Сам Денис сидел на краю и что-то читал. Услышав, что Марина пошевелилась, он немедленно повернулся к ней:
– Ну что, спящая красавица, оклемалась? Небось, есть хочешь?
– Ага!
Она ведь даже не позавтракала. На вокзале Денис хотел купить булку, но они уже вроде как опаздывали. А теперь!
«Надо же, как все повторяется, – подумала Марина. – Опять я, как в первый вечер здесь, страшно сонная и страшно голодная».
– А где Валька? – спросила она с некоторым смущением и страхом.
– Не бойся, ему сейчас не до тебя. – Денис успокаивающе погладил Марину по плечу. Все-то он понимал. – Валька сейчас с Женей.
– Да?! – вскинулась Марина, немедленно ощутив неожиданный и потому особенно болезненный укол ревности. Какое, в сущности, ей дело?
– Не кипятись. Боюсь, что с Женькой хлопот теперь будет побольше, чем с тобой.
– Хлопот?
– Ну да, и каких еще! С тобой-то что? Сгреб в охапку и привез, всего делов-то. А за ней, похоже, опять придется всем Крольчатником по пятам ходить, ножи-ножницы отнимать и шнурки капроновые из ботинок выдергивать.
– Зачем? – На Маринином лице было написано такое искреннее, простодушное недоумение, и оно бы так пошло к ее невинным голубым глазам, кабы не таилась в их глубине предательская прозелень.
– Не строй из себя дурочку! И ведь надо ж такому случиться! Последний раз Женька пыталась покончить с собой уже больше года назад. По-умному рассчитала, в лес отправилась вешаться. Кабы не Руслан, может, и по сей день бы там висела. А так мы вовремя успели. С Женькой ведь гляди в оба! Сразу как я ее привез, недели через две, наверное, она у нас в ванной заперлась. Вены, понимаешь, вскрывать наладилась. Кровищи было! Алена с Валькой еле тогда убрались. Мне-то как, так сказать, врачу работа поинтеллигентней досталась. Вообще, между прочим, повезло. Я ж тут тоже не круглые сутки торчу! А пока бы они добрались до телефона, да пока бы скорая приехала, Женька сто раз бы уже перекинуться успела. А последний раз таблеток каких-то наглоталась. От няни от Алениной оставались. Как только углядела? В общем, развлекухи с ней было! Но за этот год она вроде отошла. Я уж думал, пронесло. Вроде бегает, болтает, хозяйством занимается. На человека похожа стала. Так теперь еще и это. – Прекрасное лицо Дениса перекосилось в мучительной гримасе.
– Денис, но почему… Почему она все это делает?
Марина была совершенно подавлена этим рассказом, но по-прежнему ничего не понимала.
– Почему? – Денис поднял голову и внимательно посмотрел Марине в глаза.
– Послушай, – сказал он наконец, вдоволь, видимо, насмотревшись. – То, что я тебе сейчас скажу, – это даже не тайна, это ты должна похоронить на такой глубине сознания, чтоб под гипнозом не достать было. Было б можно, я бы тебе вообще ничего не говорил. Но у нас про это все знают, и не вижу я другого выхода, кроме как и тебе рассказать. Иначе ты, не дай бог, снова что-нибудь такое отколешь, скажешь Жене что-нибудь, например, или просто посмотришь косо – и все, пиши пропало. Потому что Женька у нас, понимаешь… Ну, она как бы человек без кожи. К ней, где ни притронешься, везде болит.
– Но почему? – снова спросила Марина. – Из-за вокзала этого? С ней там кто-нибудь что-нибудь сделал? Что-нибудь особенно жестокое, мерзкое?
– Нет, вокзал тут ни при чем. Вокзал как раз из тех вещей, которые забываются, или, во всяком случае, их можно забыть. Это… – Денис говорил с трудом, видно было, что каждое слово дается ему нелегко. – Это из-за ребенка.
– Из-за Димыча?
– Нет. Видишь ли, когда-то у Женьки был еще один ребенок, девочка Лена, так вот, она умерла.
– Умерла? – Тяжесть этого слова как бы придавила Маринину голову к подушке, и она просто не могла повернуть ее к Денису, посмотреть на него, увидеть выражение его глаз. Умерла? Отчего умерла? От чего вообще может умереть ребенок? Дети же теперь почти что не умирают! – Это что, был несчастный случай?
– Ну… Можно и так сказать. Понимаешь, она заболела, месяца два ей тогда было, может, продуло ее на вокзале на этом, может, еще что-нибудь случилось, и тетка эта, ну из комнаты матери и ребенка, велела Женьке ее забрать – ну раз температура, так мало ли что, перезаразит там всех еще. Тетку, в общем-то, тоже ведь понять можно. Пошла было Женька с ребенком в больницу, а ей говорят: мест нет, и вообще, у вас обычное ОРЗ, ну и опять, что нет ни прописки, ни направления. Наверное, если бы Женька им тогда все как следует объяснила… Но она ведь не могла объяснить – про вокзал и вообще, ты же понимаешь. Она просто взяла ребенка и пошла с ним в сквер, села там на лавочку, пыталась кормить, но малышка грудь не брала. Так они и просидели там всю ночь, а к утру ребенок умер, трудно сказать от чего, может, сердце температуры не выдержало, с маленькими так иногда бывает.
Денис говорил, как будто читал – медленно, по складам – какую-то страшную книгу. Видно было, что он уже много-много раз проговорил это все про себя, наверное, такое надо много-много раз проговорить для того, чтобы в конце концов можно было жить с этим дальше.
– А Женя? – тихо спросила Марина, видя, что Денис молчит. – Что же она стала делать?
– Женя… Понимаешь, она была тогда чуть старше тебя и у нее уже был Димыч. Она, когда поняла, что девочка умерла, в первую минуту просто ужасно перепугалась и подумала, что если она пойдет куда-нибудь, к врачу например, или в милицию, то там ведь могут сказать, что это она сама убила ребенка, ну чтобы не кормить, например. Они, между прочим, и в самом деле могли так подумать, у нас ведь чего не бывает, свидетелей же не было. И вот Женька пошла в парк – у них там в городке такой парк есть, довольно большой, вроде маленького кусочка леса, – стянула у тамошних дворников лопату и закопала свою девочку, она сейчас даже не помнит где. Понимаешь, она ведь не могла рисковать. Ну представь, если бы ее посадили, ну, допустим, даже в КПЗ, что б тогда было с Димычем? И где его потом искать? Ты понимаешь?
– Да… – выдохнула Марина. Все ее проблемы и печали показались ей сейчас детскими, ничего не значащими пустяками.
– Ты правда понимаешь? – Денис наклонился к Марине и, повернув ее лицом к себе, заглянул в глаза, в самую их зеленую глубину.
– Да. Кажется, да.
– Это хорошо. А то б я тебя удавил. – И было непонятно, шутит он или нет. – Потому что, видишь ли, от всякого, кто это знает, зависит вся Женькина жизнь. Это ты тоже понимаешь?
Денис вдруг с силой сжал Маринины запястья, вжимая ее в постель и по-прежнему не отрывая взгляда от ее глаз.
– Да, конечно, конечно, понимаю, да отпусти ты меня, мне же больно!
– Извини. – Денис отпустил Марину, сел прямо и снова стал похож на себя. На Марининых руках остались красные следы его пальцев. – Ой, как я тебя! – И Денис снова взял ее руки в свои, на сей раз бережно, с нежностью, слегка подул на покрасневшие места, прикоснулся губами к каждому пятнышку. Марина растрогалась, на глаза ее навернулись слезы. Денис подсел поближе, обнял ее, она положила голову ему на плечо.
– Скажи, – зашептала Марина, – а что, Женя сама тебе это все рассказала?
– Да. Не только мне, всем. После того как я с ее венами разобрался. Она потому так сразу и поехала со мной сюда. Боялась, что на вокзале о чем-нибудь дознаются. Они ведь у нее спрашивали, конечно, куда делся ребенок.
– А она что говорила?
– Говорила, к матери отвезла. А там – кто их знает. Женьке почему-то казалось, что они ей не верят, но, скорей всего, это просто ее фантазия.
– Денис, а теперь-то что случилось? Из-за чего она?
– Как из-за чего? Из-за тебя, конечно. Валька-то часа в четыре к тебе вернулся, думал, ты и не заметишь ничего. Ну что он застал, сама понимаешь. Перенервничал, не нашел ничего лучшего, как поделиться с Женькой своими переживаниями. Нет чтобы вдогонку побежать! Его, в общем, тоже понять можно: никому ж в голову не могло прийти, что ты у нас такая отчаянная – по ночам в одиночку по лесу шастать! Очень хоть страшно было?
– Не-а, – почти честно ответила Марина.
Денис провел языком по Марининой шее, и Марина вся изогнулась.
– Совсем-совсем?
Язык Дениса повторил свое дразнящее движение.
– Да, совсем.
Марина сделала слабую попытку вывернуться из его сильных рук.
– Не дергайся, а то откушу, – жарко прошептал ей Денис в самое ухо, слегка покусывая за мочку. – Ну что, отпустить? Отпустить?
– Нет-нет, – слабо прошептала Марина, одновременно какой-то частью души надеясь, что он не расслышит. Но он расслышал.
2
Часа через два, когда Марина снова проснулась, Дениса уже не было – ни в постели, ни в комнате. Она потянулась, все ее мышцы и косточки слегка постанывали и сладко ныли, и отчаянно сосало под ложечкой – она ж так и не поела! Марина осторожно села на кровати, спустила ноги, коснулась носками пола. Было такое чувство, словно бы она умирала, а теперь вот родилась заново. Руки и ноги слушались, но словно бы с каким-то запозданием. Марина подняла руку, поднесла кисть к глазам, слегка пошевелила пальцами. «Рука, – подумала она. – Это вот моя рука. Странно, однако». Слова словно потеряли на время свое значение и теперь обретали его заново. «Забавно, – думала Марина. – Я боялась, что стану после этого другой, но, похоже, это, наоборот, мир стал другим». Вспомнился анекдот про пьяницу: «Иде я, иде я, иде я нахожуся?» Марина улыбнулась и встала. Решив не тратить время на возню с бельем – ну его, этот лифчик с его крючками и пуговицами! – влезла сразу в джинсы и балахончик, вышла из комнаты и осторожно прикрыла за собой дверь. В коридоре было темно, и темно было во всех комнатах, но отчетливо слышно, что где-то рядом кто-то плачет. «Женя», – подумала Марина, и на секунду у нее сжалось сердце.
Хлопнула дверь, и мгновение спустя на невидимую в темноте Марину едва не налетела Алена.
– Мариш, ты? Принеси, пожалуйста, воды.
И Алена ощупью вложила стакан в Маринину руку. Стакан был холодный и гладкий. Марина сбегала вниз, набрала в ванной воды из-под крана, мельком глянула в висевшее над раковиной зеркало – «Ой, какая же я страшная!» – и так же бегом возвратилась на второй этаж. Бегать на голодный желудок было легко, совершенно как-то невесомо.