– Пойдем, – соглашается тихо.
Если бы в эту минуту кто-то спросил у меня «дважды два», я бы точно не ответил. Я вообще с сознанием распрощался, как только услышал ее голос, такой родной и знакомый, тихий и нежный.
Отходим от беседки. Понимаю, что надо разговор начать, пока она в подъезд от меня не убежала. А мысли все путаются, заматываются в пучок и кое-где даже в узлы завязываются.
– Марин, – мямлю и не узнаю себя.
Сам останавливаюсь и разворачиваюсь к ней вполоборота. Она тоже останавливается. Глаза опускает и чертит что-то носком сапожка на заснеженном асфальте.
– Не могу так больше, – вздыхаю. И слов не подберу, хотя до этого мысленно все вопросы отрепетировал.
Она что-то тоже бормочет. Пытаюсь расслышать, но не могу. Но главное, что не шарахается от меня, как раньше.
– Марин, – собираюсь наконец-то с мыслями, – объясни мне, чем я тебя все-таки так обидел, что твоя мама безжалостно меня выставила, даже слова не дав сказать?
Она молчит. Только ногой по снегу водить перестала. Поднимает голову вверх медленно. И смотрит во все глаза. У меня даже внутри все похолодело. Сейчас, наверное, убежит все-таки… Или ударит? Теперь сам голову опускаю. Понимаю, что глупо было снова весь этот разговор затевать.
– Тебя? – слышу ее голос и чувствую, как он дрожит.
Плачет, что ли? Заглядываю в ее глаза. А они такие огромные, зрачки расширились. И слезами наполняются. Угадал…
– Меня. – Не понимаю ее вопроса, а тем более реакции.
– Так это ты в тот вечер так поздно к нам приходил?
– Я.
Молчит. Теребит руками молнию.
– Так это не тебе, – еле слышно выговаривает, – не для тебя… Я думала, это не ты…
Почти ничего понять не могу.
– А кто? – дотрагиваюсь слегка до плеча.
– Дима…
Замираю от неожиданности. А потом в голове мысли, как рой назойливых мух, кружить начинают. И уже не касаюсь ее легонько, а почти трясу за плечи, одновременно захлебываясь от нахлынувшего приступа воображения:
– Это он?.. Он руки распускал?.. Говори!.. Что? Что он с тобой сделал?
А у самого сердце на части рваться начинает.
– Ничего, – улыбается слегка, хотя зрачки все равно такие же огромные. – Противный он просто. Липнет постоянно.
Выдыхаю с облегчением. Наверное, даже громко очень. Одной рукой шапку на затылок сдвигаю – чувствую, как в жар резко бросило.
– Точно? Не приставал? – решаю уточнить все-таки.
– Да нет… Ничего такого, – качает головой слегка. А потом спрашивает, и снова в глазах слезы блестят: – А это ты за меня контрольную решил?
– Я, – отвечаю тихо и улыбаюсь немного.
– Это ты… получается… у нее… – осекается, – у Анастасии Владимировны… дома бываешь?
Смотрю на нее, слежу за выражением лица и беспокойным взглядом и, кажется, догадываюсь, о чем она подумала. Действительно, нелепо как-то получается.
– Вообще-то я с ней живу. – Успеваю сдержать ее порыв и прижимаю к себе ближе. Но не сильно, не страстно. А аккуратно. Чтобы не сбежала. А потом шепчу уже еле слышно на ухо: – Она моя родная сестра.
Пара секунд безмолвия. Только машины гудят вдалеке за дворами.
Слышу теперь, как плачет. Трясется всем телом в моих объятиях. И пульс в районе шеи щекой ощущаю. Беспокойный. Вот оно, оказывается, чем вся недосказанность выливается. Понимаю теперь, выстраивая все звенья цепи в один ряд, где я прокололся, а где она черт-те что себе напридумывала.
– А записка? – Вдруг поднимает голову и смотрит на меня со слезами на глазах. Как же у меня крышу сносит, когда она рядом.
– Тебе записку писал, в твою тетрадь спрятал.
Осторожно слезы вытираю с ее щек, убираю в сторону волосы, которые лицо прикрывают, выбившись из-под шапки. А в каштановых прядях десятки резных снежинок запутались, делают ее только красивее и неповторимее.
– Мне? – переспрашивает и глаза опускает. Но не вырывается, не отдаляется.
Стоим молча в этом медленном, тихом снегопаде посреди двора. А на четвертом этаже в окошке с голубыми шторками Иринка со Славиком. Улыбаюсь им мысленно. Специально, что ли, ушли раньше времени?
27
Когда Славик домой ушел, мама принялась выспрашивать у Иринки подробности: где они жили, да как расположились, да чем поздними вечерами занимались? Чувствовался в ее вопросах подтекст.
Оказалось, они по пять человек в комнате жили. Три комнаты для девчонок и две для мальчишек. И еще пара педагогов с тремя родителями из комитета. В общем, поводов для переживания у мамы поубавилось.
А к семи часам Славик снова нарисовался.
Я, конечно, по Иринке уже поняла, что гулять собираются. Но не думала, что меня звать станут. Отнекиваюсь. Вообще не хочется никуда идти. А Славик упрашивает, кривляется. Даже смешно. И Иринка с ним заодно:
– Пошли! Неделю дома просидела. Развеешься немного. – А сама с ним в «переглядушки» играет.
Посмотрят друг на друга и смеются. Только я их приколов вообще не понимаю.
Несет мне мою куртку, шапку:
– Одевайся.
Вздыхаю, но слушаюсь. Напяливаю все на себя небрежно. А где-то в глубине души все равно радуюсь. И вроде уже не так напряженно себя чувствую в их обществе.
Выходим на улицу. Красиво-то как! Бескрайнее темное небо, из которого, как из сказочной перины, сыплются миллионы белоснежных пушинок-снежинок. Они падают без перерыва, устилая все вокруг: деревья, кусты, крыши домов, асфальт, перчатки – если выставить ладошку из кармана.
Ловлю одну, другую, третью… Пытаюсь рассмотреть в свете фонаря их причудливые формы. Они все такие таинственные, как магические амулеты, с острыми краями и узорами. Колкие. Но неподдельно красивые!
В беседке очень много народу. По разговорам понимаю, что это все Иринкины одноклассники. Ну, кроме Валеры и Юльки – Аленкиной подружки.
Сажусь на свое излюбленное место. Радуюсь, что Димы нет. Об остальном стараюсь не думать. Славик номер чей-то набирает, а когда начинает говорить, понимаю, что Никиту зовет, чтобы тот сюда пришел.
А я размышляю все о контрольной… Неужели это все-таки он? Пытаюсь понять его мотив, но ничего умного в голову не приходит. А потом вспоминаю, что в друзья сам попросился. И щеки снова пылают. Стараюсь взять себя в руки. Но все равно жду его с нетерпением. Чтобы просто увидеть… В темноте все же проще. Можно без смущения рассматривать его, не боясь быть застигнутой врасплох или встретиться взглядами.
И вот он уже тут. Стоит совсем рядом, но не садится. А место возле меня с обеих сторон есть. Поглядываю на него искоса. Как будто еще красивее стал. Как же давно я его не видела! Интересно, чем на каникулах занимался? Почему мне привет через Диму передавал? Вспоминал, значит… Зачем ему Ася тогда? Точнее, нет… Зачем ему я?
Чувствую, как смотрит на меня время от времени. А у меня все чаще и чаще сердце обмирает, как будто в него какое лекарство по капле вливают, вселяя надежду на излечение. А он топчется, рисует следами на снегу какие-то абстракции. Та, что слева, единорога напоминает. А прямо под ногой – скала в море.
Все смеются, поездку свою замечательную обсуждают. А мне эти разговоры уже во́ где сидят. Дома весь вечер выслушивала, и теперь еще тут приходится. Но дома-то Иринка болтала, от которой все, что угодно, вынести смогу, только в радость оберну. А здесь одни чужие голоса без конца и края.
А я все жду от него какого-то действия. Любого. Взгляда, слова, обращения. Не помню никаких обид, все они в прошлом остались. Плевать, что там у него с Асей. На данный момент меня это абсолютно не волнует. Ведь он сейчас не с ней, а со мной рядом.
Иринка ко мне подходит, говорит негромко, почти на ухо:
– Мы со Славиком домой пойдем. А ты как, тут останешься?
Как будто не спрашивает, а утверждает и сама подмигивает. Намекает, что ли, на что-то? Вроде родители дома… Чего это они задумали? А может, они вовсе не домой?
– Угу, – киваю почти беззвучно.
И тут же боязно становится. Понимаю, что две родные фигуры все дальше и дальше от беседки удаляются. Что я тут одна делать буду? В какой миг мне теперь сорваться нужно, чтобы домой бежать?
Но снова вижу Никиту, и как будто спокойнее на душе становится. Не рвусь уже в мыслях никуда, и паника совсем пропадает. Только предвкушаю нечто несбыточное, от чего снова щеки огнем загораются.
Встречаемся неожиданно взглядами, и я на миг теряюсь в пространстве. Только и замечаю, что ко мне идет. Садится. А я отодвигаюсь в сторону, совсем не чувствуя опоры под собой. Улетаю уже куда-то. Ощущаю каждой клеточкой тела невесомость.
Сидим так близко. Даже рукавами курток касаемся. Тепло чувствую, а у самой мороз по коже, как во время озноба… Шевельнуться боюсь, дышу даже осторожно, потому что понимаю: сел рядом со мной не просто так… Места еще вон сколько! И ближе к веселенькой компании. А сама боюсь собственных мыслей. Как бы снова сказка призрачным сном не оказалась.
– Замерзла? – вдруг слышу его голос, который мне безмерное наслаждение приносит. Пусть бы говорил без остановки! Еще и еще… Снова и снова. – Пойдем, я тебя провожу.
Смотрю на него и не понимаю. Он меня домой отправить хочет? Или это повод наедине остаться? Что же? Что? И ноги дрожат предательски. Не от страха, а от наваждения, которое внезапно нахлынуло, как только я тот вечер в подъезде вспомнила.
– Пойдем, – соглашаюсь тихо. Неважно почему. Важно, что вместе. Что с ним.
Идем не спеша. А я только молю об одном: чтобы время остановилось. Ну, замедлись, как на уроках физики или когда я чего-то ожидаю с нетерпением. Вдруг он меня и правда только до подъезда проводит. И все на этом…
– Марин, – снова слышу свое имя, которое он произносит так мягко и трогательно. С Диминым «Солнцем» и рядом не стоит.
Останавливается. И я останавливаюсь. Замираю и не знаю даже, как себя вести нужно. Он что-то спросить хочет? Или сказать? Смотрит на меня. Я чувствую, хоть и не решаюсь поднять голову. Устремила свой взгляд на линии, которые оставляет мой сапог на тонком белоснежном покрове, когда я вожу им машинально туда-сюда. А он все молчит. Может, ждет, когда я посмотрю на него?