– Нет, – ответила Марина. – Ничегошеньки я еще не чувствую. Я даже не до конца еще верю. Одно хорошо, – весело добавила она, видя, что Валерьян заметно сник от ее ответа.
– Что? – заинтересовался он.
– Да вот то, что нашего ребенка не придется называть по этому жуткому принципу.
– А что? – Валерьян фыркнул. – Назвали бы его как-нибудь Марвален или Марвалена. Тебе что, не нравится?
– Да? И чтобы все думали, что это в честь Ленина и Маркса? – И они счастливо засмеялись и пошли рука об руку обратно в дом, впереди всех, точно счастливые супруги, оставив новорожденного с его матерью на попечение Алены.
«Господи, как давно я тут не бывала! – думала Марина, раздеваясь в комнате Валерьяна. – Даже и забыть уже успела! А вот они, те самые книги, которые мне так хотелось прочесть. Подумать только, сколько дней я уже вообще ничегошеньки не читаю! Раньше я бы просто не поверила, что можно столько времени ничего не читать! Просто здесь все время что-нибудь случается, – пришло к ней объяснение секунду спустя. – Какой вообще выдался странный год! Все, все, начиная с Аниного отъезда, все происходит как будто бы не со мной, а с кем-то совершенно другим. Я словно читаю какую-то захватывающе интересную книгу».
– Эй, ты что, так и будешь там стоять? – Валерьян, уже почти совсем раздетый, сидел в трусах на краю кровати и насмешливо смотрел на нее. Потом он встал, обнял Марину, прижал к себе, торопливо стал сам ее раздевать. «Подожди, глупый, порвешь, это же Магдино платье!» – «А, ерунда, Алена зашьет, так что и не видно будет! Боже, как я соскучился по тебе, и как я жил без тебя столько времени, просто не понимаю…»
Под утро Марина проснулась от странного, никогда раньше не испытанного ощущения: точно рыбка плеснула внизу живота. Показалось? Нет, вот снова.
– Валька, Валька! – затормошила она Валерьяна. Тот спросонья никак не мог понять, что ей нужно.
– Маринка, имей же совесть, дай человеку поспать! Ну ты что, взбесилась, что ли, мышь?
– Валька, да проснись же, глупый! Проснись наконец! Понимаешь, оно шевелится! Шевелится, слышишь?
Наконец Валька проснулся, сонно притянул ее к себе и поцеловал, положил руку на указанное место и, разумеется, ничего не почувствовал.
Марина лежала рядом с ним, чувствуя себя такой счастливой, какой не была еще никогда. «Какая же я была глупая! – думала она. – Ах какая же я была глупая! Ведь это же и есть самая, самая, самая настоящая жизнь!»
Часть четвертая
1
Марина сидела на кухне и перебирала гречневую крупу. Ей помогали Джейн и Володя, сводный брат Ольги.
– Послушай, Володя, – начала Марина, на секунду привставая, чтобы ссыпать в банку очередную порцию перебранной крупы. – Не удовлетворишь ли ты мое неуемное любопытство?
– Ради тебя что угодно, Мариночка!
Хотя Володе оказалось даже не четырнадцать лет, а пятнадцать, все равно он был еще слишком молод для того, чтобы в самом деле быть тем, что он ставил из себя. Худенький, темноглазый и темноволосый, он даже не был одним из тех бесчисленных в наши дни акселератов, про которых никогда сразу не скажешь, пятнадцать ему или двадцать. Его высокий и, вероятно, в будущем очень чистый лоб в настоящее время покрыт был бесчисленными прыщами, голос, при надлежащем самоконтроле звучавший достаточно хрипло, то и дело срывался на фальцет. Кроме того, он весь был какой-то нескладный, точно составленный из отдельных кусочков: руки слишком длинны, ноги слишком коротки да к тому же еще и чуть кривоваты. Словом, красотой Володя покамест не блистал. Разве что глаза у него были хороши; темные, глубокие, они тоже казались взятыми словно бы с какого-то чужого лица – это, наверное, было лицо кого-то мудрого, проницательного, этакого философа, причем, безусловно, он был на много-много лет старше самого Володи.
Едва появившись в Крольчатнике, Володя немедленно оказался буквально вездесущ, точнее сказать, он был везде, где от него могла быть хоть какая-нибудь польза. Он не гнушался ничем: выносил мусор, пеленал младенцев… Дети ходили за ним по пятам, не сводя с него восхищенных глаз, что при других обстоятельствах заставило бы всех взрослых обитателей Крольчатника ужасно ревновать. Но Володя и старших умудрился подкупить, причем кого чем: Марине он помогал на кухне, перед Аленой часами простаивал с протянутыми руками, покуда она наматывала и сматывала с них свежеспряденную шерсть, Илью забрасывал вопросами об иудаизме, у Дениса без конца выпытывал всякие акушерские подробности, с Валерьяном возился на конюшне.
– Так о чем ты хотела спросить у меня, Марина?
– Да просто я хотела узнать, как же это так получилось, что вы с Джейн оказались у нас прямо-таки в тот же вечер? У Дениса ведь в тот день было дежурство? И потом… Ну Джейн понятно, у нее тут мама. А ты… Ну, одним словом, под каким предлогом и за каким фигом ты здесь пасешься?
– У-у-у, сразу столько вопросов! Отвечу-ка я тебе для начала только на первый, ладно?
– В порядке очередности, так сказать. – Марина, понимающе улыбаясь, кивнула. У этого парнишки все выходило так забавно – гримасы, интонации, стиль… Временами Володя казался этакой пародией на Дениса, и ужасно хотелось узнать, кто же он такой на самом деле, что за черти скрываются в этом омуте? «Он же еще совсем ребенок! – одернула Марина себя. – Подумаешь! – моментально вскинулась встречная мысль. – Всего-то на пару лет младше!»
– Приехали, значит, Денис с этой дурищей, – Володя шутливо пихнул Джейн пальцем в бок, отчего та зарделась и как-то абсолютно неестественно хихикнула, – часов в девять утра. Мы с мамой Нелей еще спали. Ну мама Неля обрадовалась, конечно, сразу кудахтать стала: «Ах ты, моя деточка, ах как ты похудела, ах ноготки нестриженые, ах нет ли у тебя температурки, да уж не больна ли ты, бедная такая, ах, ну конечно же, ты совсем-совсем больная, сейчас я тебя сразу в постельку уложу и пойду поскорее звонить Софье Марковне!» – это врачиха наша детская, участковая. Идиотка ужасная, между прочим. Еще и слепая к тому же! Я столько раз градусник прямо при ней набивал, а она ничего, пишет, не глядя, справку об ОРЗ, а мне, ясное дело, того и надо, страсть как не люблю в школу ходить.
– Ты, наверное, двоечник. – Марина едва сдерживала смех. Так он смешно рассказывал!
– Ну что ты, как можно? Круглый отличник.
– Рассказывай! – недоверчиво фыркнула Марина.
– Зря не веришь. – Володя вроде бы даже обиделся. – Я, между прочим, серьезно. У Джейн вон спроси, она мой дневник сколько раз видела. А в школу ходить все равно не люблю, потому что чего там делать? Учиться надо дома, с комфортом, за своим письменным столом, в мягком кресле, и чтобы через каждый час в дверь стучались: «Деточка, тебе чаю или какао? Яблочка скушаешь или печеньица? А то, может быть, ты голодный?» У-у-у, я на таком режиме за один месяц могу школу закончить!
– Что ж ты до сих пор не закончил? – поддела его Марина.
Володя прищурился и усмехнулся:
– А вот как ты думаешь, в каком я сейчас классе?
– Ну… В девятом, наверное? – неуверенно предположила Марина.
– Держи карман! В одиннадцатом, так же, как ты! Да я бы эту школу еще два года назад закончил, если бы в нее можно было вообще не ходить. Но им же не объяснишь! Волнуются, маме Неле звонят, она за валидол сразу хватается: «Ах, я за тобой плохо смотрю, я тебя недостаточно хорошо воспитываю!» Или, знаешь, совсем уже патетически: «Да, Владимир, мне так и не удалось заменить тебе мать!»
– А ты тогда что? – поинтересовалась Марина. Ей уже начинало казаться, что она в подобном доме не выдержала бы и двух часов.
– Ну как что? Я, это, как его, обнимаю, целую, плачу и клянусь, что больше не буду. А как же иначе-то? Она ведь, в общем-то, неплохая баба, ее жалко иной раз делается до ужаса! Ну что это такое: все ее всю жизнь бросают, никто с нею жить не хочет, никому она, в сущности, не нужна. Отец ведь с ней почему только не развелся? Он дома-то почти что и не бывал, можно сказать, годами. Он инструктором работал, группы водил, по Памиру там, по Тянь-Шаню. – Володя замолчал и шумно перевел дыхание.
– Володя, а мама у тебя есть? – осторожно поинтересовалась Марина.
– Мама-то? А как же, конечно, есть. У всякого человека должна быть мама. Вот только я свою маму не помню уж когда и видел. Подожди, дай сообразить… Ну да, лет десять назад это было. Я ее, вообще-то, понимаю, с таким мужем, как мой батя, только мама Неля и смогла столько лет продержаться. А моя мама – нормальная женщина, поэтому она сначала сама с ним все по горам лазила, потом я родился, она вроде со мной засела, сидела-сидела, потом вдруг говорит: «Да на кой мне это надо!» Взяла и оформилась на учебу в Австралию. Приехал батя в отпуск, а ему подарочек: забирай к себе дите, сам родил, сам и нянчись, а мне нынче недосуг, мне учиться надо.
– И что ж, она с тех пор так и не приезжала?
– Как же не приезжала, конечно, приезжала! Аж три раза! Когда мне два года исполнилось, когда три с половиной и когда четыре. Я только последний раз и запомнил, впрочем, тоже, надо сказать, довольно смутно. Но, судя по фотографиям, ничего себе дамочка, эффектная такая. Пахло от нее тоже, насколько я помню, довольно клево.
– Но почему же она перестала приезжать, она что, замуж там вышла?
– Она-то нет, да вот отец мой вроде как женился. Для нее, ты знаешь, это такой удар оказался, что ты! Она ж думала, что у них ужас до чего крепкая семья: она в Австралии, он на Памире, дите в Харькове – я у бабки тогда в Харькове жил. А бабка умерла – куда меня девать? Ну отец тогда, конечно, сразу и женился. А что ему еще делать-то было? У него ведь и времени-то, считай, не было. Месяц отпуска, всего ничего. Свадьбу уже, можно сказать, за свой счет гуляли.
– А ты-то откуда про все это знаешь?
– А мне, ты думаешь, не рассказывали? Я же у мамы Нели главный дружок. Этакий священник-исповедник, особая ценность коего в том, что он ничего еще не понимает. А когда маленький, так я такой слушатель был, что ты, вообще! Я же в