8
– Тебе письмо от Ани, – сказала мама в тот день, когда Марина вернулась домой. Валька в тот вечер куда-то уезжал, и потому они не поехали, как бывало, к нему ночевать, а наоборот, Марина вернулась домой, и довольно рано, часов в одиннадцать, что ли.
Несмотря на все свои события, Марина нетерпеливо схватила письмо, тут же на месте его распечатала и почувствовала глубокое разочарование. Аня писала, что Америка себе как Америка: статуя Свободы стоит как стояла, что проходят здесь то, что в Москве они давным-давно прошли, что с языком, как и предполагалось, никаких у нее проблем нет и что время они проводят довольно весело, хотя на первый взгляд и диковато. Вчера, например, было party, так половина народу по такому случаю выкрасила себе волосы в зеленый цвет, а другая половина – в фиолетовый, а потом один парень на спор пять золотых рыбок из аквариума живьем заглотнул и потом ко всем приставал с рассказами, что он, мол, чувствует, как они там плещутся у него в желудке. Письмо пестрело незнакомыми Марине, но вообще-то вполне понятными английскими оборотами и в целом выглядело как-то скучно и ненатурально. Совсем не в обычном Анином стиле. Создавалось впечатление, что Аня чего-то недоговаривает, даже, может быть, что-то скрывает, что-то очень важное для нее, потому она и пишет, чтоб случайно не проговориться, про всякую ерунду.
Марина отложила письмо в сторону, зевнула и принялась за уроки. Предстояло еще переворошить гору книг. Фунтик удобно устроился у нее на ноге, и время от времени она легонько поглаживала его по голове большим пальцем.
9
И тут как-то вдруг неожиданно наступила зима – злая, холодная и абсолютно бесснежная. Марине приходилось прятать руки глубоко в рукава – перчатки у нее почему-то все время терялись, ежиться и горбиться, а передвигаться по возможности перебежками – то короткими, то длинными, в зависимости от количества набранного в легкие воздуха. И все-таки мерзла она ужасно. Марине было холодно, холодно и еще раз холодно. К тому же и Валерьян в последнее время почти перестал звонить. А Марине его так не хватало! Она пробовала звонить сама, но никто почему-то не подходил. Наверное, Валерьян куда-то уехал, а бабушка не слышала телефона.
По утрам Марина уходила в школу, днем возвращалась, учила уроки, уроков бывало много, и ей еще приходилось зубрить билеты к письменным экзаменам. Маме по дому она тоже вдруг принялась помогать – мыла полы, со сдержанной яростью колотя по ним шваброй, вытирала пыль, нещадно роняя всякие безделушки, которые почему-то при этом совсем не всегда разбивались. Впрочем, что ж тут странного? На полу ведь у них лежал ковер.
А в свободные часы Марина бесцельно бродила по дому, выискивала пятый угол, и без конца спрашивала себя, что, что, собственно, такого произошло. Ведь, став женщиной, Марина ни в чем особенно не переменилась, ни внутренне, ни тем более внешне. Изменился разве что размер лифчика, да и то это произошло совсем недавно – недели, может, полторы-две назад. И примерно тогда же ее любимые, особо узкие джинсы неожиданно оказались ей особо узки. «Толстею что-то», – подумала тогда Марина, мысленно поперебирала диеты, ни на одной как-то не остановилась и махнула на это рукой.
Прошел еще по крайней мере месяц, прежде чем в голову ей пришла, наконец, мысль о наиболее естественной причине всех этих перемен. Почему-то такая возможность ни разу не приходила ей в голову. С кем угодно, казалось, могло такое случиться, только не с ней. А почему, собственно? Цикл-то у нее всегда был с выкрутасами, наверное, просто не установился еще, и потому такая даже вещь, как пропуск целого месяца, не показалась чем-то из ряда вон выходящим. Однако теперь, сложив два и два и получив соответственно, Марина уныло покачала головой и отправилась в женскую консультацию.
Врач с ее участка повышал квалификацию на каких-то курсах, но акушерка, ведущая вместо него прием, немедленно и с готовностью подтвердила Маринины опасения и от себя добавила, что времени на принятие каких-либо решений у Марины почти нет – от силы недели три и не больше. «Что ж так поздно спохватилась, милочка?» Еще акушерка сказала, что в таких случаях положено извещать родителей, раз Марина несовершеннолетняя, но поскольку врача нет, сама она этого делать не будет, а вот как врач вернется, так он сам и позвонит.
Общее чувство тоски и какого-то отупения, не покидавшее Марину весь последний месяц, не покинуло ее и теперь, после сделанного открытия. Однако надо же было и в самом деле что-то решать!
В таком вот именно настроении ехала Марина в гости к неожиданно – будто что почуял, гад! – вызвонившему ее Валерьяну. Почти весь этот месяц он ей не звонил – ну правильно, он ведь и всегда был человек занятой.
10
Подойдя к Валерьяновой двери, Марина храбро надавила кнопку звонка. Она-то уж имела на это право! Так ей, по крайней мере, казалось.
Однако дверь открыли далеко не сразу. Марина успела надавить на кнопку по крайней мере трижды, пока наконец не щелкнул замок и на пороге не появился заспанный Валерьян. Взгляд, которым он уставился на Марину, был полон недоумения. Он словно бы гадал про себя: «И как это она тут оказалась?»
– А, черт, это ты, – произнес он наконец и запоздало улыбнулся. Улыбка вышла кривая какая-то и неловкая.
– Валь, в чем дело, ты же сам звонил, – совершенно растерявшись, сказала Марина.
– Звонил? Кто звонил? Я звонил? – Он как бы не до конца еще проснулся. – А, да, конечно, звонил. – Тут уж он окончательно пришел в себя и вежливо отошел в сторону, пропуская Марину в квартиру. – Тс-с, – прошептал он, когда они шли по коридору, – бабушка спит.
Марина очень удивилась: бабушка ведь не то что во сне, она и наяву-то почти никогда ничего не слышала, – но благоразумно промолчала. Представляю, как бы Марина удивилась, узнав, что бабушки в квартире сегодня вообще нет. Была Родительская суббота, и бабушка поехала на кладбище, поминать родителей Валерьяна.
Молча, на цыпочках прошли они к нему в комнату, и Валерьян жестом указал Марине на неубранную кровать. Сам он тут же вышел.
Через пару минут Валерьян вернулся, неся на подносе чашки с кофе. Кофе в них был совсем остывший, подернутый жирной пленкой и почти без сахара. Они молча пригубили каждый свою чашку, после чего Валерьян закурил.
– Ну, – сказал он, выпуская первое кольцо, – как там у тебя дела? – Похоже было, что он в принципе не представляет, о чем ему с ней разговаривать.
– Да вот беременна я, – немедленно выпалила Марина и тут же смолкла, ошеломленная собственной прямотой.
Валерьян так и застыл с сигаретой в руках, которая тут же погасла, но он этого даже не заметил.
– Ты… – проговорил он наконец, с трудом, видимо, соображая, – ты это всерьез?
– Да уж куда серьезней, – фыркнула Марина, сразу ощетиниваясь. – Справку, что ли, из консультации показать?
– А… Вообще-то покажи, – неожиданно заинтересовался Валерьян.
Маринина душа с размаху ухнула в пятки – справки-то у нее никакой не было. Однако для виду она весьма деловито порылась в сумочке и поойкала огорченно: «Ой, кажется, забыла!»
– Но ты хоть вправду беременна? – уже с откровенной усмешкой спросил Валерьян, делая попытку снова поджечь сигарету, не с того, правда, конца. Опомнившись, он досадливо отшвырнул сигарету в пепельницу и в упор посмотрел на Марину. – Ну так как?
– Да! – выкрикнула Марина, у которой все, все складывалось не так, как она задумала, и оттого в голосе ее явно проступили слезы.
Слезы эти подействовали на Валерьяна. Он встал, подошел к Марине, сначала заглянул в глаза, потом в глаза поцеловал, сперва в один глаз, потом в другой, потом снова в них заглянул и тихо, с неожиданной нежностью переспросил:
– Но сама-то ты хоть уверена?
– Да. – На сей раз «да» прозвучало тихо и обреченно.
– Так, – сказал Валерьян, ласково проведя рукой по Марининому плечу и усаживаясь обратно в кресло. Сигарету он в этот раз зажег совершенно правильно. – И аборта ты, как я понимаю, делать не хочешь?
– Не хочу, – согласилась Марина, со всей обреченностью вдруг понимая, что, по-видимому, делать все-таки придется.
– И не надо! – обрадовался вдруг Валерьян. – М-да. Вот не думал не гадал. Будет, значит, у нас новый крольчонок. Да, а как же теперь все это обделать-то? Тебе же еще и восемнадцати нет?
– Нет, – недоуменно подтвердила Марина, дивясь, что раньше его это как-то не особенно интересовало.
– А когда будет?
– Ну… Во всяком случае, ребенок раньше родится, – ответила Марина, с трепетом осознавая каждое произносимое ею слово: ребенок… родится… раньше… Раньше, чем что?
– Тогда… – вслух продолжал размышлять Валерьян, – тогда придется на тебе жениться.
– Ты хочешь на мне жениться?! – изумилась Марина.
– Я? Нет, что ты, – отмахнулся от нее Валерьян, вконец ушедший в свои расчеты. – Я не могу.
– Почему?
– Видишь ли, мышь, я ведь как бы уже женат.
– Ты? Женат? – с трудом выговорила она, холодея.
– Ну да, – досадливо проговорил он. – Да сейчас не в этом дело! Женятся на тебе, женятся, не боись, вот только кто? Ага, нашел, кажись, – и Валерьян решительно потянулся к телефону. – Серый, алло, привет то есть. Валька беспокоит. Слушай, ты как насчет того, чтобы жениться?
Марина смотрела на Валерьяна не мигая, как в телевизор.
– Да нет, не шучу. На ком, говоришь? Да есть тут одна. Красивая? – Валерьян скосил глаза на Марину и оценивающе оглядел ее с ног до головы. – Да вроде ничего, – нерешительно произнес он в трубку. – Да ты сам подъезжай, тогда и увидишь. Что, к зачету готовишься? Эх вы, технари, вечно у вас какие-то зачеты-фиготы! Ну хорошо, а когда? Завтра, значит. Часиков в пять… в пять хорошо. С копейками? Ну ладно, лишь бы не с рублями, а то мне к семи на дежурство. Ну, есть. Вам того же, тем же самым по тому же месту. – И Валерьян бросил трубку на рычаг. Он посмотрел на Марину. Ее слегка трясло. Валерьян пересел к ней на кушетку, крепко обнял, зашептал жарко в самое ее трясущееся под его губами, холодное, как у зайца, ухо: – Ну, мышь, ну хватит, успокойся, ну чего ты, все будет путем, мышь, – и вдруг неожиданно принялся целовать, исступленно, как никогда, в губы, в шею, в уши, в глаза. – Это же все глупости, мышь, это же все бредятина, и не важно, и… – Он вдруг обхватил обеими руками ее голову и, глядя прямо в глаза, произнес неожиданно: – Мышь, ты, конечно, мне сейчас не поверишь, но… Ты просто представить себе не можешь, как я счастлив.