В боковых проходах Ичан снова находил следы степных хищников. Они как ручьи вливались в общую реку и строго следовали по главному ущелью вперед и вперед.
Ближе к полудню воздух раскалился, стало варно, и путников начало клонить в сон. Вдруг тяглы в упряжках резко дернулись, едва не выкинув из седел расслабленных седоков, и перейдя с ленивого шага на бодрую рысь, понеслись по ущелью.
– Чего… чего это… с ними? – сбиваясь и глотая от тряски слова, прокричал Волод.
– Грыз их разберет… Может воду почуяли! – Ичан стал натягивать поводья. – Давай-ка притормозим, а то неизвестно, что там впереди.
Животные плохо слушались седоков, но все-таки слегка замедлили бег. Тяглы фыркали, пыхтели, вскидывали морды и нетерпеливо трубили, словно извещая кого-то о своем скором прибытии. Впереди среди каменных стен появился широкий просвет.
Скалы раздались в стороны, и ущелье закончилось округлой каменной площадкой, шириной в полет стрелы, окруженной каменными стенами.
Первое что ощутили воины, выскочив на открытое место, была ужасающая вонь. Они словно с размаху ударились в стену зловония, одновременно упругую и вязкую. Тяглы остановили бег, стали топтаться на месте, взбрыкивать и тревожно трубить. Их будто одновременно и тянуло вперед, и отталкивало.
Слегка успокоив животных Волод и Ичан смогли наконец осмотреться. От увиденного Ичан отвалил челюсть, а Волод схватился за палаш и самострел одновременно.
Источником зловония были звери. Хищные звери. Пардусы, корсуки, глодыри, вискачи, куйруки, орфы… Звери живые и мертвые.
Мертвые устилали площадку – раздутые как бочки, с облезающей шерсть, сочащиеся гнилью, они скалили клыки на высохших мордах, вытягивали одеревеневшие лапы, над ними вились мухи, облепляли выпученные мутные глаза.
Живые стояли, сбившись в плотную массу, все направив морды в одну сторону. Бок к боку теснились орфы и корсуки, пардусы и куйруки, вискачи и глодыри. С ними вместе в одном коме проглядывались невиданные в степи плевуны, грызы и брюхозубы.
Звери стояли и ждали чего-то.
– Разворачиваемся… – тихо сказал Волод. – Разворачиваемся и уходим отсюда.
– Что же тут такое происходит… – справившись с челюстью, Ичан с интересом рассматривал хищное скопище. – Они просто стоят и пялятся все в одну точку…
– И знать не хочу, – рубанул Волод. – Пошли отсюда. Не хочу рисковать из-за этих сошедших с ума тварей.
Но уйти не удалось. Тяглы запротивились, уперлись всеми копытами в землю и не соглашались ступить ни шага.
По рядам хищников пробежало волнение. Стая дрогнула, начала двигаться вперед, уплотняясь все больше. Тяглы взревели. Не слушаясь поводьев, они пошли за хищниками.
Что-то случилось со светом – солнце горело все также ярко, но на площадку легла тень. Тень росла и расползалась с того края площадки, куда двинулись звери. Нечто обозначилось по ту сторону звериной своры – нечто бесформенное отливающее иссиня-черным глянцем и подернутое радужной пленкой как нефтяное пятно на воде.
– Уходим, Волод, уходим! Да что с этими проклятыми тяглами?!
Следопыт соскочил с седла, схватил тяглов под уздцы, стал с усилием разворачивать их. Волод последовал его примеру. Тяглы чуть попятились и снова пошли вперед, не обращая внимания на рывки поводьев и волоча за собой упирающихся хозяев.
Ударил резкий порыв ветра, засыпал пылью глаза, разметал застоявшиеся волны зловония – и улетел за звериной стаей. Тень уплотнилась, прихлопнула крышкой скальную чашу. Черное пятно, к которому устремились звери, вдруг выстрелило ворохом радужных лучей, раздалось, раскрылось, словно огромная пасть. Чернильно-черная глотка его была как провал, уходящий сквозь землю, сквозь камни, сквозь само пространство. Гигантский зев сделал вдох – воздух сорвался с места и с силой урагана понесся в бездонное иномировое нутро.
– Проклятье! Если потеряем тяглов – нам хана! – закричал Ичан и повис на упряжке, стараясь задержать их своим немалым весом.
Волод, напротив, бросил свою упряжку, отскочил, раскинул руки, вобрал в грудь побольше тяжелого грозового воздуха.
Крик. Слово. Рев. Приказ. Вопль. Удар. Нет наименования тому, что обрушил посвященный архитектор фактор на ураганный ветер, на вязкую тень, на черный алчный провал. Это был Голос, это была Сила, это была Вакана? А может быть просто человеческая воля…
Голос огородил, охранил, заключил в зыбкую купель спокойствия взбудораженных тяглов, испуганного Ичана, самого Волода, и просто кусок мира.
Тяглы успокоились. Ичан схватил обе упряжки. Волод замолчал – он непонятным ему самому усилием как-то продолжал сдерживать рубеж, по ту сторону, которого все сильнее бушевали вихрь, свет, тьма, хаос.
Звери медленно, ряд за рядом входили в провал и исчезали в бездонной глотке. Радужные лучи и полосы тьмы кружились и метались вокруг бездны, складывая как в калейдоскопе безумные пугающие узоры. Ветер налетал порывами, выл и бился сам с собою в сплетении вихревых струй. Густой рокочущий звук поднялся ниоткуда и залил, заполнил пространство до самого верха. Мощная, тяжелая вибрация пронзила предметы, тела, сам воздух. Всеобъемлющий разносложный шум заложил уши, поднялся до невыносимой высоты и опустился до состояния тишины, сквозь которую, кажется, невозможно пробиться…
Резкий пронзительный визг разрезал спрессованный ком гулкого безмолвия. Визг и поносная степная ругань. На площадку выскочил на дурном роняющем пену коне кочевой грязномордый босяк в расхристанном армячишке. Босяк ругался и рвал поводья, пытаясь остановить взбесившегося конька, рвущегося в черную пропасть.
– Прыгай! Прыгай с него! – Закричал Ичан. – Прыгай, дурень, бросай тягла! Не удержишь заразу!
Что удивительно кочевнушок, кажется, услышал Ичана, но в ответ только чумазо оскалился, сильнее натянул поводья и сдавил ногами бока скакунка.
– Пропадет, дурень! – с досадой повторил Ичан.
Когда кочевник поравнялся с разведчиками, Ичан бросил тяглов, схватил с седла ременную веревку и метнул, стараясь захлестнуть шею степного коня. Но, то ли Ичан оказался не большим мастером метания аркана, то ли степной конек слишком резвым, но вместо того, чтобы упасть коню на шею, аркан захлестнул плечи кочевника.
От удивления собственной меткостью Ичан ослабил веревку, а степняк завопил со всей мочи:
– Тяни! Тяни меня! Тяни, недотыка!
Ичан потянул. Сначала осторожно, потом сильнее, а потом со всей своей тяжелой дури.
Кажется, кочевник должен был вылететь из седла будто камень из пращи, но он остался сидеть как влитой, а вот конь резко остановился, присел на задние ноги и завалился набок. Чертов степняк вцепился в коня своими кривоватыми ногами как клещ жвалами, и оторвать его казалось невозможным.
Дальше на минуту воцарился ад. Почуявшие слабину тяглы ревели, ржал, бился и брыкался конек, прижатый своим седоком, ветряные кулаки молотили в спины, гулкая вибрация пробрала до костей и свела зубы, свет и тьма резали глаза, черный провал сглатывал и отрыгивал, хищные звери…
И вдруг все кончилось.
Тень ушла, звуки затихли.
Все хищники пропали.
На площади остались только старые трупы гниющие и смердящие. И три человека, и пять тяглов.
Животные успокоились. Степной конек смог, наконец, подняться, он тряс гривой и фыркал.
При вернувшемся свете Волод и Ичан узнали в чумазом кочевнике – Джильку.
– Все за нами гоняешься, вахлак… – то ли спросил, то ли констатировал Ичан. – А мы опять тебе жизнь спасаем. Ты чего ж тягла не бросил?
– Бойчак без коня – не бойчак. А я бойчак. С конем бойчак. А без коня не бойчак буду, – объяснил Джиллка. Он был довольно хмур и явно недоволен результатом своей погони. Степняк обихаживал своего конька, поправлял упряжь.
– А где твои товарищи, – спросил Волод, – вас же не меньше полста было?
На это Джилька только зыркнул исподлобья и засопел.
– Видно побоялись твои друганки с тобой идти? А? А ты чего же не испугался?
– Думал, успею вас словить до того как гайло откроется. А потом конь понес. Взбеленился малость.
– Гайло? Это что еще такое?
Джилька кивнул на тот край площадки, где недавно зияла черная пасть.
– Гайло. Не знаете что ли? Эх, горожаги! А чего тогда полезли?
Степняк вскочил в седло.
– Ну не до вас мне. Дела меня ждут. Много дел у большого бойчака.
– Постой! – Волод перехватил конька под уздцы. – Что такое гайло и куда пропали все хищники? Расскажи подробно, будь добр!
Важно наморщив лоб, снисходя и гордясь своими познаниями, Джилька ответил.
– Гайло оно и есть гайло – Однорукого пасть. А живоеды на войну двинули. Ничтожный, когда со Старцами схлестнулся, всяких разных тварей себе в союзники стал созывать. И живоедов тоже. А как же! Они же живоеды! Вот раз в однопять на двунадесять лет открывается гайло, да не одно, а невесть, сколько зевает их в укроминах по краям степным. А до того зов по степи идет и живоедов созывает. Не всех знамо дело, а тех, кто недалече окажется. Однако бывает что и тяглы, и куцаны тот зов слышат, волнуются и в гайло сигают. Так зверье на войну и уходит. Вот нынче самый такой день и был. И вы глупые горожаги чуть в то гайло не угодили.
От такого ответа Волод и и Чан только переглянулись.
Бравый Джилька тронул конька. На входе в ущелье, он обернулся.
– Слышьте, хозари! По тую сторону отсюда выход есть. На восток пути два дня, а там на север свернуть можно. Слышьте, чего говорю! Только я все одно поймаю вас и десятником стану.
– Спасибо, Джилька!
Джилька молодецки гаркнул и подхлестнул коня.
Погоня вышла на след через несколько дней. Снова встали дымки за спиною, а днем с холма видны были ползущие по степи догонщики. И снова Волод и Ичан неслись по разнотравью, гнали своих сдвоенных тяглов. Город был уже близко, осталось всего пару дней пути – впереди за пустошью начинались сельские угодья с большим охранным постом на границе со степью.
Пост уже был виден, когда погоня вылетела из овражка сбоку. Свистнули стрелы.