ки.
– Магда, ну зачем ты так?
– Обожди, Денис. Я ведь не просто так спрашиваю, я вижу, что все тут рады Марине, все ее здесь любят, и слава богу, конечно, но я вынуждена вновь напомнить вам, деточки, все то же самое – в трубу вы вылетите с этой вашей благотворительностью. Ну не можете вы себе такого позволить! Рано или поздно вам станет не на что кормить детей. Хотите вы этого или нет, но ваша компания может существовать лишь тогда, когда каждый из вас в меру своих сил и способностей участвует в добывании средств к существованию. Ну по крайней мере, пока никто из вас не разбогател и не стал миллионером.
– Магда, ты не права, работать должны мужчины! Так мы и работаем. – Валерьян горячился, но по всему было видно, что он говорит это далеко не в первый раз.
– В самом деле? – ядовито переспросила Магда. – Это ты свое топтание на дурацкой автостоянке, где тебе только и дела, что хлопать сутки напролет ушами, рискуя получить в конце концов от угонщиков пулю между глаз либо проворонить очередную «вольво» и схлопотать штраф, который, интересно, кто будет оплачивать, называешь работой? Нет, деточки, так дело не пойдет. – И Магда обвела взглядом всю компанию, как бы обнимая ее. – Пока вы все, здешние представители сильной половины рода человеческого, предпочитаете елико возможно валять дурака – о тебе, Дениска, я не говорю, но согласись: в чем другом ты, может, и специалист, но деньгодобытчик из тебя никакой, – так вот, пока вы, мальчики, валяете дурака, придется и вашим девочкам хоть сколько-нибудь о себе позаботиться. Простите, деточки, что я так с вами разговариваю. Но это правда, нахлебников вы себе позволить никак не можете.
Магда перевела дух и, словно желая сгладить впечатление от последних слов, ласково обратилась к Марине:
– Деточка, ты ведь на меня не обиделась?
– Что вы! – искренне ответила Марина. – Я совершенно с вами согласна! Вот только я совсем не думала обо всем об этом… И… И я в самом деле не знаю, что бы я могла…
– Ну что ты прибедняешься? – Валерьян с жадностью ухватился за новый повод возмутиться. – Английский-то ты знаешь? Магда, она в восемнадцатой школе училась, в Америку ездила!
– Английский? – Магда оживилась. – Это уже кое-что! Ну что ж, я попробую достать тебе переводы. А с компьютером у тебя как?
– С компьютером? – Тут Марина по-настоящему испугалась. – С компьютером у меня никак! – И для верности отчаянно замотала головой. Ей вспомнилась вечно сгорбленная фигура отца, точнее, его постоянно обращенная к Марине спина. На мгновение ей даже послышалось знакомое попискивание, прерываемое зычным криком: «Люся!»
– Ну ничего, ничего, – говорила между тем Магда, – это дело поправимое, вот Илюша тебя в два счета научит. Он у нас в этом деле специалист, ведь правда же, деточка?
Илья тут же расцвел, закивал с готовностью много и бестолково, наподобие китайского болванчика.
– А к следующей среде я, думается, уже сумею прислать тебе, деточка, – это уже Марине, – что-нибудь на пробу. Вот и разобрались, вот и славно, вот и давайте покамест, деточки, обо всем об этом забудем. Пускай Илюшенька принесет гитарку, и мы с вами вместе что-нибудь попоем. Давно я уже с вами не пела. И твоего, Аленка, голоса давным-давно уже не слышала. Так соскучилась! Мне даже во сне однажды приснилось, будто я укладываю тебя спать, а ты самой себе «Спят усталые игрушки» поешь. Тоненьким таким голосочком, просто как колокольчик звенит. А утром просыпаюсь – что такое? Или это у меня в ушах звенит, или галлюцинации на старости лет, и правда как колокольчик: «Динь-динь-динь! Динь-динь-динь!» Да ясно так, звонко! Посмотрела – а это, оказывается, на форточке синица сидит и заливается: «Тень-тень-тень! Зень-зень-зень!» А голос – ну просто как ты в детстве!
Алена ничего не сказала на эту прочувствованную тираду. Она сидела на полу, чуть поодаль от остальной компании, обхватив руками обтянутые узкой черной юбкой колени, и, не отрываясь, смотрела на огонь своими огромными, как вода прозрачными глазами. При взгляде на нее возникало впечатление, что Алена сейчас где-то далеко-далеко. Наконец, точно почувствовав, что все на нее смотрят, Алена встрепенулась, подняла голову и теплым, но каким-то еще абсолютно нездешним голосом глухо проговорила:
– Ты что-то сказала, Магда? Извини, я не слышала.
Магда слегка растерялась.
– Да нет, деточка, в общем-то, ничего особенного…
11
Они разошлись совсем уже ночью, и, как Марине показалось, абсолютно неожиданно, как-то все вдруг разом встали и пошли кто куда. В дверях Магда подошла к Марине и снова спросила, ласково так, тревожно:
– Так ты на меня не обиделась, деточка?
– Ну что вы, что вы! – снова воскликнула Марина, стараясь изо всех сил сделать свое восклицание как можно более убедительным.
– И правильно, деточка! И скажу я тебе – даже настоящим, законным женам, тем, кого муж вполне обеспечивает, так вот даже им, по моему мнению, следовало бы хоть немного работать, ну просто хоть чтобы не распускаться, чтоб себя ненароком не потерять, а уж вам-то здесь… – и Магда махнула рукой. – Так ты не обиделась?
– Да нет же! – быстро проговорила Марина и, чтоб как-то переменить разговор, добавила скороговоркой: – Какое у вас красивое платье! И так вам идет!
– В самом деле? – Магда придирчиво оглядела себя, стряхнула с груди невидимую пылинку и вдруг поцеловала Марину в висок. – Ты добрая девочка, – сказала она, понизив голос, точно сообщая великую тайну, и исчезла в темноте коридора.
На самом деле Марина трусила, как маленькая, а от одной мысли о компьютере ее начинало трясти. Разве что учить ее будет Илюша. Но куда ж он сам-то, интересно, исчез? Выходили они из столовой вроде бы все вместе, но в дверях Марина задержалась из-за Магды, и в результате где кого теперь искать?
А какой сказочной была ночь с Ильей! Марине ни с кем никогда еще так не было. Она совершенно потеряла голову и, что самое смешное, вовсе этого не испугалась, наоборот даже – было так здорово, так ни на что доселе испытанное не похоже! Как они понимали друг друга без слов! Марине казалось, что она различает в его глазах отражение собственной души. Это было еще одно отдельное чудо: быть физически близкой с человеком, которого чувствуешь еще и душой.
И вдруг сегодня сразу, с места в карьер, весь день эта кутерьма, шум, беготня – и в результате всего лишь один-два на лету перехваченных поцелуя, все, чем пришлось довольствоваться, и это после такой сумасшедшей ночи, а вечером еще эта ошеломляющая информация, что, похоже, в этой невзаправдашней жизни придется вполне по-взаправдашнему работать…
А теперь вот еще и ночь, в которой Марина неожиданно для себя опять осталась одна, один на один со своей напрочь перебаламученной душой.
Марина бесцельно брела по коридору второго этажа. Ей было тоскливо-тоскливо. И она боялась куда-нибудь постучать, потому что вдруг, и очень может быть, и почти что наверняка именно за этой, выбранной наугад дверью именно сейчас занимаются любовью.
Любовь! От здешней любви Марину скоро начнет мутить. Сегодня, когда закончилось детское застолье, безумно, разумеется, затянувшееся по случаю дня рожденья, Марина даже слегка всплакнула от умиленья и зависти. На все ее бесконечные расспросы – ну как же вы все уживаетесь вместе, как вам это удается, нормальные взрослые браки разлетаются за полгода, а здесь такая групповуха существует уже скоро четыре и разваливаться, похоже, не собирается. Взять хоть сегодняшний детский день рождения – атмосфера хорошей, крепкой, абсолютно здоровой во всех отношениях семьи, да у самой Марины в детстве не всегда такое бывало, а ведь вроде бы нормальная девочка из вполне благополучной семьи – так как же им-то удается устроить такое в теперешнем сумасшедшем мире? – ей все наперебой отвечали: «Да просто мы любим друг друга по-настоящему, без балды!»
Марина злобно пнула ногой деревянную стенную панель. Панель слегка покачнулась – да, видно, не так уж он крепок, этот роскошный дом, как кажется с первого взгляда. На секунду Марине стало легче, но она тут же снова скрипнула зубами от злости. На все, на все у них тут вечно один ответ – «любовь». Любовь-морковь. Ну какая такая может быть любовь – на одну ночь, что ли? На через ночь? Так, люди добрые, это ж совсем по-другому называется. Конечно, жизненного опыта у Марины совсем никакого нет, это правда, но уж книжек-то она начиталась достаточно, для того чтобы понимать такие вещи.
Неожиданно из-за одной из дверей, которые Марина уже прошла, отчетливо послышался плач. «Не мое дело!» – одернула она себя, осознав, что готова срочно бежать и смотреть, что ж там такое делается. Можно подумать, все они здесь в самом деле ее семья и всё ее здесь касается. Марина хотела было идти дальше, сделала два шага и в нерешительности остановилась. Одно обстоятельство неожиданно разрушило Маринино равнодушие. Плач был детский. Ребенок? В этой части дома – ребенок? А, конечно же, это Джейн, вот же рядом Ольгина комната! – и решительно двинулась на звук. По мере того как она приближалась, плач становился отчетливее, в нем уже ясно различались отдельные слова, перемежаемые звуками рыданий. «Ты! Ты! Ты не моя мама! Я тебя не знаю и знать не хочу! Ну как, как можно забыть! Бабушка никогда! Хочу к бабушке! И к Володе! Меня вовсе бабушка родила, а не ты!»
На этих патетических словах, вроде бы указывающих на наличие в комнате второго человека, Марина было приостановилась. Но странно, почему Джейн никто не отвечает? Паузы между возгласами ничем не заполнялись. Почему никто не порывается ее утешить? И Марина решительно распахнула дверь.
Джейн была одна. Ее слова, казалось, были обращены к закрытой двери, ведшей в соседнюю, смежную с этой комнату. Увидев Марину, девочка немедленно замолчала, и теперь слышны были только сдержанные всхлипы. Буквально через минуту Джейн справилась с собой и спросила не слишком-то дружелюбно:
– Чего вам?
– Ты почему плачешь? – поинтересовалась Марина.