Марина поморщилась, постаравшись скрыть это от Димыча. Он же взахлеб выкладывал ей все подробности своей болезни, точно эта болезнь была для него захватывающим приключением, а то, что он чуть не умер, – знаком его, Димыча, особой доблести, этаким геройским поступком, который ему прямо-таки повезло совершить.
– Димка, вот тут тебе яблоки.
– Спасибо. – Он даже не взглянул на пакет. – Марина, а знаешь, меня послезавтра уже выпишут! Доктор сказал, уже все. И тогда мама приедет с Денисом или с Валей и сразу меня заберут!
– Тебе тут плохо? – сочувственно спросила Марина.
– Да нет, ничего. Ребята попались – во! – Димыч показал большой палец. – Мы тут все время играем. Но домой тоже хочется. Марина, а у тебя скоро ребенок будет?
– Не скоро.
– У-у, жалко. А ты кого хочешь, мальчика или девочку?
– Не знаю. – Марина смутилась. Хотя она уже давно свыклась с мыслью, что у нее будет ребенок, она по-прежнему совершенно не представляла его себе и не думала о том, каким он будет. – А ты кого хочешь?
– Пацана, – Димыч был категоричен.
– Но у нас ведь и так мальчиков больше, чем девочек! Посчитай-ка по пальцам!
– Ну и что? На что нам много бабья-то? Рожай пацана, Марина, слышишь?
– Ладно. – Марина улыбнулась. – Там посмотрим.
Оба замолчали, не зная толком, что друг другу сказать, и ощущая от этого сильную неловкость, как будто отсутствие общих тем разговора указывало на отсутствие взаимной любви.
– Марина, – тихо проговорил Димыч, – спой мне, пожалуйста, песню, как тогда, про пиратов.
– Песню? Знаешь, Димыч, но мне как-то неудобно здесь петь, здесь ведь все-таки больница.
– Марина, а ты тихонечко, – упрашивал Димыч. – А то я так давно не слышал! Пожалуйста, ну хоть шепотом!
– Какая же песня шепотом? – начала было Марина, но оборвала сама себя. В глазах у Димыча светилась такая мольба, что устоять было невозможно. – Ну хорошо, только давай мы с тобой где-нибудь спрячемся, что ли?
– Давай! – Димыч от радости даже подскочил. – Я знаю где, пошли!
Марина осторожно поставила его на пол, и он мгновенно юркнул в коридор, махнув Марине, чтобы шла следом. Они прошли по всему коридору до конца и вышли на лестницу. По лестнице они поднялись на один пролет и остановились у большого окна с широким подоконником.
– Вот, – сказал Димыч, с разбегу влезая на подоконник и устраиваясь поудобней. – Здесь почти никто не бывает. Сюда большие ребята курить ходят. Пой!
И Марина запела. Она спела Димычу про бригантину, про пиратов, которым не везло со шкиперами, про возвращение в Портленд и про то, что «никогда мы не умрем, пока качаются светила над снастями». На этой песне Марина решила уже останавливаться, но только она замолчала, как откуда-то снизу до них донеслось:
– Браво! Ай, браво! Ну умница, ну до чего ж хорошо спела! Я прям душой тут с вами отдохнул. Везет тебе, Димка, такой концерт за бесплатно!
Снизу к ним поднимался какой-то врач, маленький, толстенький, средних лет. Подойдя вплотную, он опять с нарочитым восторгом похлопал и сказал, положив Димычу руку на плечо:
– Тебе пора в палату, Дима. Попрощайся со своей гостьей и поторопись, у вас уже ужин.
– До свиданья, Марина! – сдержанно сказал Димыч, развернулся и тут же исчез.
– Ишь ты! – проводил его взглядом врач. – Уже бегает! Как на щенке все зажило, вот ей-богу! Я его оперировал, – пояснил он Марине. – Дежурю вот сегодня. А вы ему кем приходитесь, родственница?
Марина молча кивнула.
– Занятный, между прочим, пацаненок. Пятнадцать лет здесь работаю – другого такого не видал, вот ей-богу! Характер железный, боль переносит молча, любую. В его состоянии все другие криком кричат, а этот лежит себе да еще и улыбается улыбкой такой кривоватенькой. Мне иной раз кажется – другие потому и погибают, что боли этой самой не выдерживают. Устают от боли и перестают бороться. Тут им и амба, значит. – Врач показал рукой на горло. – А этот нет! Характер! Лишний раз пить не попросит! Лежит, будто и не с ним все происходит. Если б еще взрослый человек – ну тогда понятно. А такой пацаненок, ему ж пять лет всего! И откуда в нем такое? Ну характер! – Врач помолчал и неожиданно остро взглянул на Марину. – Вы уж его поберегите. Видали, как он сейчас побежал – будто так и надо, будто все давным-давно прошло и не болит ничего больше. А на самом-то деле у него там внутри еще ой-ой-ой что творится! Нет, уважаю! Вот он – пацан пятилетний, я – взрослый человек, а я его уважаю!
Марине стало не по себе. Доктор явно был пьян, хотя вином от него и не пахло.
– До свидания, – сказала она тихо и бочком, бочком, по стеночке попыталась протиснуться мимо него. Доктор поймал Маринину руку и поцеловал.
– Это за концерт, – сказал он, не выпуская ее руки из своей, довольно жесткой и твердой. – Очень уж вы хорошо пели.
Марина насилу вырвала руку и понеслась по лестнице во всю прыть. Сверху до нее долетел смешок. «Хорошо, что Димыч завтра отсюда уже уходит, – подумала Марина. – Но неужели же этот хмырь его оперировал? Действительно странно, как он еще жив остался!»
Гардеробщица выдала Марине пальто, и, побыстрее накинув его на плечи, Марина, застегиваясь на ходу, побежала к дверям. Но у дверей ее остановил знакомый врач. На сей раз на лице его не было улыбки.
– Я, кажется, напугал вас, простите, – произнес он скороговоркой. – Просто… У меня вот только что мальчик умер вроде вашего Димки. От болевого шока как раз. Вот. Простите, – повторил он и, не дожидаясь ответа, повернулся и немедленно ушел.
А Марина еще немного постояла, приходя в себя и собираясь с мыслями. Куда же она сейчас едет? Ах да, к Ане. И она медленно-медленно пошла к метро.
10
Дома у Ани они почти ни о чем не успели поговорить. Поужинали и сразу пошли спать. А ночью Марину разбудил звонок. Телефон стоял на столе в кабинете, где она ночевала.
– Hallo! – сказал мужской голос с явным американским акцентом. – May I speak with Ann?
– Wait a minute! – Марина вышла в коридор и постучала в Анину дверь. – Ань, проснись, там твой Патрик звонит из Америки!
– Скажи ему, что меня нет дома!
– Аня, это невозможно. Давай я лучше скажу, что ты не хочешь с ним говорить.
– Скажи что хочешь. Впрочем, постой, я все-таки подойду.
Аня босиком подбежала к телефону.
– Алла! Да, это я! – быстро заговорила она по-английски. – Зачем ты звонишь? Да, я понимаю, но это не важно. Да, я понимаю, но это неправда. Это не имеет никакого значения. Тогда потрудись его забыть. Подумай лучше о том, что скажет твоя мама, когда увидит счет. Тебе того же! – и Аня злобно грохнула трубку на рычаг.
Резко, точно ноги у нее вдруг подогнулись, Аня опустилась на Маринину кровать. Зубы у нее стучали, всю ее трясло. Невидящими глазами она посмотрела на Марину.
– Вот какого черта он звонил? – проговорила она. – Какой смысл орать через океан то, что имеет смысл говорить, только когда сидишь на расстоянии вытянутой руки?
– Ты это серьезно? – Марина с сочувствием смотрела на нее. Вот как, все, оказывается, гораздо сложнее, чем казалось на первый взгляд. – Аня, ты, по-моему, ошибаешься.
– В чем же?
– Ну невооруженным глазом же видно, что ты его еще любишь!
– Да я его вообще никогда не любила, если хочешь знать! Я просто хотела переехать в Америку.
– Аня, это не так! То есть, может, сначала это и было так, ну прости меня, я ж не знаю… Но теперь-то это явно не так! Да ты подойди к зеркалу, посмотри в свои собственные глаза!
– Что-то ты больно умная стала, с тех пор как залетела!
Обе замолчали. За окном была непроглядная темень, даже в доме напротив светились всего одно-два окошка где-то под самой крышей, и фонари совсем не горели, и только где-то далеко-далеко внизу то и дело уныло взлаивала какая-то, по голосу судя, небольшая и несытая собака.
– Ладно, давай спать, – сказала наконец Аня.
– Хочешь, ложись со мной, – предложила ей Марина. Диван в кабинете раскладывался и в таком виде был довольно-таки широким.
– Нет. – Аня слегка передернула плечом. – Пойду лучше к себе. Выспаться надо, завтра первым уроком физика. Гуд найт, бэби.
– Гуд найт, – словно эхо отозвалась Марина.
Когда Аня ушла, Марина долго еще не спала, лежала и думала в темноте о том, как все в этом мире сложно.
11
На следующий день после последнего урока Марина сразу же заторопилась в раздевалку, крикнув Ане «пока!» буквально на бегу. На улице она едва не сшибла пару встречных старушек. Ветер свистел у нее в ушах. Падал легкий снег, и, уже стоя на эскалаторе, Марина, зажатая со всех сторон спешащими куда-то людьми и вынужденная из-за этого прервать свой бег, рассматривала причудливые снежинки, тающие у нее на обшлагах рукавов.
В вестибюле метро ее ждал Сергей. Марина едва его узнала. Он был в широченной пуховке и шапке-ушанке.
– Привет! – сказал он. – Ну чего, как дела, невестушка?
– Неплохо, женишок! – в тон ему ответила Марина.
– Поедем куда или прямо тут переговорим?
– Нет уж, тут, пожалуйста, не надо! – испугалась Марина. – Сюда сейчас все мои однокласснички набегут.
Тут подошел поезд, они вошли в него и поехали куда-то. Марина в суматохе даже не обратила внимания, в какую он был сторону.
– Куда мы едем? – спросила она, так и не разобрав названия следующей станции. Микрофон в вагоне барахлил и вместо слов только кряхтел и кашлял.
– Куда? – Сергей задумался. – А поехали ко мне, – сказал он наконец. – Не возражаешь?
– Да нет, наверное. А далеко это?
– Три станции. Потом еще две остановки на троллейбусе, но они небольшие, можно даже пешком пройти.
– Тогда, конечно, поехали!
Квартира, в которую они вошли, была однокомнатной. У дверей лежал круглый вязаный половичок, направо сразу был вход в комнату, дверь налево вела в санузел, а прямо, шага через три, начиналась кухня. Пол был линолеумный и абсолютно белоснежный. Вообще кругом не было ни пылинки. Квартира прямо-таки дышала чистотой и порядком. Обои были зелененькие в мелкий розовый горошек. И везде: на подоконниках, на столах, на специальных полочках на стенах – стояли и висели цветы, которым, судя по всему, жилось здесь совсем неплохо.