Номер был шикарный, насколько вообще может быть шикарен гостиничный номер – ковры там, зеркала, полировка, все лезущее в глаза, блестящее и безликое. Комнат было две, они сели за стол в той, что побольше. Незнакомец поинтересовался, что Марина будет пить – кофе, колу или, может быть, вино?
– Кофе, наверное. – Ошеломление уже прошло, и на Марину постепенно наваливалась прежняя утренняя тоска. Мгновение спустя перед Мариной уже стояла дымящаяся чашка с кофе, а сам хозяин номера сидел напротив Марины в мягком кресле и оттуда, улыбаясь, наблюдал, как Марина пьет.
– Ты очень красива, – сказал он наконец. – Очень… как это… похожа на свою маму. Я рад. И мне жаль, что я такое долгое время не видел тебя так близко! Ты знаешь, почему у тебя такое имя?
– Марина?
– Марианна, – поправил он. – Мария – это имя мамы твоей мамы. Мою маму звали Анна. Когда ты родилась, мы с Лусией спорили, как будем назвать: как твоя мама или как моя мама. Назвали как две мамы вместе. Марианна. А меня зовут Хосе. Хосе Мендоза. Выпьем немножечко? – Хосе разлил темное вино в две маленькие прозрачные рюмки. – За знакомство!
– Мне нельзя! – запротестовала Марина.
– О! – Он махнул рукой. – Так мало вина совсем ничего не сделает ребенок! Ну, Марина, это совсем слабое вино! Из пальма.
Марина улыбнулась и послушно пригубила густую темную влагу. Как ни странно, ей это вино совсем не показалось слабым, наоборот, оно ей обожгло язык и гортань. Но, может быть, это потому, что она вообще еще мало пила в жизни и просто у нее нет привычки? Во всяком случае делать второй глоток Марина на всякий случай поостереглась. Похоже было, что и один уже сделал свое дело: Марина слегка расслабилась, устроилась поудобнее в кресле, рискнула даже заговорить:
– Хосе, – начала было она, но он шутливо замахал на нее руками:
– Нет, Хосе нет, папа!
– Ну хорошо, папа. – Марина с трудом сдержала улыбку. Как странно называть папой совершенно незнакомого человека! – Сколько мне было лет, когда вы с мамой разошлись?
– Два года. Немножко больше. Ты была тогда вот такая, – и Хосе показал рукой примерно на полметра от пола. – Но толстый. Вот такой! – Он смешно надул щеки. – Но ты уже все-все говорил, и по-русски, и по-испански.
– Я говорила по-испански? – Марина недоверчиво приподняла брови. – Сейчас я не помню ни слова! Папа, я родилась в Мексике?
– Нет, ты родилась здесь, а потом мы уехали к нам. На мое ранчо.
– Ух ты! Ранчо? С лошадями?
– Да, лошади. Мы с Лусией катали тебя на пони. Ты был маленький, но ничего не боялся! Я думал, ты вырастешь – диких лошадей объезжать будешь.
– Я бы не против! – Марина улыбнулась. – Я люблю лошадей. Папа, а почему вы расстались с мамой? Или лучше вообще с самого начала – как вы познакомились, как поженились? Я же ничего-ничего не знаю!
– Мы вместе учились в Москве. В Университет. Но я не как твоя мама, не на биология, я это… никогда не мог правильно сказать! – почвоведение, да! Это один дом в Университет, понимаешь? Ой, она была такой красивой, твоя мама! Самой красивой девушкой на весь Университет! И самой умной! – Хосе невесело усмехнулся. – Да. Хорошо, что красивой, плохо, что такой умной. – Хосе рассмеялся, вслед за ним и Марина. Она с каждой минутой чувствовала себя с ним все свободнее. Может, из-за пальмового вина.
– Почему? – спросила Марина сквозь смех. – Почему плохо, что мама была такая умная? – Но слово «была» так вдруг резануло Марину, что она сразу перестала смеяться и схватилась рукой за сердце – так оно заболело.
– Потому, – Хосе тоже внезапно посерьезнел, – что такой умной девушке в Мексике скоро стало скучно. У нас так красиво на ранчо, у вас в России нет таких мест, но ей ничего не нравилось! Лусия говорила – я биолог, я училась пять лет, я хочу свою науку, не хочу сидеть дома, не хочу смотреть детей. Она говорила – не хочу, как говорят маленькие дети, и я думал, она как дети, это каприз, это пройдет. Она говорила – не хочу, но это было не то слово, она не могла, а не «не хотела», она все время не могла, была грустной, серой, усталой, не могла радоваться, не могла смеяться, а я все думал – пройдет. Однажды приехал – а ее нет, она улетела, моя Лусия, и тебя увезла с собой! Я приехал в Россию, не сразу приехал, через год, и сказал: «Лусия, отдай мне Марианну! Ты такой красивый, у тебя будет еще муж, будет еще дети!» Но она сказала – нет, у меня не будет других детей, не будет, пока Марианна не вырастет.
– И она ждала? Она столько лет ждала? – Маринины глаза наполнились слезами. – Столько лет! А я даже ничего не знала!
– Да, – Хосе кивнул. – Она ждала. Марианна, я приезжал, я каждый год приезжал, привозил деньги, вещи, звонил Лусия, хотел знакомиться с тобой, хотел видеть, но Лусия говорила – нельзя, у девочки есть папа. Я говорил – ну хорошо, пусть я не папа, пусть дядя Хосе, да? Но Лусия все равно не хотела. Никогда. Я ездил в машина за тобой по улицам к метро, к школа, к магазин, смотрел. Ты очень похожа на Лусия. И похожа на моя мама, на Анна. У меня с собой есть портрет, я тебе дам. – Хосе вынул из дипломата маленькую фотографию. Марина глянула, и у нее захватило дух! С фотографии на нее смотрела пожилая женщина, в жилах которой наверняка текла негритянская кровь. Квартеронка, а может, даже мулатка! У женщины были полные губы, довольно темная кожа, широкий нос и густая копна темных жестких волос. И при этом Марина действительно заметила какое-то сходство с собой – в посадке головы, в овале лица, в разрезе глаз, пусть и не зелено-голубых, а черных.
– Хосе, – дрожащим голосом спросила Марина, – у вас что, дедушка был негр?
– Даже два дедушки. – Хосе усмехнулся. – А что? Тебе это чем-то не нравится?
– Да нет, что вы! Просто интересно же знать, кем были твои предки.
Хосе внимательно посмотрел на Марину.
– Ты славная девочка, – сказал он. – Надеюсь, мы теперь станем видеться? Я бываю в Москве часто, раз в три-четыре месяца. Там, где ты сейчас живешь, у тебя есть телефон?
Марина покачала головой.
«Два дедушки, – ужасалась Марина про себя. – Странно еще, что я такая светлая! Мне, значит, повезло. Однако я слыхала, что такие вещи могут передаваться через несколько поколений! Интересно, что подумают в Крольчатнике, если я рожу им черного ребенка? Что, к примеру, скажет Валерьян?»
– Марина, скажи, Лусия очень огорчалась, что ты так рано вышла замуж и уже ждешь ребенка? Ведь она, наверное, хотела, чтобы ты училась и тоже стала биолог, ну или врач?
– Не знаю. – Марина пожала плечами. – Нет, мне не показалось, что мама была так уж сильно огорчена. Возможно, за эти годы она стала на многое смотреть иначе. Собственно, она ведь и сама в последние годы не работала и вроде бы не так уж из-за этого страдала, хотя, конечно, кто ее знает. Нет, наверное, ей бы хотелось, чтобы я доучилась, но, может, она думала, что у меня еще будет на это время? Потом, когда мой ребенок немного подрастет? А что? Наверное, она бы тогда стала мне помогать, наверняка даже она так и собиралась – она же ведь не думала, что умрет.
– А ты? Ты разве сама не хотела учиться?
– Я? – Марина задумалась. – Я как-то даже уже и не помню… Во всяком случае, сейчас мне кажется, что все у меня получилось именно так, как я всегда и хотела. Это плохо?
– Нет. – Хосе улыбнулся. – Это хорошо. По-моему, это так, как нужно. Моей бы маме понравилось. В Мексике девушки рано выходят замуж. А сейчас… – Хосе поднялся из-за стола и убрал в бар бутылку пальмового вина, – нам уже пора ехать. Вставай, Марина, я обещал твоему мужу привезти тебя на вокзал в три часа, а сейчас уже два с половиной.
Марина хотела было объяснить, что Денис вовсе не муж ей, но почему-то промолчала. Они приехали на вокзал за десять минут до назначенного времени, но, ясное дело, Денис был уже там и нервно прохаживался перед кассами, как тигр, пойманный в клетку. Увидев подъезжающую машину, Денис бросился к ней так стремительно, что едва не попал под колеса. Распахнул дверцу и бережно помог Марине выбраться на тротуар. Все это явно очень тронуло Хосе.
– Я рад, что твой муж тебя так любит! – шепнул он Марине и протянул ей визитную карточку, на которой было что-то напечатано по-английски и по-испански. – Здесь мой адрес, пожалуйста, сообщи мне, когда родится ребенок!
Потом он отозвал в сторону Дениса и сунул ему в руки толстую пачку долларов.
– Деньги надо давать мужчине, – пояснил он. – Женщины ничего не понимают в делах. Прощай, Марина, я буду писать тебе на твой старый адрес.
Хлопнула дверца, и через мгновение машина Хосе затерялась в потоке других машин.
– Надо же! – пробормотала Марина, усаживаясь в электричку. – Какая странная штука жизнь! В один и тот же день проститься навсегда с мамой и обрести никогда до сих пор не виданного родного отца!
Электричка тронулась, и Марина снова, в который уже за этот день раз, безудержно расплакалась.
– Мама, мамочка! – шептала она сквозь слезы, чуть слышно, дабы не переполошить людей в электричке. – На кого ж ты меня покинула? Ничего-то я не успела еще понять в этой жизни, ни в чем-то толком не разобралась! Ах, мамочка, ведь по правде-то сказать, ни капельки я еще не выросла! И как же я буду жить без тебя в этом огромном и страшном мире?
Марине чудилось, что она стоит теперь на краю темной бездонной пропасти, голая, маленькая, под пронизывающим ветром, и со всех сторон надвигаются на нее тяжелые темные тучи, грозя в любую минуту разразиться громом, заблистать молниями, пролиться дождем… Волшебное чувство безопасности, не оставлявшее Марину с раннего детства, делавшее ее подчас бесстрашной до полного безрассудства, пропало сегодня совсем и, по-видимому, навсегда.
9
Много-много ночей подряд снился Марине тот самый сон, много-много дней прожила она как во сне, просыпаясь с одной и той же мыслью: мамы, мамы у меня больше нет! И тут же слезы сами собой наворачивались на глаза. Если это происходило на людях, ее, конечно, тут же начинали утешать, старались отвлечь чем-нибудь, заболтать, на худой конец, напоить чаем, но по утрам, просыпаясь в своей постели, Марина оказывалась совсем одна, не считая маленькой Ксюши, которая, конечно, ничего еще не понимала и ничем не могла ей помочь.