– Хорошо, – произносит мама грустным и бесконечно усталым голосом, – пойдем поищем тебе что-нибудь другое.
В этот момент Марина почему-то всегда начинает просыпаться. Однако, пока она еще в полусне, сон и явь путаются для нее. Марина улыбается, ей вдруг кажется, что она только что совершила невероятно удачную, лучшую в своей жизни, чудовищную по невозможности сделку – каким-то образом обменяла Ксюшу на маму. И там, в полусне, Марине чудится, что теперь всё в порядке – мама жива и навсегда останется с ней, а Ксюши, может быть, никакой никогда и не было!
Потом сознание возвращается к Марине, и она начинает плакать, пока опять не забывается сном, чаще всего тем же самым.
И долго еще, когда Марина пришла уже в себя и боль от происшедшего в ней слегка поутихла, при одном только виде Ксюши Марину начинал вдруг жечь стыд. И как же это она могла, пусть даже во сне и в полувменяемом состоянии, желать смерти невинному дитяти?
7
На третий день Марина наконец встала, пошатываясь, спустилась в кухню и попыталась даже что-то такое съесть, совершенно, между прочим, безрезультатно, потому что ее вырвало прямо сразу, в кухне, и Марине было ужасно неловко и стыдно перед Женей и Валерьяном, которые там сидели. Валерьян сразу побежал за тряпкой, а вернувшись, сказал:
– Ты, пожалуйста, не волнуйся, это пройдет. Со мной тоже поначалу так было.
Марина с трудом вспомнила, что конечно, он ведь тоже был сиротой.
Было раннее утро, часов шесть или около того. Вошел Денис, как всегда в белой рубашке и при галстуке.
– Марина, знаешь, сегодня ведь будут похороны. Ты как, сможешь добраться до Москвы? Мне все-таки кажется, что ты должна там быть.
– Да куда ей, Денис? – начала было Женя.
– Нет, я поеду, – сказала Марина неожиданно даже для самой себя.
– Тогда собирайся, а то опоздаем на электричку.
Электричка шла долго-долго. Марине чудилось – раза в два дольше, чем обычно, так что она успела по крайней мере еще два раза просмотреть тот же самый сон.
А когда они приехали в Москву, было, как ни странно, все еще утро, вокзальные часы показывали всего половину десятого. Снег был мокрый и липкий, улицы были серые и грязные. Что-то дальше-то будет, ведь сейчас еще только самое начало февраля?
Вдвоем с Денисом они доехали до больницы и медленно прошли через всю территорию до морга. Больница показалась Марине отдельным городом.
Чуть-чуть не дойдя до морга, Денис попытался уговорить Марину идти дальше одной – вон, мол, там сколько родственников стоит, а они потом встретятся, после всего, Денис будет ее ждать у ворот крематория, вот прямо сейчас туда и поедет! Однако Марина намертво вцепилась в Денисов рукав. Нет, одна она никуда не пойдет.
– Ну хорошо! – Денис сдался, и они вошли в небольшой одноэтажный дом без окон, напоминающий чей-то чересчур роскошный гараж. На пороге к Марине кинулась одна из теток, низенькая, полная тетя Лиза:
– Ой, Мариночка, ой, деточка моя! Ой, горе-то какое! Ой, она ж молодая совсем была! – И тут же, не в силах сдержать даже ради такого случая неуемное свое любопытство: – А ты, я слыхала, уж замуж выскочила? Быстро ты это, быстро! Надо было хоть школу сперва закончить! Впрочем, у вас ведь там замуж рано выходят, не то что здесь.
«Где это „у вас“?» – удивилась на секунду Марина. Она ведь, честно говоря, и думать давно забыла о том найденном тогда у мамы в бюро загадочном мексиканском паспорте. Тетка вдруг стала Марине чисто физически неприятна, и Марина высвободилась, неловко и поспешно, из ее липких и полных ручек. Лавируя между визгами и причитаниями, все время с трудом избегая чьих-то объятий, Марина протиснулась к гробу. Лица в большинстве своем вокруг были незнакомые. Марина всегда мало общалась с родственниками, да никогда, честно говоря, и не знала, что у нее их такая куча! На секунду Марине показалось, что из всех собравшихся тут лиц мамино было единственным по-настоящему живым. «Мама, я здесь! – мысленно проговорила Марина. – Я пришла к тебе».
Легкая улыбка играла на маминых полных, явно кем-то подкрашенных губах. (Ведь не стала бы она, в самом деле, сама краситься перед операцией?) Выглядела мама точно так же, как когда Марина видела ее в последний раз – красивая, молодая, счастливая, хотя она вряд ли могла быть такой уж счастливой – она ведь так хотела этого ребенка!
Марина смотрела на нее и не верила, что это уже все, что мамы больше не будет, что вот через полчаса они все вместе поедут в крематорий, и не станет даже этого тела, такого родного, любимого. Неожиданно Марина поняла, что никогда больше не услышит маминого голоса.
По комнате пронесся громкий, отчетливый стон. Марина резко подняла голову и увидела папу. Две полузнакомые тетки поддерживали его с двух сторон. Он смотрел на лежащую в гробу маму и рыдал в голос.
– Папа! – бросилась было к нему Марина. Но он даже не посмотрел в ее сторону. Марина осторожно потянула его за рукав, и тогда он все-таки обернулся и брезгливо выдернул рукав у нее из рук.
– Отойди, Мариночка! – прошептала одна из женщин. – Не видишь разве – человек не в себе.
«А я? – с какой-то детской обидой колыхнулось в Марине. – А я разве в себе? Почему… Ну почему мы даже сейчас не вместе?»
Четверо дюжих незнакомых мужчин подхватили с четырех сторон гроб и понесли его на улицу. Все стали садиться в автобус.
В крематории была долгая очередь. Сперва оказалось, что они приехали слишком рано, потом какой-то покойник умудрился пролезть перед ними. Марина все это время не выпускала Денисовой руки из своих точно судорогой сведенных пальцев, и только в зале, когда распорядитель велел прощаться, Марина отпустила наконец Дениса и пошла поцеловать маму в последний раз. Целовать в лоб Марина почему-то не стала, поцеловала в щеку, как живую. На ощупь щека была точно сырое тесто.
Дурацкая похоронная музыка отзывалась в голове тупой обжигающей болью. Рядом с Денисом почему-то оказался какой-то незнакомый человек. О чем-то они разговаривали вполголоса. Человек обернулся и кивнул Марине, и тогда она его узнала. Это его фотография лежала тогда рядом с мексиканским паспортом в мамином бюро! Человек с фотографии наклонился к Марине, попытался ей что-то сказать, но тут жуткая музыка заиграла еще громче, Марина оглянулась на гроб и увидела, что он начал опускаться, бесшумно, быстро, куда-то в мрачную огненную темноту. Марина побледнела, и Денис едва успел ее подхватить.
8
Марина очнулась в чьей-то машине – наверняка это была иномарка. Потолок нависал над головой неимоверно низко, а спинка замшевого кресла была откинута неимоверно далеко.
– Ну? – с легким акцентом произнес мужской голос. – Я так вижу, тебе уже лучше?
– Да, – с усилием проговорила Марина, пытаясь приподнять хоть сколько-нибудь голову и осмотреться. Это оказалось не так-то просто. В голове гудело, она была ужасно тяжелая, перед глазами стоял туман. Глазные яблоки болели невыносимо. Кто-то, видимо, нажал на рычаг, потому что спинка кресла внезапно приподнялась, и Маринина голова оказалась вровень с головой незнакомца – того самого, с фотографии.
– Так поудобнее? – Большие темные глаза незнакомца излучали теплоту и участие.
– Как? – заикаясь, проговорила Марина. – Как я сюда попала?
– О! Тебе сделалось нехорошо. Там. Да. – Незнакомец махнул рукой куда-то вдаль, за окно. – Это бывает с женщинами, когда они… – Он показал на Маринин живот. – Но сейчас уже все прошло, да?
– Почти. А где Денис? – На секунду Марину охватила паника.
– Я здесь! – успокаивающе откликнулся с заднего сиденья бесконечно знакомый голос.
– Это хорошо. А то я уж испугалась, что ты меня тут бросил!
Обретя вновь Дениса, Марина сразу заговорила так, точно они были в машине одни.
– Ну что, поехали домой наконец? И слушай, ты мне должен обещать одну вещь.
– Какую?
– Если я вдруг помру, не устраивай мне похорон, пожалуйста!
– Марина, – незнакомец неожиданно потянул ее за рукав, – нам нужно с тобой говорить. Я бы хотел, чтобы ты сейчас поехала со мной в отель.
– Денис! – Марина резко развернулась назад, настолько, насколько позволили живот и спинка сиденья. Ее светлые глаза расширились в изумлении. – Слушай, объясни мне, наконец, кто этот человек, каким образом я попала в его машину и почему, черт бы вас всех побрал, я должна с ним куда-то ехать?! Тебе не кажется, что все это как-то чересчур?
Но прежде чем Денис успел что-то ответить, снова заговорил незнакомец.
– Не надо волноваться так, Марина! – На сей раз голос его звучал умоляюще. – Нам надо говорить потому, что я есть твой отец! Теперь, когда я сказал, ты поедешь со мной, да?
– Марин, я так понял, он не врет. – Денис говорил несколько растерянно. – Мы тут, пока ты в отключке лежала, поговорили немного, он мне даже документ какой-то показывал, на двух языках, на испанском и на английском. Я, между прочим, как раз в школе испанский учил, так что вроде все это правда. А ты что же, и не догадывалась никогда, что у тебя отец не родной? Мама твоя тебе никогда ничего такого не говорила?
– Мама не говорила. Но я на самом деле догадывалась. Немножко.
– Марина, так ты поедешь со мной, да? Это не будет так долго.
– Поеду.
– Тогда вот что… – Денис, похоже, давно успел все обдумать. – Электричка у нас в пятнадцать двадцать. Вы сможете подвезти Марину к вокзалу? Я буду ее ждать в три часа у пригородных касс. Вам как, хватит времени?
– О, вполне! – Незнакомец обаятельно улыбнулся, демонстрируя какое-то немыслимое количество белоснежных зубов.
Денис чмокнул Марину в щеку, быстро выбрался из машины и исчез, прежде чем Марина успела крикнуть ему «пока!». Мотор взрычал тихонько так, интеллигентно, и они помчались, без труда обгоняя все попутные машины.
Ехали они меньше получаса. Остановились у стеклянных дверей напротив швейцаров в темно-зеленой с золочеными пуговицами форме. Марина была в такой отключке, что даже не обратила внимания, что это была за гостиница. Наверняка какая-нибудь из системы «Интурист», но их ведь таких не одна в Москве!