кажется, добрые? На самом донышке, пожалуй, добрые. А так, с поверхности и до самого этого донышка неожиданно, пугающе пустые. И не было в зрачках даже Марининого отражения – свет, что ли, как-то не так падал? Марине до сих пор помнилось то жуткое, щемящее ощущение ужаса от этой пустоты. Как, каким образом там могла быть такая пустота? В конце концов, ведь это же папа! Свой, родной, любимый, с детства близкий, ну, может быть, немного рассеянный.
Напуганная, сама словно опустошенная этим спьяну сделанным открытием, Марина вдруг протрезвела. Дул холодный, пронизывающий ветер – первый холодный вечер после теплого лета. Модная длинная юбка прилипла к коленям, обрисовав странно подлинневшие, какие-то словно бы чужие ноги – холодные, покрытые гусиной кожей. Тогда, в завершение того пьяно-трезвого вечера, ей ведь тоже довелось поплакать на плече – на мамином, по-прежнему мягком и теплом, пересчитывая губами знакомые родинки. И даже спала Марина в ту ночь не одна – мама взяла ее к себе в постель. А ночью Марину рвало, и она еле успевала вскакивать, перелезать через спящую маму, добегать до ванной. И все-таки потом, когда отпускало, она снова и снова возвращалась туда же, под теплый мамочкин бок – хотя и ходить было дальше, чем из своей комнаты, и стремно – вдруг не успеешь добежать в следующий раз. Папа не спал – пищал в своей комнате компьютером. Проходя мимо очередной раз, Марина не выдержала, заглянула – может, объясниться, на всякий случай еще разок заглянуть в глаза, спьяну-то, может быть, просто показалось. В дверную щель Марина ясно видела аккуратно стриженный затылок и экран компьютера с мечущимся по нему маленьким, словно бы испуганным человечком, человечек куда-то бежал, в него стреляли, он был безоружен.
– У, суки! – прохрипел отец, как бы умирая. Марина в страхе отшатнулась и скорей-скорей побежала к маме.
Утром все случившееся показалось кошмарным сном. В семье у них об этом никто никогда не вспоминал. Зачем же ей вспомнилось это сейчас? Марина не знала. Зачем вообще что-нибудь вспоминается? Одно было хорошо – домой после таких воспоминаний хотелось гораздо меньше. Пожить здесь еще… О боги! Ну что ж, здесь, по крайней мере, интересно. А вдруг они в самом деле здесь все не злые? А вдруг они здесь все хорошие, добрые? Скажете, так не бывает? Ну а что, по-вашему, тогда бывает? Дач таких с каминами, комнат, как у Дениса, девушек, как Алена, вы много их видели? Откуда вообще вы все всегда заранее знаете, чего бывает, а чего не бывает? С какой стати на всем заранее ставите крест? Эх, вот если бы все здесь было хорошо! Марина бы тогда их всех так любила!
Интересно, на кого будет похож ее ребенок? Хорошо бы на Марину – сама она похожа на маму. Не дай бог, будут у него глаза косые или пустые. Хотя что, собственно, такого, если будут? Марина его и таким будет любить. Уж как-нибудь приспособится, и любовь свою приспособит. А если он будет злым? И тогда, конечно, как-нибудь. Любит же Женя своего Димыча, хотя сама его, как посмотришь со стороны, как будто даже немножко боится.
Ох и как же все это будет, когда оно все будет? И насколько легче было бы все, если бы она на самом деле, по-настоящему вышла замуж!
Так ей тогда казалось.
11
Скрипнула дверь, в столовую вошел Валерьян. Подошел к Марине, сел на подлокотник ее кресла, обнял, потерся носом о плечо.
– Ну что, мышь, пришла наконец в себя?
– Ага. А ты где был?
– Так. Гулял. – На лице его опять расплылась улыбка. – К лошадям вот ходил. Ты ведь их и не видела еще.
– Нет. А что, здесь есть лошади?!
– Есть. А ты что, ездить умеешь?
– Нет. Если только чуть-чуть.
– Ишь ты, чуть-чуть. А чуть-чуть ты когда успела?
– К бабушке ездила прошлым летом, к двоюродной. Она в деревне живет. Там считается, что город, а на самом деле деревня самая настоящая. У нее конюшня прямо за домом была. Мы там с парнем одним целый месяц коров верхами пасли.
Марина ожила от этих воспоминаний, щеки ее порозовели, глаза заблестели. Как многие люди, улыбаясь, Марина хорошела. Валерьян смотрел на нее, и она ему сейчас очень нравилась, он даже почти забыл о том, что было на самом деле для него сейчас главным: то, что он был дома, у себя, у своих. Впрочем, чего это он? Бог даст, и Марина станет здесь своей. И тогда этой нежности не нужно будет стыдиться. Ни перед людьми, ни перед собой. В сущности, она ведь совсем неплохая девочка, эта Марина. Куда лучше многих.
«Здесь есть лошади, – думала тем временем Марина. – Убиться можно, лошади, настоящие, с копытами! Нет, дура она будет, если уедет сейчас отсюда, не поездив верхом хоть капельку, не потрепав этих лошадей по холкам, потерять единственную в жизни, уникальную возможность пожить в доме, где есть лошади! Нет уж, дудки! Пусть ее тут хоть поедом едят, никуда она не уедет».
– Валь, а Валь, – запинаясь и краснея от важности просьбы, начала Марина. – А можно… Сейчас… А пошли сейчас к лошадям, – выговорила она наконец.
– Завтра, мышь. Мы ведь их уже покормили и конюшню заперли. Идти сейчас, свет зажигать, они нервничать будут. Потерпи до завтра, хорошо?
– Хорошо, – покорно согласилась Марина, заметно сникая. Навалилась вдруг усталость, захотелось спать, и пускай поскорее завтра! Марина зевнула.
– Ты чего это? Опять спать пойдешь раньше всех? До ужина еще жить и жить, а она уже зевает.
– Устала я что-то, людей тут у вас много очень.
– Это правда. Чего-чего, а людей тут хватает.
И снова неслышно, как в прошлый раз, словно пройдя сквозь стену, перед ними возникла Алена.
– Валя, – сказала она, даже не взглянув на Марину. – Ты что же это? Вода уже нагрелась, все собрались, одного тебя ждем.
– Ах, черт, совсем из головы вон! – Валерьян поспешно вскочил.
– Вы куда? – спросила Марина.
– Детей купать, – равнодушно, уже вся в предстоящих хлопотах, бросила ей Алена. Но тут же, словно спохватившись, обернулась: – А то приходи, может, тоже поможешь чем.
– А можно? – рванулась Марина. Она уже опять устала одной, ей хотелось снова к людям, к тем, которых много, куда-нибудь в сутолоку, в толчею. Усталости как не бывало. Марина вдруг поняла, чего ей здесь не хватает. Тут все что-нибудь делали, у всех было свое какое-то место, предназначение. Здесь было мало быть просто беременной, чтобы стать своей, здесь надо было быть полезной.
Ванная, куда они с Валерьяном даже не зашли, а только заглянули с порога, полна была пара, плеска и многоголосого смеха. У края ванны стояла Ольга в длинном клеенчатом фартуке и намыливала бело-розового белобрысого Ванечку. Мокрая крыса перебегала у нее с плеча на плечо, тщетно пытаясь увернуться от мыльных хлопьев. У другого конца ванны с душем в руках стояла Женька и смывала с одного из близнецов мыло. За спиной ее в облаке пара высился Денис с большим махровым полотенцем на изготовку. Слева от двери, в уголке, Алена раздевала Никиту, а абсолютно голая Сонька дергала ее за руку и вопила: «Я, я первая буду мыться! Я, я уже разделась!»
– Готово! – выкрикнула Женя.