Стоит ли продолжать, что я почувствовал тогда, когда понял, что пришлось пережить моей Утаре?! Именно тогда и мелькнула у меня в голове чёрной молнией мысль, эта ужасная, чудовищная, стыдная теперь мысль, о которой в нашем обществе лучше никому не рассказывать, – я захотел найти женщин этих чужаков и предать их мучительной смерти.
В другой жизни, там, в будущем, я пережил многих, с кем судьба меня сводила и разводила. Видел, как они угасали и уходили в иной мир. Обычно это происходило внезапно, и мне хватало одного взгляда для понимания – Всевышний оставил им совсем немного времени, может, три месяца, а может, полгода. Кто-то сдавался сразу, ложился в постель и ждал своего конца, кто-то изводил близких и врачей, рассчитывая на помощь. Я же нажил немало недоброжелателей, говоря им правду: «Молитесь, терпите, сражайтесь и снова молитесь!»
И хоть сам не отличался от прочих глубокой религиозностью, но всегда, когда был счастлив, благодарил Бога, Вселенную, Небо, щедро делясь с миром своей радостью, и в беде верил, что, если сделаю всё, что смогу, Он мне поможет. А перед смертью вычитал и сумел уяснить для себя, да что там уяснить!.. Весь мой жизненный опыт свидетельствовал: «Всё хорошее, что есть у человека, – от Бога, плохое – от самого человека!» И ещё об искушении: будто дьявол нас всегда искушает, но власти над человеком он не имеет, а Всевышний властен над всем и всеми. Будь разумным и, когда увидишь, что пребываешь в искушении, молись – и справишься.
Наверное, тогда, ослеплённый гневом из-за потери Утаре, я потерял и разум. И хотя не я предложил поплыть и найти посёлок чужаков, но не воспротивился, когда сделал это Той. Его тоже можно понять и оправдать, ведь когда-то с берегов именно этого озера Рыбы в ужасе бежали от дикарей-людоедов. Впрочем, о чём я? Все наши беды начинаются, когда мы, так или иначе, прибегаем к оправданию…
То, что осталось от Утаре, соплеменники сожгли. Выкопав небольшую ямку, насыпали туда немного пепла и обожжённых костей, положили сверху обломки её лука (дикари сломали его) и несколько стрел. Я с отчаянием в сердце наблюдал, не принимая участия в этом ритуале, пока Той не напомнил мне, что я – Говорящий с духами. Немного подумав, ответил ему, что нужно найти большой камень и принести его сюда. Вскоре Уро, Тун, Туро и Тухо притащили пудовый гранитный валун. Потом появились Норх и Брех тоже с камнем, но чуть поменьше. Той, Лим, Лют и Тошо принесли в руках небольшие, с кулак, окатыши. Наверное, они набрели на галечник. Под одобрительные кивки соплеменников я выложил из камней для Утаре надгробие.
Едва закончил, как из леса с пустыми руками вышел Муш. Жених моей сестрёнки выглядел смущённым. Соплеменники смотрели на него с неприязнью, и я догадался, что парень струсил. Он не сражался вместе со всеми.
– Где твое копьё? – спросил Той нарочито спокойно, даже ласково.
Муш, развернувшись вполоборота к лесу, указал рукой на ели и невозмутимо ответил:
– Там. Я гнался за женщиной чужих, но вдруг на меня напала твоя волчица. – Он, словно обвиняя, нацелил на меня палец. – Я не стал её убивать, решил, что ты сам можешь сделать это, если захочешь. А ту женщину вместе мы поймаем быстрее.
Моё сердце радостно забилось, ростки надежды тут же проросли уверенностью – Утаре жива! Ведь действительно, в какой-то момент волчица исчезла из моего поля зрения, не было её и во время короткой схватки с чужаком! И хоть я не стал присматриваться к телу, висящему на ветке, но тогда всё вдруг стало на свои места: какой смысл убивать способного самостоятельно передвигаться пленника, если раненый, скорее всего, отдал концы?! А почему соплеменники решили, что дикари умертвили именно Утаре? Может, умерший дикарь был женщиной?..
– Утаре! – закричал я и бросился в ельник.
Бежал и слышал за собой топот ног, а потом и голоса соплеменников, выкрикивающих имя любимой. «Я снова буду разговаривать с ней. От одного этого сердце замирает», – думалось мне, и от этой мысли душа затрепетала, а ноги вдруг стали ватными. Я больше не мог бежать и чудом не свалился сразу. Удалось прежде присесть и только потом упасть на влажную подстилку из опавшей хвои.
Можно ли назвать счастье каким-то другим словом? Можно, оно есть, и очень простое! Тогда этим другим словом была Утаре. Придя в себя, обнаружил, что лежу там же, где и упал, но голова моя уже была на коленях любимой, пальцами она ерошила мои волосы и улыбалась. Её правый глаз заплыл синевой, но мне это не мешало любоваться ею.
Заметив, что я открыл глаза и смотрю на неё, Утаре тут же прикрыла подбитый глаз ладошкой.
– Я думал, что больше никогда тебя уже не увижу, а ты прячешь от меня лицо и не даёшь насмотреться, – сказал, чтобы она не смущалась.
И тут же услышал в ответ:
– Ты у меня хороший, ты у меня умный, ты самый красивый и сильный…
Треснула под чьей-то ногой ветка, и я увидел смущённых нашими откровенными речами соплеменников. Все они стояли рядом, кто в метре, а кто в двух. Пришлось вставать и делать вид, что всё хорошо, что будто ничего и не было.
Мы оттащили трупы чужаков в овражек, поохотились, добыв тощую лань, потом до ночи жарили у костров мясо. Я позволил себе коснуться весьма деликатной темы, особенно с учётом того, чем мои соплеменники были заняты у костра. Спросил, обращаясь сразу ко всем:
– Кто первым решил, что висящий на дереве и есть Утаре?
Ответил Той:
– А сам ты что подумал?..
Всем им вдруг стало смешно, даже Утаре. Отвечать что-либо Тою желание у меня пропало.
С утра Той с Рыбами и Лосями испытали долблёнку, и вожак сообщил о своём решении свершить акт мести озёрным людям. Меня он в компанию не зачислил, мол, с Утаре всё хорошо, да и кому-то всё равно нужно вернуться в посёлок к женщинам и детям.
В прошлой жизни, в будущем, я часто слышал, что будто месть – блюдо, которое подают холодным. И даже как-то задумывался об этом. Помнится, народная молва приписывала авторство столь туманного изречения Иосифу Виссарионовичу Сталину. Почему именно холодным? Кому подавать? Себе или кому-то ещё? В какой момент это следует делать: на закуску, на десерт или в качестве основного блюда?
Куда лучше то же понимали итальянцы с их вендеттой. Продуманная, расчётливая, изощрённая, неотразимая, чтобы все догадывались, кто её совершил, но ничего доказать не могли. Месть – это блюдо, которое готовится для двоих: истцу – как небесная амброзия, ответчику – как кость в горло. Кроме того, есть ведь и окружающие! Кто не дурак, тот сразу смекнёт: такого повара задевать не стоит!
Пока моё блюдо остывало, желание мстить развеивалось само по себе. Последний раз так случилось в другой жизни, когда пришлось отсидеть. Ведь были и те, кто решил, что лучше стучать, чем перестукиваться. Я знал их имена. И следак с прокурором, и судья… Но не они были по-настоящему виновны в том, что произошло тогда со мной. Персональная месть теряла опору, если посмотреть на «блюдо, которое подают холодным» с точки зрения здравого смысла – вспыльчивость и поспешность в благородном деле мщения недопустимы. Как я мог тогда всё это растолковать Тою? Разве что сослаться на волю духов? Но я промолчал. Ведь моё счастье было рядом, и для меня тогда это было главнее всего.
Воины отплыли, а я, Утаре, горцы и Муш пошли назад к посёлку.
Едва солнце засобиралось скрыться за деревьями, мы стали на ночёвку. Спешить было некуда, а я очень хотел расспросить Утаре, что произошло. Под голыми пока ещё дубами земля была усыпана тёмно-бурыми прошлогодними листьями. И под ними что-то шумело, ползало, таилась какая-то скрытая жизнь. Осины шептались, волновались, вздрагивая ветками, среди ореховых и ольховых кустов носились птички. Ещё вчера этот же лес казался мне мрачным и молчаливым…
Пока горцы и Муш таскали хворост, мы с Утаре уединились у глубокого оврага. Там, над обрывом, высился дуб-великан, а под ним дымилась туманом пропасть. У могучих корней мы и расположились, чтобы пообщаться без лишних глаз. Волчица улеглась рядом, но нам она никак не могла помешать. Скорее наоборот, её присутствие напомнило, как всё было, когда мы вместе охотились или собирали грибы и ягоды. Я обнимал Утаре, а она тихо, почти шёпотом рассказывала о событиях последних дней.
…Чужаков первой заметила Пальма. Утаре услышала визг боли, а потом увидела и саму волчицу. За ней молча гнались какие-то люди. Утаре выстрелила из лука и попала. Охотник-чужак вскрикнул и упал, его соплеменники тут же остановились, а моя любимая побежала к посёлку предупредить горцев, чтобы встретить пришлых во всеоружии.
Вручив женщинам запасы зерна, отправили их со стадом подальше в степь. А мужчины стали готовиться встретить врагов. Близился вечер, но чужаки не только не появились, но и, судя по спокойному лесу, даже не приближались к его опушке. Тогда Утаре и предложила мужчинам на всякий случай забрать всё ценное и присоединиться к женщинам, пока она, умелая охотница, не выследит чужаков, чтобы узнать об их намерениях. Оказалось, Утаре всё же переоценила себя. События развивались совсем не так, как рассчитывала она.
Чужаки оставались с раненым товарищем там, где она его подстрелила. Вот только Пальма, увидев обидчиков, решила поквитаться. Рыча, бросилась к чужакам. Утаре, наложив стрелу, медленно приближалась к отбивающимся от волчицы охотникам. Она не заметила кое-кого из них, притаившегося за деревом и нанёсшего ей внезапный удар. Очнулась моя любимая уже со связанными руками и ногами, когда чужаки готовились к ночёвке. А ночью пошёл дождь. Ко жаные ремни намокли, и Утаре удалось их растянуть настолько, чтобы освободиться. Так как до сих пор о намерении чужаков ей ничего не известно, с бегством она решила повременить и даже подтянула ремни на ногах. Слушала, о чём они говорили, и поняла, что этот отряд отправился на поиски женщин. Будто каждую весну мужчины их племени уплывали подальше от своего посёлка за будущими матерями.
Утром она хотела поговорить с ними, но обнаружилось, что их товарищ ночью умер. Охотники были злы, и Утаре на время отказалась от разговоров. А когда они пришли к озеру и первым делом приступили к расчленению павшего в бою соплеменника, вести с ними разговоры желание пропало вовсе. Она ждала, пока представится возможность незаметно убежать. А когда услышала крики и шум битвы, увидела рядом волчицу и решилась на побег…