Он понимал, что спасения нет, но не бежать не мог. Кидался из коридора в коридор, перешёл ледяной ручей, несколько раз взбирался на почти отвесные стены, петлял, но сбить тварей со следа не получалось. Как они вели его: по запаху, по звуку, просто следуя за его страхом – неизвестно. Только расстояние до смерти, сначала увеличившееся, быстро сокращалось по мере того как силы оставляли мальчика.
Убегая, он добрался до самых верхних горизонтов, и вот теперь бредя по колено в вонючей жиже, стекающей с самого Города, проклинал себя, тварей, всё это дерьмо, подземелья, сам Город и, конечно, же Короля, бросившего его в эту гнусь. Мальчик слышал за спиной вязкие всплески, угадывал омерзительное копошение – ему было страшно.
Неожиданно впереди, на колышущейся грязи мелькнул слабый отблеск, падающий откуда-то сбоку – галерею пересекал коридор. Он проходил чуть выше уровня жижи и поэтому лежал сухим. Свет шёл справа. Мальчик свернул туда и понёсся, сломя голову, безоглядно расходуя оставшиеся силы. Через пару сотен шагов он выскочил в круглую камеру – в ней находились люди и горели яркие фонари. В потолке чернел люк, из которого свешивалась верёвка, покрытая частыми узлами. Не говоря ни слова, не отвечая на ошеломлённые возгласы и недоумевающие взгляды, мальчик прыгнул к верёвке. Его попытались остановить, он не глядя лягнул назад ногой, попал во что-то твёрдое, хлюпнувшее под каблуком, набрал от толчка дополнительное ускорение и быстро полез к темнеющему люку. Последним осознанным движением перерубил верёвку и потерял сознание.
Когда он очнулся, в камере под ним было темно и тихо. Как ни прислушивался, не уловил даже отзвука страшного посвистывания. Малой понимал, что это значит. Твари потеряли его след. Твари ушли. Да, они уничтожили всех людей внизу и ушли. Мальчишка подсунул вместо себя другую добычу. Ну и что? Малой ни на секунду не сомневался, что поступил совершенно правильно и справедливо. Он оказался сильным.
Малой смог, наконец, спокойно сориентироваться – он находился на самом верху подземной сети, прямо под плитами городской мостовой. Чуть пошатываясь на ещё нетвёрдых от усталости и пережитого ужаса ногах, маленький заморыш поплёлся по сухому водосточному тоннелю в поисках выхода на поверхность. На сегодня он сыт подземельями по горло.
Скоро мальчик обнаружил отвесный лаз наверх. По шатким медным скобам поднялся к самому люку. Звериная осторожность помешала сразу откинуть крышку. Он чуть приподнял её и сдвинул на пару сантиметров. Свет, хлынувшийся в щель ослепил его. Некоторое время Малой приучал глаза к солнцу и слушал.
Неровный гул, идущий с поверхности напоминал шум бандитской сходки, когда атаман собирает свою армию для очередного набега или дележа добычи. Мальчишка попытался восстановить в памяти путь своего бегства. Вероятнее всего он находится сейчас как раз на территории ненавистного Короля. Не везет, так не везет. Оказаться вдруг посреди банды совсем небезопасно. Но и оставаться во тьме он уже не мог. Была не была! Оттолкнув тяжелую крышку, зажмурившись от яркого солнца, мальчик выбрался из подземелья.
Люк находился чуть в стороне от собравшейся толпы, и мальца никто не заметил. Он подошел поближе к людям. Тут собрались не только боевики, затянутые в тугие непробиваемые для самострела доспехи, в корявых шипастых шлемах, потрясающие оружием, но и их семьи – жёны, дети, и даже всякая ничтожная челядь. Все они восторженно кричали, прославляя кого-то. А кого они могли прославлять кроме самого Короля?
Сузившимися, настороженными глазами, мальчишка оглядел толпу, пальцы судорожно вцепились в ложе взведённого арбалета. Самого Короля на площади пока не видно. А толпа всё кричала что-то дикое, непонятное, что-то про чудеса, про доспехи, про Короля, снова про чудеса, и снова про доспехи… Неуловимое предчувствие чего-то важного удерживало мальчишку в этой толпе, мешало ему тихо отойти и затеряться среди обступивших площадь домов.
Наконец из здания напротив показался Король, вернее его свита – самого Короля пока не видно за широченными плечами, отливающих медью и железом бойцов. Дежурное ликование толпы усилилось. Царственная группа величественно поднялась на помост посреди площади и расступилась.
Мальчик увидел Короля. Он стоял в центре, подбоченясь, гордо вытянувшись во весь свой небольшой рост. Голова, по обыкновению, картинно вскинута, на губах обычная кривая ухмылка упоения самим собой. Знакомое до ненависти лицо. Но что-то неуловимо в облике Короля поразило бродяжку, сначала он не понял что, и, наконец… Доспехи! Да ведь на Короле нет ни панциря, ни наплечников, ни стальных рукавиц, ни сапог с металлическими пластинами. На Короле только рубашка, простая кожаная, потрёпанная рубаха, перехваченная ремнём с мечом в ножнах. Рубаха и больше ничего!
В мальчишке поднялась тугая звенящая радость. Такая же тугая и звенящая, как стальной лук в его арбалете. Ещё не веря до конца в это счастье, и страшно тревожась, что волшебное наваждение вот-вот пропадёт, он вскинул арбалет к плечу, совершенно машинально, не задумываясь, взял поправку на ветер, прикинул расстояние… Спуск так плавно и легко подается под пальцем – толчок, сбросившей напряжение стали, шмелиный гуд тетивы, и стрела – короткий стальной болт с трехгранным наконечником, способным пробить панцирь зубатой улитке, уходит в воздух. Мальчишка, замерев, следит за её полётом.
А та идёт легко, по чёткой дуге, дрожа от скорости и нетерпения. Стрела несёт свист на оперении и смерть на стальном острие. Стрела пробивает потёртую кожу рубашки и входит в белое рыхлое тело, покрытое омерзительным рыжим волосом.
Стрела разворотила рёбра, выбила, как игральные кости, хрупкие позвонки. Прошла насквозь и вонзилась в помост всё ещё дрожа и урча от удовольствия.
Толпа замерла в едином вздохе, приближенные застыли в невольном полудвижении, направленном к Королю. А он рухнул на помост с грохотом, как груда костей, едва подогнув ноги. И над площадью раздался звонкий, захлёбывающийся радостью детский смех:
– Ха!..Ха!..Ха-а!.. А Король-то голый!
Глава девятая
Черной струящейся змейкой проклятие следовало за человеком.
Проклятие пряталось в трещинах мостовых, рассыпаясь пылью. И человек наступал на него. Проклятье взвивалось вверх, движимое порывом воздуха, как черная неуловимая паутинка. И человек путался в его липких нитях. Проклятье кружило вокруг, будто облачко сухой черной пыльцы. И человек вдыхал его. Проклятье осыпалось на седую голову тончайшей черной пудрой. Но человек не замечал его.
Потому что он сам был проклятием.
От банды Барона шли три дня заброшенными районами Пустоградья прямо на север. Беглых собралось полтора десятка, целый караван, в том числе несколько женщин. Шли быстро, тащили на горбах и ручных тачках-тележках припасы и товары, отданные Бароном как аванс за оружие мастёрых.
Волод все время ждал, что вот-вот откроется Проспект – дотоле неизвестный ему величественный и царственный памятник Городу, некий символ, означавший для народа банд что-то грандиозное, недоступное и вечное. Но Проспекта все не было. А Волод удивлялся, почему здешние люди дают названия бандам и местам их расположений, привязываясь к нему, ведь Проспект так далеко от их территорий. Волод спросил об этом беглых, но они не ответили, они вообще говорили редко.
И наконец…
– Старцы Основатели… Что это…
Город пересекала пустая полоса. Это не площадь, не улица, нет – полоса шла против городского плана, вопреки городскому порядку и самому здравому смыслу. Пустота пересекала улицы, перечеркивала дворы, перерезала строения. Гигантский таран прошел прямиком через дома, через Город, разрушая, сминая, корежа.
Это грубый разрез в плоти Города – будто гигантский клинок рассек целые здания – вырезал середину или срезал часть, и теперь эти строения стояли с вывороченным наружу нутром, нелепые, жалкие, уродливые, образуя по двум сторонам разреза новую чудовищную улицу.
Это шрам шириной в тридцать метров, покрытый, словно коростой, сплющенными, раздавленными обломками зданий, щебнем и камнем – как будто по нему прокатился тяжелейший каток, прессуя и сминая под собой все, что только можно.
Это вековая морщина, уродующая ровный лик Города, морщина, которую оставило не время, не старость, не болезнь, а чья-то могущественная извращенная воля.
– Что это?
– Это Проспект.
– Как?…
Беглые начали разбивать лагерь в месте, где рубец пересекал широкий двор. А Волод как завороженный пошел вперед – вперед через площадь, через колею каменного сора, прямо на спрессованные обломки.
Перед Володом через Проспект стоит разрезанный наискось дом – перекрытия, полы, потолки, опорные балки. Все наружу, все нелепо торчит и выглядывает из взрезанного каменного брюха. В глубине выпотрошенных квартир какая-то мебель, скарб…
– Стоять!
Резкий окрик ударил в спину, заставив содрогнуться.
– Стой! Нельзя приближаться к той стороне Проспекта!
Волод медленно обернулся – все беглые смотрели на него – бесстрастно, равнодушно.
– Почему?
Молчание. Наконец Главник бросил, ни на кого не глядя:
– Покажите ему.
Никто не двинулся с места. Наконец поднялась маленькая женщина. Она казалась совершенно девочкой, тонкой и угловатой, Волод знал, что ее зовут Малка. Темная острая челка падает на лоб, глаза, что два янтарных камешка с золотой искрой.
Малка подхватила с тележки объемный мешок на лямках и подошла к Володу. Поставила торбу наземь, широко растянула ворот. Из неё раздался многоголосый резкий писк. Волод заглянул внутрь. В мешке, сбившись в плотный ком возились серые плюгавки. Они видно только что спали, пригревшись в темноте, но сейчас солнечный свет и свежий воздух разбудили их и вся эта шерстатая мелюзга ерзала и копошилась, стараясь зарыться поглубже, укрыться за мелкими телами своих товарок. Зверьки прятались мордой в клубок и выставляли наружу длинные и прямые как соломины голые хвосты.