– Да, правда, может, – вяло согласилась Марина… и тут ей снова вспомнился сегодняшний сон. Как же это она могла про него забыть? Она ведь и гулять с Ильей напросилась только для того, чтобы об этом сне рассказать! А им уже скоро обратно поворачивать. – Илья, – быстро заговорила Марина, чтобы, не дай бог, снова не забыть, – послушай-ка, что мне сегодня приснилось! – И она подробно, стараясь ничего не упустить, пересказала ему свой сон.
– Бред! – коротко отреагировал Илья. Но, увидев, что Марина разочарована, поправился: – Ну, может, конечно, и не бред, но только, скажу тебе, при нашем уровне знаний мы с тобой наверняка не сможем разобраться в этом сне правильно. А от всяких приблизительных домыслов, поверь мне, только хуже будет. Наверняка окажется, что мы все поняли с точностью до наоборот. Так что забудь-ка ты лучше этот сон поскорее и не думай о нем никогда. А то ты прямо с лица спала, пока рассказывала! Смотреть было жутко! Я сам испугался, ей-богу! – И он рассмеялся, а вслед за ним и Марина, и в этом смехе растаяло всякое воспоминание о тяжелом сне.
Снег вокруг лежал всюду: на деревьях, на протянувшихся высоко над головой проводах, на холмах, показавшихся вдруг вдалеке. Все вокруг покрывала спокойная, ровная белизна, почти без оттенков. Даже небо, сплошь затянутое облаками, было сегодня белым, даже солнечные лучи, изредка прорывавшиеся сквозь эту молочную белизну, светили белым холодным светом. И только маленькими язычками пламени выделялись толстенькие снегири, облепившие раскидистую березу, росшую на повороте дороги.
Они повернули и оказались высоко-высоко на берегу реки. Река, как положено зимой, была скована льдом, и лишь по самой середине ее змеился узенький черный ручеек. От воды в этом месте шел пар.
– Что там? Отчего там не замерзает? – спросила Марина.
– А там никогда не замерзает, – пожал плечами Илья. – Какой год уже удивляюсь. Наверное, под этим местом ключ.
– Красиво тут как! – вздохнула Марина. Воздух был чистый-чистый, голова от него становилась ясной, как стеклышко.
– Да, – согласился Илья.
Пейзаж внизу казался выписанным китайской тушью. При одном взгляде на него отступали все тревоги, все страхи, печали и даже радости становились мелкими и несерьезными.
«Господи, – подумала Марина, – и какого черта я занимаюсь всякой фигней? Жизнь, в конце концов, дается человеку один раз, и, по совести говоря, ее всю следовало бы прогулять по таким местам, чтобы не было потом мучительно больно за бесцельно прожитые годы!»
Медленно-медленно, нехотя, повернули они обратно – было уже поздно, вот-вот дети захотят есть. По дороге домой они не разговаривали, боясь расплескать впечатление, полученное на берегу.
Снимая куртку, Илья неожиданно обнаружил на боку прореху в подкладке. «Надо будет Маше сказать», – подумал он.
14
После обеда, когда все дети ушли спать и в Крольчатнике наступила относительная тишина, Марина решила подняться к себе, чтобы тоже соснуть немножко. Ночь в Крольчатнике изобиловала приключениями, дни тоже выходили довольно бурными, и спокойная минутка, годная на то, чтобы спать, выдавалась нечасто.
Взобравшись к себе наверх, Марина с удивлением заметила, что дверь в мансарду напротив, почти всегда плотно закрытая, теперь распахнута. Оттуда доносились смех и громкие голоса.
«Вот некстати!» – расстроилась Марина, у которой уже совсем слипались глаза. Заснуть под этот шум было, разумеется, невозможно, голоса за стеной жужжали, точно назойливые мухи. Промучившись несколько минут, Марина встала, накинула халат, босиком подошла к соседней двери и решительно постучала.
– Входи, не заперто! – бодро откликнулись оттуда.
– Это заметно, – ядовито сказала Марина. – Слушайте, вы хотя бы дверь запирайте, и вообще, нельзя ли потише?
Ответа не последовало. Впечатление было, что Марининых слов никто не услышал. Тогда она вошла и огляделась.
Комната, никогда прежде не виденная Мариной, предстала сейчас перед ней вся окутанная клубами дыма. Эта комната была примерно в два раза больше Марининой, и в ней было целых два больших, с потолка до пола, окна, почти что как у Дениса. Сам потолок был здесь совсем уж какой-то немыслимой конфигурации.
Повсюду валялись холсты, картонки и листы плотной бумаги с начатыми и почти всегда не оконченными рисунками. Тут были наброски головок, лиц, рук, ног и пейзажей, какие-то загадочные дома, которые начали изображать почему-то с крыши и остановились где-то примерно на середине стены, чаще всего какой-то одной.
К подрамнику, стоящему в центре комнаты, был прикреплен холст с натюрмортом, где рыбья голова с выпученными глазами и судорожно раскрытой в предсмертной агонии пастью торчала из кистей крупного винограда, живописно разложенных на серебряном блюде.
Из прочих законченных картин, также валявшихся там и сям, Марине особенно бросились в глаза горящий маяк на острой скале в бурном, бушующем море – если какой корабль сдуру поплывет на него, непременно ведь разобьется! – и разрез колодца на краю деревни с лежащей на дне утонувшей собакой.
«Какая жуткая живопись! – содрогнулась Марина. – И как от нее становится муторно на душе!» Марине вспомнился вид с обрыва на реку, которым они любовались сегодня с Илюшей. «Рисовать надо, чтоб было так, как там, или совсем уж не рисовать!» – решила она про себя.
За кучей подрамников, ящиков с красками и еще черт знает чем Марина в конце концов обнаружила Ольгу и Вику. Обе сидели на голой брезентовой раскладушке, курили и пили что-то из пыльной, без этикетки, бутылки. В углу за ними спала в своей корзинке Ника, а крыса свернулась клубочком у нее в ногах и, похоже, тоже спала, подрагивая во сне усами.
– Присаживайся, Марина! – тоном радушной хозяйки пригласила ее Ольга, указывая на стоявшее вплотную к раскладушке старое продавленное кресло, покрытое слоем вековой пыли. Марина слегка отряхнула его рукой и почему-то послушно села.
От Ольги, когда она бывала в решительном настроении, исходил словно бы какой-то магнетизм, и тогда на любое ее, даже самое дикое предложение так и хотелось ответить: «А почему бы и нет?» – и немедленно согласиться.
– Выпьешь с нами? – Ольга кивнула на бутылку.
– Нет-нет! – Марина решительно замотала головой. – Нет, что ты, Оль, я же не пью.
– Дениса боишься? – съязвила Ольга.
– С чего ты взяла? – искренне удивилась Марина.
– А с того, что все вы здесь его боитесь! Что он ни скажет, все ему так в рот и смотрят!
– Интере-есно! – протянула Вика, шумно прихлебывая из стакана.
– Что тебе интересно? – подозрительно посмотрела на нее Ольга.
– Интересно, почему ты считаешь, что в рот Денису все смотрят от страха? Ежу ведь ясно, что страх тут никакой ни при чем!
– А что тогда при чем? Что при чем?! – с пол-оборота завелась Ольга. – Чего он вообще тебе так сдался? Ты вот тут сидишь и все время, все время, что бы я ни сказала, тут же бросаешься его защищать! Можно подумать, у тебя на нем свет клином сошелся! Муж он тебе, что ли?
– Туше! – сказала Вика, поднесла к губам флейту и сыграла это туше.
Крыса от резких звуков так и подскочила, а Ника только почмокала губами во сне и глубоко вздохнула.
– Вот! – сказала Вика, погладив крысу указательным пальцем между ушами. – Понимает! Потому как слух есть. А дитю твоему медведь на ухо наступил, не иначе.
– Просто она в отца, – вступилась Ольга за дочку. – У Ильи тоже слух никудышный.
– Бедный ребенок! Нет чтобы в мамочку пойти!
– Ох, не дай бог! – Ольга тяжело вздохнула. – Вот скажи, пожалуйста, Марина, вот вы вчера со своим распрекрасным Денисом все так распрекрасно решили, отняли у меня Джейн, увезли ее обратно в Москву. К кому? Нет, ты мне ответь – к кому?
«Вот оно, – подумала, не на шутку струхнув, Марина. – А ведь действительно, нас с Денисом вчера было двое, действовали мы, слепому видно, заодно, а что решение принимала не я – так это ж теперь пойди докажи! Вчера-то я промолчала! Почему промолчала? Я ж была не согласна, я же спорила потом с Денисом за дверью, но тогда, при Ольге-то, я что, язык проглотила? Тогда-то легко было молчать, за Денисовой спиной. А сейчас-то я Ольге что скажу? Хорошенькое дело!»
Марина молчала.
– Я тебя спрашиваю – к кому ее Денис повез? А, не знаешь! – продолжала Ольга, не дожидаясь Марининого ответа. – Он к моей маме ее повез! К той самой, что меня воспитала. И что с ней, по-твоему, теперь будет? Да то же самое, что со мной! Она уже сейчас – вылитая я в детстве! А на кой хрен, скажи на милость, кому это нужно?
– А мне вот что интересно, – перебила ее Вика, – вот что мне интересно: скажи ты мне, пожалуйста, почему ты все это говоришь сейчас, здесь и, главное, – Марине? Которая никого, между прочим, не увозила? И почему б тебе не повторить все то же самое, по возможности без купюр, самому Денису? И скажи мне, пожалуйста, где ты была сегодня утром, когда он за Дженькой пришел? Спала, да? Небось, ему еще и вещи самому пришлось собирать!
– А неужели ж я буду?
– Девочки, потише, пожалуйста! – взмолилась Марина, страдальчески приложив к вискам тонкие указательные пальцы. – Ну ради бога! Голова же раскалывается! Так спать хотелось, а тут вы орете, просто как на улице!
– Ночью надо спать! – мрачно сказала Ольга. – А не чужими делами заниматься.
Марине стало совсем стыдно.
– Олюшка! – робко сказала она, притрагиваясь к Ольгиному плечу. – Не переживай так, пожалуйста! Подожди, вернется твоя Джейн! Я уверена! Соскучится по тебе и вернется! Мама – она всегда мама! Вот увидишь! Никакая бабушка маму не заменит! Это ей только от обиды на тебя вчера показалось, что ей здесь плохо. Не может быть, чтобы она не понимала – здесь же на самом деле для ребенка сплошной рай! Честное слово, будь я сама ребенком – да ни за что бы никогда отсюда не уехала!
– Верно, Ольга, да брось ты переживать! – поддержала Марину Вика. – Твоя Джейн просто забыла, каково оно в нормальном доме живется. Сейчас вот приедет, осмотрится, вспомнит – и вот помяни мое слово, двух часов не пройдет, как она обратно запросится!