– А почему ты думаешь, что мы тебя маленькую возили на Кавказ? – Мама вдруг нахмурилась, как всегда, когда она пыталась скрыть волнение.
– Ну как же, мама, помнишь, на моей первой фотографии, я там лежу на террасе в корзинке и играю листом магнолии. Мне ведь там месяцев пять, верно? Наверняка это где-нибудь на Кавказе снято, там и горы где-то есть на заднем плане, я сейчас вспомнила. Мам, скажи, это Кавказ, да?
– Да. – Мама как-то странно поглядела на Марину и вдруг мечтательно улыбнулась: – Да. Ты тогда была совсем маленькая.
– Так, значит, я все-таки была на Кавказе, хоть теперь ничего и не помню, – рассмеялась Марина. – Вот здорово! Ужасно люблю путешествовать!
– Особенно в закрытой корзинке! – поддела ее мама, которая, похоже, совсем уже успокоилась.
– Мама, – спросила Марина минуту спустя, – но все-таки почему ж вы решились, так вдруг, именно сейчас, то есть я хочу сказать – сейчас ведь такое трудное время… – машинально Марина произнесла одну из фраз, миллион раз слышанных ею в метро или во дворе. – И потом, вы ведь уже немолодые, – выдала она очередное клише.
– А ты считаешь, что рожать могут только несовершеннолетние вроде тебя? – Выпрямившись, мама откинула со лба густую вьющуюся черную как смоль челку. – Мне всего-то тридцать восемь, а рожают и в сорок, и в пятьдесят. А время… Да, думается мне, время никогда не бывает слишком легким, я, во всяком случае, не помню в своей жизни никакого такого особенно уж легкого времени. Другое дело, что трудности во всякое время разные. С другой стороны, мы ведь давно хотели, и теперь, когда ты стала уже совсем большая… – Мама не договорила.
Марина склонила голову на плечо и снова внимательно оглядела красивую, совсем нестарую женщину, сидящую рядом с ней. «Вот это вот моя мама? Ох, даже как-то не верится. Может, просто я за этот месяц успела совсем ее позабыть? Нет, но ведь этого влажного блеска в глазах, этих полных чувственных губ, этого ясного матово-смуглого лба с так красиво лежащими на нем блестящими иссиня-черными завитками – этого же всего не было! Или я просто не замечала? С ума сойти! Нас же можно принять за сестер!»
Мама тем временем встала с дивана, тоже новым, незнакомым, гибким и плавным движением, легко ступая, подошла к плите, выключила газ под чайником и приготовила им обеим кофе.
– Маринушка, подлить тебе сливок? – заботливо спросила она.
Марина машинально кивнула. Она не знала, что с ней такое. Однако что бы ни было, она безусловно, безумно любила эту женщину, свою маму.
«Может быть, попытаться ей все рассказать? Мне кажется, она все поймет. Или не стоит?..»
– Люсь, ты где там пропала? – послышался из коридора игривый, с хрипотцой папин голос.
– Лешенька, мы тут, – с нежными, какими-то прямо-таки кошачьими модуляциями откликнулась мама. – Приходи к нам пить кофе!
– Мама, – быстро проговорила Марина, – я, пожалуй, потом попью, ладно? Что-то мне сейчас не хочется. Я пойду лучше прилягу, хорошо?
– Давай, – уже даже и не глядя на Марину, легко согласилась мама. Она смотрела на папу, который как раз появился на пороге кухни и, в свою очередь, смотрел на нее. И как смотрел! Это стоило видеть! Его голубые, слегка навыкате глаза, казалось, были готовы выкатиться совсем, волосы же он, в отличие от мамы, наоборот, отпустил, и теперь они были – ну да, Марина буквально не поверила глазам – стянуты на затылке аптечной резинкой в пока еще не слишком длинный, но густой темно-русый хвост.
6
Ровно в полшестого вечера Марина находилась перед подъездом роскошного сталинского дома неподалеку от «Академической» и на разные лады изо всех сил нажимала кнопку домофона. Идиотское устройство ни за что не хотело соединять Марину с Аниной квартирой. Отчаявшись, Марина злобно саданула по нему кулаком. Из ближайшего окна на первом этаже высунулась старушка и заголосила:
– Вы чего тут хулиганите?
– Чем орать, лучше вышли бы и открыли, – с усталым безразличием отозвалась Марина.
– А я что тут, зарплату получаю, всем ходить и открывать? – проворчала старушка. Но почему-то сразу исчезла из окна, а минут через пять и в самом деле открыла дверь.
– Спасибо! – растроганно сказала Марина.
– А что мне ваше спасибо? – Старушка только махнула рукой. – Сижу тут у окна вторую неделю, как привратница прямо. Ну не работает эта штука, какой день уже не работает.
«Ну и сломали бы давно этот замок к черту!» – подумала Марина, вызывая лифт.
Аня жила на верхнем этаже. Когда Марина выходила из лифта, с чердака до нее донеслись привычные звуки матерной ругани. Там уже который год обитало сложное, разветвленное семейство бомжей со своей предводительницей – бойкой бомжихой Светкой, неопределенных лет, но явно еще не старой. Они разгуливали по всему подъезду, как по собственному дому, одетые кое-как – в частности, Светка, как правило, в цветастый засаленный халат и тапочки на босу ногу, – и по-хозяйски покрикивали на законных жильцов подъезда. Бомжи – точного числа их никто не знал – Светку слушались, а жильцы старались не вступать с ней в пререкания, полагая, что это, во-первых, ниже их достоинства: кто я, а кто какая-то бомжиха, которой и вообще-то тут, строго говоря, быть никакой не должно, а во-вторых, мало ли чего ей в голову взбредет, двинет еще между глаз бутылкой, поминай потом как звали.
Несколько раз жильцы писали на Светку и ее соплеменников заявления. Пару раз бомжей даже и забирали, один раз приезжала милиция, другой – омоновцы. Как раз после второго раза те, кто писал заявления, закаялись это делать – уж больно страшно выглядит вблизи омоновский рейд, совсем не хочется, чтобы твои дети видели такое, тем более в собственном доме, в двух шагах от своей квартиры. Вообще люди посерьезнее просто делали вид, что никаких бомжей у них, в приличном доме, разумеется, нет – раз не должно быть, так, значит, и нет. Когда же они случайно сталкивались с ними в подъезде, то всегда старались скроить хорошую мину при плохой игре – проскальзывали бочком, молча и заискивающе улыбаясь.
Уже у самых дверей Аниной квартиры Марина услыхала сверху какое-то особенно захватывающее непечатное выражение и чисто инстинктивно подняла голову. У распахнутой решетчатой двери на чердак стояла Светка и курила, ежеминутно сплевывая в лестничный пролет… Светка с откровенной насмешкой разглядывала Марину во все глаза. Марина на всякий случай тоже себя оглядела – может, с одеждой что не в порядке? Да нет, все вроде бы на месте. Тогда она оставила себя в покое и вместо этого глянула чуть пристальнее на Светку.
Тут-то Марина и заметила, что Светка беременная, и немедленно прониклась к ней сочувствием. Одни ее вздувшиеся на голых ногах вены чего стоили! Да и живот-то какой огромный! Неужто же и у Марины такой будет?
Светку Маринин ответный взгляд отнюдь не порадовал. Она так же, как только что Марина, придирчиво оглядела на всякий случай себя, но все ее в собственном облике удовлетворило. Тогда она крикнула:
– Ну, чего уставилась или никогда беременных не видела? Ты, я чую, тоже скоро с прибавлением будешь!
– А что, разве уже заметно? – ахнула Марина, искренне удивившись.
– Да нет, не то чтобы. – Светка задумчиво сплюнула себе под ноги. – Только вот… Корнями ты будто проросла вся. Да ты иди, иди себе – чего стала? Ты ж к Введенским шла, так и иди себе. Чай, подружка-то твоя тебя давно дожидается. – И Светка захохотала, точно сказав что-то остроумное, на самом же деле – чтобы скрыть неловкость. С ней же никто обычно не разговаривал. В смысле по-человечески.
– Спасибо, не беспокойтесь, сейчас пойду, – вежливо сказала Марина.
Светка бормотнула что-то себе под нос, швырнула сигарету в лестничный пролет и, громко хлопнув решетчатой дверью чердака, удалилась, шаркая разношенными тапочками и ворча, что в доме жить становится невозможно.
«Интересно, – задумалась Марина, – а вот бомжи эти – они-то как сюда попадают? У них что, свой ключ есть или им открывает кто-нибудь?»
Аня встречала ее в огромной полутемной, увешанной картинами и зеркалами прихожей. На ней были узкие черные бриджи и какая-то совершенно умопомрачительная длинная сиреневая блуза.
– Привет! – сказала Марина, с замиранием сердца целуя ее в щеку. – Это тебя в Америке так приодели?
– Ага. – Аня вернула ей поцелуй.
Девочки порывисто обнялись, буквально повиснув друг у друга на шее. Похоже было, что первое мгновение было нужно каждой из них для того, чтобы убедиться, что перед ней в самом деле именно ее лучшая подружка, а не кто-нибудь другой, совершенно новый и незнакомый. На первый взгляд все было в порядке. Это и в самом деле Марина, а перед ней и в самом деле Аня.
– Ну, подружка, и хороша же ты стала! – Аня оглядела Марину и восхищенно прицокнула языком.
– А ты! – И обе они счастливо засмеялись.
– Маринка, но ты же совершенно не похожа на беременную! Ты меня не разыграла часом, по телефону?
– Увы. – Марина счастливо улыбнулась, чувствуя внутри себя знакомые легкие толчки.
– А незаметно.
– Ну еще будет заметно, я думаю.
– Сколько у тебя?
– Да всего четыре месяца, пятый только-только начался.
– Должно быть уже заметно, – тоном знатока произнесла Аня. Она затащила Марину в свою комнату, поставила ее перед трюмо, и они вдвоем долго рассматривали Марину со всех сторон и сошлись под конец на том, что кое-что все-таки заметно, хотя, конечно, если не приглядываться…
– В общем, ты думаешь, в школе завтра сойдет? – на всякий случай уточнила Марина.
– А ты все-таки собираешься появиться в школе? – Аня округлила глаза в притворном изумлении. – Они мне там сказали, что уж и забыли, как ты выглядишь.
– Ну так тогда они тем более ничего не заметят! – И обе они весело засмеялись.
«Здорово! – думала с облегченьем Марина. – Это и в самом деле Аня. Моя Анечка, не кто-нибудь! Прям непонятно, и как только я жила без нее так долго?»
Ответ, разумеется, напрашивался сам собой: событий было так много! Вот если бы Марина вместо всего этого просто ходила бы как приличная девочка каждый божий день в школу – у-у-у, тогда бы она сошла с ума от тоски!