Когда ночь начала мутнеть и рассвет чуть мжил над горизонтом, мы пошли через выкошенный луг к темнеющему лесу. Наведались к ягоднику и настреляли полтора десятка тетеревов. Принесли добычу в посёлок и, подвесив тушки под крышу, отправились за клюквой. В овражках у реки ягоды ещё не поспели, но сока для маринада в них было уже достаточно.
После полудня, ободрав тетеревиные тушки, я порубил их на кусочки, положил в «котёл» и засыпал ягодами. Размешал палкой и клюкву, и мясо, придавил смесь сверху тяжёлым кремнём. Утаре осталась в посёлке чистить и резать на кусочки хрен. Как делать и зачем, я ей объяснил, а сам опять в лес пошёл, деревце срубить, чтобы костерок наш племенной долго горел.
Курился дым, вливаясь в высоте в сумрачную завесу, поглотившую красный диск солнца, но ещё не потерявшую багряные закатные полосы на почерневших облаках. Потрескивали в костерке свежие поленца, рядом Туро орудовал моим топориком, рубил ствол сосенки.
С женщинами пастухов я за всё время так близко и не сошёлся. Даже по именам не всех знал. Утаре пообещала устроить, чтобы они своим мужчинам в тот вечер ничего не готовили и пришли к большому костру за посёлком. Мол, Лоло с духами при всех говорить будет.
Туро первым прибежал и сразу же выпросил топорик. За ним, только костёр разгорелся, пришла Ата́, самая младшая из горянок. Стала у костра, поглядывает на меня украдкой. Придерживает на плечах козью шкуру, теребит пальчиком лёгкие, нежные завитки чёрных волос. Смотрит серьёзно, а по всему видать, что ласковая. Лицо ясное, открытое, лоб хочет нахмурить, а он не хмурится. Я тоже поглядывал на неё, пока мы не встретились глазами. Улыбнулась. Тогда я решился заговорить:
– Ата, поможешь мне?
– Помогу!
«И голос у неё приятный! Как бы Утаре не пришлось ревновать… Интересно, как у неё в племени заведено?»
Потом старался не думать ничего лишнего, но тогда Ата мне понравилась.
– Пойдём к дому, принесём мясо.
Она с готовностью кивнула, и мы пошли. Навстречу нам выскочили волчицы. Ата погладила Пальму, потрепала за уши Муську. Горцам что козы, что волки – не то что моим соплеменникам, которые волков сторонились.
Вошли в дом. Увидев Утаре, Ата почему-то заволновалась, забеспокоилась, но, может, мне это только показалось. Любимая улыбнулась гостье, а я, чтобы не смущать её, взялся за горлышко «казана».
– Несём?
Она ловко схватилась за широкий венчик, и лишь мы вышли за порог, как глаза её снова засияли. Увидев у костра Уро и Туро, девушка сразу скисла. Пропала из глаз улыбка, и лоб нахмурился.
Мужчины тут же стали ощупывать горшок и нюхать содержимое. Поглядывали на меня с уважением.
– Пить будем? – спросил Уро.
– Сегодня будем, – пообещал я, и глаза верзилы засияли от предвкушения чудесного вечера.
Впрочем, и Туро повеселел.
Темнело быстро. Варево в горшке булькало, распространяя аппетитные ароматы. Утаре пристроила на краю костра маленькие горшки и заваривала в них чагу, время от времени угощая чайком женщин. Мне не хватало разговоров, а сам я пока заговорить не решался. Все думал: «Не время ещё…»
Поймал ласковый взгляд Ата, поманил её рукой. Она с радостью поднялась с травы и подошла к костру. Вручил ей палку и попросил всё время мешать в горшке варево. Сам пошёл за вином.
Когда вернулся, поймал жадный взгляд Уро, подмигнул ему и, поставив бутылки, поспешил долить в варево воды, оно уже почти не булькало. Вожак уже стоял рядом с чашкой в руке. Ата помешивала, почему бы нам не выпить? Вынул пробку и плеснул верзиле в чашку ароматной жидкости. И тут он не облажался: кивнул Туро, дождался, пока и наши чашки наполнятся. Хотел тут же выпить, но я его остановил, придержав за руку.
– Мы выпьем сейчас это вино, но не просто так, а по поводу, – многозначительно посмотрел я на них. Убедившись, что и женщины нас слушают, продолжил: – Сегодня я буду говорить о том, что рассказали мне духи. Мы будем есть и пить, чтобы потом сделать вместе много полезного, нужного.
То ли мужчинам очень хотелось снова попробовать вкусный и дурманящий напиток, то ли им понравилась моя речь, но оба дружно закивали, и мы осушили чаши. Я отдал бутылку Утаре, и она стала наливать по чуть-чуть женщинам. Схватив рогульку-ухват, я вынул из огня парующий горшок.
По меркам будущего, блюдо приготовилось так себе. Не хватало в нём приправ и соли, но память не помешала мне получить удовольствие от изысканной в этом мире еды, и горцы уплетали варево с удовольствием. Птичьи кости стали мягкими, а рассыпчатое мясо – сладким, с кислинкой.
Мы выпили ещё, и Утаре снова налила вина женщинам. После третьей я почувствовал, что пришло время говорить. Народ дошёл до нужной кондиции.
По выражению лица Уро, он уже готовил речь, и хорошо, что лёгкий дурман в голове, наверное, мешал ему выразить мысли вслух. Женщины шептались, время от времени слышался их смех. Чтобы завладеть вниманием пастухов, я запел проверенный временем хит – «Подмосковные вечера». И голос мой звучал уже по-другому, но не хуже, чем когда-то. Когда я замолчал, вокруг стало так тихо, что пиликанье сверчка зазвучало оглушительно и стали слышны шелест далёкого леса и шум реки.
Я говорил долго. О том, что скоро придёт зима и женщинам нужно научиться шить хорошую одежду, что нужно выкопать яму под ледник, чтобы хранить там рыбу и мясо. О ягодах и кореньях, которые тоже нужно успеть собрать или выкопать, чтобы потом готовить вкусную еду, такую как сегодня. Поведал им о своих видениях, будто духи мне показали огромные стада коз, что когда-нибудь у нас будет так много молока, что даже если всё племя станет пить его, то всё равно выпить всё не получится. И рассказал о выжженном неподалёку от посёлка поле, что есть у нас особые семена, и если вместе посадим их, то придёт время, когда охотиться станем ради удовольствия. Еды у племени всегда будет много!
Посидели тогда хорошо, и мои прожекты пришлись пастухам по душе.
С утра Утаре показала женщинам нашу зимнюю одежду, а Уро сам пришёл, спросил, когда за камнями пойдём…
Мы были голодные и усталые. Я сплёвывал на серые камни чёрную слюну, мечтал о глотке воды, терпел ставший невыносимым жар от угольных и плавильных ям. Мерцали дни, один за другим проносились то облаками над вершинами гор, то моросящими дождями. Хотя в сырости работалось легче…
Усталость меньше всего вдохновляет на то, чтобы тут же что-то предпринять, скорее призывает оставить всё как есть. Но с нами всё происходило не так. Чем сильнее мы уставали, тем яростнее брались за дело: двенадцать серых, покрытых шлаками и кратерами выплавленных из руды латунных лепёшек подогревали не только мой энтузиазм. Уро и Тун тоже не жаловались, хотя и пришлось им поначалу тяжелее, чем мне…
То утро было поздним. Когда, проснувшись, я вышел из дома, уже провалились слои облаков, небо тронулось голубой акварелью с лимонными отсветами солнца. А Уро уже ждал меня. Как долго, не знаю, спал я крепко и проснулся сам. Вышел, взглянул на небо и только потом увидел сидящего на корточках неподалёку от входа верзилу. Заметив мой взгляд, он спросил:
– Лоло, когда за камнями пойдём?
Его голос звучал тихо и смиренно. Он спрашивал, как ребёнок, захотевший вдруг сходить в кинотеатр, зная, что мама или папа ему этого не обещали. И хотя на ближайшие дни у меня были другие планы, услышав вопрос от того, кто ещё вчера смущал меня, кого я в глубине души побаивался, я их поменял.
– Сегодня уйдём. Ты согласен?
Пастух поднялся и кивнул. Не говоря больше ни слова, он побежал к своему дому.
Мои сборы были недолгими. Я поговорил с Утаре, объяснил ей, что в горах пробуду долго, насколько – сам не представлял: много руды не принести, лучше выплавить бронзу там. Подозвал Туро, попросил поиграть с волчицами (лучше им здесь остаться). Он, конечно, расстроился, узнав, что со мной не пойдёт, но и ему я смог объяснить – охранять женщин и стадо не менее важно и почётно. Взяв топор, нож, колчан и пару корзин, в одну из которых сложил наконечники, каменный топорик, верёвку, пару небольших кремней и немного еды, накинул на плечи плащ и пошёл к дому пастухов.
Ждал не долго. Уро и Тун не обременили мозги размышлениями, что взять с собой в дорогу. Вышли ко мне с оружием – копьями в руках, топорами на поясах и с тюками за спиной. Посоветовал им прихватить и корзины.
Шли быстро и молча. К вечеру остановились у воды. Вокруг темнели силуэты низких берёзок, шумел камыш, а водичка в озерце показалась вкусной и очень холодной. Распалили костерок, уселись рядом на шкурах. Быстро расправившись с моими припасами, завели разговор. Вначале Уро задал вопрос:
– Лоло, сделаешь мне большой нож? – Руками отмерил сантиметров двадцать – двадцать пять.
– Сделаю, – пообещал я, намереваясь тут же уснуть.
– А мне? – поспешил спросить, чтобы не остаться без ножа, Туро.
– И тебе сделаю. Вы пошли со мной, только чтобы ножи получить? – спросил так, на всякий случай, из вредности.
Признаю, вопрос скорее был старческим ворчанием. Но они снова смогли меня удивить, заявив, что, мол, ничего подобного! Оказалось, что я знаю, что делать, а они – нет. Поэтому всё племя решило делать, как говорю я. Беседа на эту тему мне показалась перспективной. Не потому, что тешила самолюбие, повод появился узнать пастухов поближе: чем живут, о чём мечтают. С этого вопроса я и начал нашу беседу:
– Уро, если найдём правильные камни, я тебе сделаю нож. Ответь мне: кроме ножа, что ты ещё хотел бы, о чём, может, мечтал? Понимаешь?
Он кивнул, но с ответом не спешил. Я терпеливо ждал. Спать расхотелось. Прошло минут пять, или больше, когда Уро, расправив могучие плечи, заговорил:
– Нож нужен. Еда нужна, женщины… Работать не хочу! От работы все мы быстро уходим к предкам…
Тун, соглашаясь, энергично закивал, а я, не в силах сдержать смех, расхохотался: ведь ничего не изменилось! В смысле – не изменится ни завтра, ни потом, в будущем. Там кто-то остроумно заметил: «От работы кони дохнут…»